Николай Клюев - Сочинения. В 2-х томах Страница 38

1917

265

Я — посвященный от народа,

Я — посвященный от народа,На мне великая Печать,И на чело свое природаМою прияла благодать.Вот почему на речке рябиВ ракитах ветер-АлконостПоет о Мекке и арабе,Прозревших лик Карельских звезд.

Все племена в едином слиты:Алжир, оранжевый БомбейВ кисете дедовском зашитыДо золотых, воскресных дней.

Есть в сивке доброе, слоновье,И в елях финиковый шум, —Как гость в зырянское зимовье,Приходит пестрый Эрзерум.

Китай за чайником мурлычет,Чикаго смотрит чугуном…Не Ярославна рано кычетНа зоборале городском, —

То богоносный дух поэтаНад бурной родиной парит,Она в громовый плащ одета,Перековав луну на щит.

Левиафан, Молох с Ваалом —Ее враги. Смертелен бой.Но кроток луч над Валаамом,Целуясь с Ладожской волной.

А там, где снежную ПечоруПолою застит небосклон,В окно к тресковому поморуСтучится дед — пурговый сон.

Пусть кладенечные изломыВрагов, как молния, разят, —Есть на Руси живые дремы —Невозмутимый, светлый сад.

Он в вербной слезке, в думе бабьей,В Богоявленьи наяву,И в дудке ветра об арабе,Прозревшем Звездную Москву.

266

Нила Сорского глас: «Земнородные братья,

Нила Сорского глас: «Земнородные братья,Не рубите кринов златоствольных,Что цветут, как слезы в древних платьях,В нищей песни, в свечечках юдольных.

Низвергайте царства и престолы,Вес неправый, меру и чеканку,Не голите лишь у Иверской подолы,Просфору не чтите за баранку.

Причта есть: просфорку-потеряжкуПес глотал, и пламенем сжигался.Зреть красно березку и монашку —Бель и чернь, в них Руси дух сказался.

Не к лицу железо Ярославлю, —В нем кровинка Спасова — церквушка:Заслужила ль песью злую травлюНа сучке круживчатом пичужка?

С Соловков до жгучего КаираПротянулась тропка — Божьи четки,Проторил ее Спаситель мира,Старцев, дев и отроков подметки.

Русь течет к Великой Пирамиде,В Вавилон, в сады Семирамиды;Есть в избе, в сверчковой панихидеСтены Плача, Жертвенник Обиды.

О познайте, братия и други,Божьих ризниц куколи и митры —Окунутся солнце, радуг дугиВ ваши книги, в струны и палитры.

Покумится Каргополь с Бомбеем,Пустозерск зардеет виноградно,И над злым похитчиком-КащеемВорон-смерть прокаркает злорадно».

267

Меня Распутиным назвали,

Меня Распутиным назвали,В стихе расстригой, без вины,За то, что я из хвойной далиМоей бревенчатой страны,

Что души печи и телегиВ моих колдующих зрачках,И ледовитый плеск ОнегиВ самосожженческих стихах.

Что, васильковая поддевкаМеж коленкоровых мимоз,Я пугачевскою веревкойПеревязал искусства воз.

Картавит дружба: «святотатец».Приятство: «хам и конокрад».Но мастера небесных матицВоздвигли вещему Царьград.

В тысячестолпную СофиюСтекутся зверь и человек.Я Алконостную РоссиюЗапрятал в дедовский сусек.

У Алконоста перья — строчки,Пушинки — звездные слова;Умрут Кольцовы-одиночки,Но не лесов и рек молва.

Потомок бога Китовраса,Сермяжных Пудов и Вавил,Угнал с Олимпа я Пегаса,И в конокрады угодил.

Утихомирился Пегаске,Узнав полеты в хомуте…По Заонежью бродят сказки,Что я женат на Красоте.

Что у меня в суставе — утка,А в утке — песня-яйцо…Сплелась с кометой незабудкаВ бракоискусное кольцо.

За Евхаристией шамановЯ отпил крови и огня,И не оберточный Романов,А вечность жалует меня.

Увы, для паюсных умишекНевнятен Огненный Талмуд,Что миллионы чарых ГришекЗа мной в поэзию идут.

1918

268-269

Владимиру Кириллову

I

Мы — ржаные, толоконные,

Мы — ржаные, толоконные,Пестрядинные, запечные,Вы — чугунные, бетонные,Электрические, млечные.

Мы — огонь, вода и пажити,Озимь, солнца пеклеванные,Вы же тайн не расскажетеПро сады благоуханные.

Ваши песни — стоны молота,В них созвучья — шлак и олово;Жизни дерево надколото,Не плоды на нем, а головы.

У подножья кости бранные,Черепа с кромешным хохотом;Где же крылья ураганные,Поединок с мечным грохотом?

На святыни пролетарскиеГнезда вить слетелись филины;Орды книжные, татарские,Шестернею не осилены.

Кнут и кивер аракчеевский,Как в былом, на троне буквенном.Сон Кольцовский, терем МеевскийУтонули в море клюквенном.

Баша кровь водой разбавленаИз источника бумажного,И змея не обезглавленаПесней витязя отважного.

Мы — ржаные, толоконные,Знаем Слово алатырное,Чтобы крылья громобойныеВас умчали во всемирное.

Там изба свирельным шоломомМножит отзвуки павлинные…Не глухим, бездушным оловомМир связать в снопы овинные.

Воск с медыныо яблоновою —Адамант в словостроении,И цвести над Русью новоюБудут гречневые гении.

Или муза — котельный мастерС махорочной гарью губ…Заплутает железный Гастев,Охотясь на лунный клуб…

Приведет его тропка к избушкеНа куриной, заклятой пяте;Претят бунчуки и пушкиВеликому сфинксу — красоте.

Поэзия, друг, не окурок,Не Марат, разыгранный по наслышке.Караван осетинских бурокНе согреет муз в твоей книжке.

Там огонь подменен фальцовкой,И созвучья — фабричным гудком,По проселкам строчек с веревкойКружится смерть за певцом.

Убегай же, Кириллов, в Кириллов,К Кириллу — азбучному святому,Подслушать малиновок переливы,Припасть к неоплаканному, родному.

И когда апрельской гераньюРасцветут твои глаза и блуза,Под оконцем стукнет к зараныоПеснокудрая девушка-муза.

270

Проснуться с перерезанной веной,

Проснуться с перерезанной веной,Подавиться черным смерчем…Наши дни багровы изменой,Кровяным, веселым ключем.

На оконце чахнут герани:У хозяйки — пуля в виске…В маргариновом океанеПлывут корабли налегке.

Неудачна на Бога охота,Библия дождалась пинка.Из тверского ковша-болотаВытекает песня-река.

Это символ всерусской доли,Черносошных, пламенных рек,Где цветут кувшинки-мозоли,И могуч осетр-человек.

Не забыть бы, что песня — Волга,Бурлацкий, каганный сказ!Товарищи, ждать недолгоСолнцеповоротный час.

От Пудожа до БомбеяРасплеснется злат-караван,Приведет Алисафия Змея,Как овцу, на озимь полян.

То-то, братцы, будет потеха —Древний Змий и Смерть за сохой!Океан — земная прорехаПотечет стерляжьей ухой.

Разузорьте же струги-ложки,Сладкострунный, гусельный кус!Заалеет герань на окошке,И пули цветистей бус.

Только яростней солнца чайте,Кумачневым буйством горя…Товарищи, не убивайте,Я — поэт!.. Серафим!.. Заря!..

На лежанку не сядет дед,В валенках-кораблях заморских,С бородищей — пристанью лет,С Индией узорною в горстках.

В горенке Сирин и КитоврасОставили помет, да перья.Не обрядится в шамаханский атласВ карусельный праздник Лукерья.

И «Орина, солдатская мать»,С помадным ртом, в парике рыжем…Тихий Углич, брынская гатьЗаболели железной грыжей.

В Светлояр изрыгает заводДоменную отрыжку — шлаки…Светляком, за годиною год,Будет теплиться Русь во мраке.

В гробе утихомирится Крупп,И стеня, издохнет машина;Из космических косных скорлупЗабрезжит лицо Исполина:

На челе прозрачный топаз —Всемирного ума панорама,И «в нигде» зазвенит Китоврас,Как муха за зимней рамой.

Заслюдеет память-стекло,Празелень хвои купальских…Я олонецкий ЛонгфеллоС сердцевиной кедров уральских.

Смертельны каменные обноскиНа Беле-озере, где Синеус…Облетают ладожские березки,Как в былом, когда пела Русь.

Когда Дон испивался шеломом,На базаре сурьмился медведь.Дятлом — стальным ремингтономПроклевана скифская медь.

И моя пестрядная рубаха,Тюлень на Нильских песках…В эскимосском чуме, без страха,Запевает лагунный Бах.

На морозном стекле МенделеевВыводит удельный вес, —Видно, нет святых и злодеевДля индустриальных небес.

(1918)