Римма Казакова - Мадонна (сборник) Страница 4

«Есть женщинам иным, о чем грустить…»

Есть женщинам иным, о чем грустить,при всей заметной их судеб несхожести:и надо бы простить, да не проститьни черствости мужской, ни толстокожести.

И женщина живет, беду тая,с душой усталой, медленно сгорающей.А рядом – муж, не вышедший в мужья,и дети – настоящие товарищи…

«Какая нелепая женщина!..»

Какая нелепая женщина!Одною работой жива.Ни капли в ней тайного, вещего,нет женственного естества.

Походкой, прической, одеждоюпохожа скорей на мужчин.Где – слабое, нежно-мятежное?Очки. Сеть суровых морщин.

Не хочет она или ленится,а может, ей все ни к чему.Читает какие-то лекции.Встречают ее по уму.

И что-то в том есть безнадежное!…А мы разве лучше живем,когда со своими одежкамивсе ленточки финишей рвем?

И – первыми будем иль третьими,других оттеснив и забив,но как по одежке нас встретили,вот так и проводят, забыв.Заходит соседка немодная,и зависти я не уймук тому, чем счастливо измотана,к повадке ее и уму.

И мы говорим с ней о Маркесе,о Бунине и о Леже…И бремя страстей парикмахерскихне давит на плечи уже.

«Женщина ребёнка родила…»

Женщина ребёнка родила.Ну, дела! И не моргнула глазом.Вот она разверста и светлаи открыта разом всем заразам.

Там, где был младенец, – пустота.И тихонько, смутно беспокоясь,чувствует, как полые местазаполняет беспредельный космос.

И пускай не навсегда, не всласть,нам дано всей плотью нашей бреннойвдруг узнать таинственную связьс вечною и чуждою вселенной…

«Я так тебя люблю издалека…»

Я так тебя люблю издалека,на континенте, противоположномродной стране, где тоже нелегкабыла любовь с тоской о невозможном.

Я так тебя издалека люблю,не чувствую ни чуждым, ни ушедшим,что кажется, я шар земной пробьюнасквозь биеньем сердца сумасшедшим!

Помпея

В конце печальной эпопеи,перевернувшей жизнь мою,я на развалинах Помпеи,ошеломленная, стою.

В нас человек взвывает зверем,мы в гибель красоты не верим.Жестокость!Парадокс!Абсурд!В последний миг последней болимы ждем предсмертной высшей воли,вершащей справедливый суд.

Но вот лежит она под пеплом,отторгнутым через века,из огненного далекас моим перекликаясь пеклом.

И негодуя, и робея,молила, плакала, ждала.Любовь, заложница, Помпея,зачем, в стихи макая перья,такой прекрасной ты была?Захлестнута глухой тоской я.Нет, гибнуть не должно такое!Ах, если бы! О, если бы…Но под ногами – битый мрамор:обломки дома или храма,осколки жизни и судьбы.

Вернусь домой к одной себе я,найду знакомого плебеяпо телефону, доложив,что хороша была Помпея!

А Рим…Рим, Вечный город, жив.

«Приезжаю из командировки…»

Приезжаю из командировкив чем-то новом, как в татуировке,вся из завтра, вся издалека.До былого дня в его заботедела нет моей клейменой плоти,и прозрачен дух, и жизнь легка.

Я вернулась, как корабль с орбиты,я не помню мелкие обиды.Друг завороженно и светлона меня, что ввысь еще несется,смотрит, будто на затменье солнца,как сквозь закопченное стекло.

Как остаться в нашей гуще, чащеэтой занебесною, парящей,недоступной дикому копью?Как сквозь чад и ад молвы дотошнойпронести, не расплескав, в ладошкаххрупкую, как жизнь, любовь мою?

Тщетное, смешное упованье!Мне звонят из места пребыванья:«Как полет? От всех большой привет.Помидоры, значит, не помяли?И цветочки наши не повяли…Встретимся, конечно, тесен свет!..»

Я смотрю и вижу, что, похоже,блекнут иероглифы на коже.Друг, очнувшись, – про дела, дела…И во все, что – смерть, восторг и сказка,лезет телефонная развязка.И молчат мои колокола.

Польша. Дни моря. 1989

По запаху море ищу.Жара! Не Колобжег – Карибы!По запаху счастья грущу,а пахнет водою и рыбой.

О, вечная женская блажь,тоскою темнящая душу:вся жизнь – только фон и пейзаж,а кто-то – туман и мираж,но нужен – один! – до удушья.

Зачем мое сердце болит?Когда, наконец, перестанет?!Давно уже опыт велитакценты любви переставить.

Люблю этот город чужой,хожу по нему невидимкой.Он медленный и небольшой,с его прибалтийской душойсмурная, моя, – невредима.

Люблю – без тебя, без тебя!Лишь так вырвусь, выживу, справлюсьлишь так, не стелясь, не глупя,себе и кому-то понравлюсь.

Сама одобряла разбой,хотя открывалось уже мне:беда – быть победы рабой,но – ужас! – рабой пораженья.

На что ты меня осудил?И все же есть выход: всецелопризнаю, что ты победилстроптивые душу и тело.

Но, значит, – еще молода,и жизнь до конца не пропета,и, может быть, эта бедасовсем не беда, а победа!

…По запаху счастья грущу,вздыхаю совсем не от горя,у берега счастья ищу,у этого вечного моря.

А сердце спокойно уже,его больше грусть не корежит.И капельку счастья душебезмолвно подарит Колобжег…

«Я рада, что я улетаю…»

Я рада, что я улетаюиз ночи в рождение дняи маленьким облаком таюдля нас: для тебя и меня.

Устала душа от нагрузок,от родины больно душе,и я для пейзажей нерусскихпочти что готова уже.

Тебе оставляю я сновабесправную правду: люблю,и это тяжелое словотвоими губами ловлю.

Глагол, ненасытно ловимый,летит к одному за двоих.Губам твоим больно, любимый,как пусто моим без твоих.

Нас все поделило неравно,а надо остаться людьми,и поздно уже или ранорешать уравненье любви.Лукавый вопрос без ответа,который решить не дано:раздельность взаимная этаи эта слиянность в одно.

И бегство мое непростое —не меньше, чем встреча, для нас.Кромсай же мотором просторы,двадцатого века Пегас.

И нет ни обиды, ни гнева,коль нет снисхожденья рабе,коль все же лежит через небои к родине путь, и к себе.

Настроение

Нет личной жизни,от прочих отличной,личной,первичной…

Ах, аналитики – все о политике!Нет жизни личной.

Сердце не тянет,быть уже хочетпросто копилкой.И не заглянеткто-то с цветочкомили с бутылкой.

Нет личной жизни!Больше не светитв мощном и малом.Нет личной жизни.А у соседей —прямо навалом!

Я их, должно быть, возненавижу.Озноб по коже!Я поцелуи сквозь стену слышу.Но всхлипы – тоже…Стала ученейи защищеннейв мире фальшивом.Может, и черт с ней,пустой, никчемнойличною жизнью?!

Но все клокочет,закатам прочит,чем стать могли бы.

Ведь поцелуивсе-таки громчезвучат, чем всхлипы!

Нет личной жизни.Вкус потерялак цели движенья.Нет личной жизни!Смотрю сериалы…Жду продолженья.

«Хочу сказать, как я тебя люблю…»

Хочу сказать, как я тебя люблю,как все еще люблю, забыть не в силах, —в восторге и в слезах невыносимых,люблю – как боль смертельную терплю.

Хочу сказать – но все в себе крушу.Хочу – лишь благодарно, без укора! —но слово – приговор. Я приговоране подпишу себе, не подпишу…

«В море горя и любви…»

В море горя и любви,больше не в долгу,я сжигала корабли —и ещё сожгу.

Корабли твои, мои…А когда я жгла,было больше, чем в любви,света и тепла.

«Забыла все, сумела все забыть…»

Забыла все, сумела все забыть.Подумаешь – переболела корью!Срастила перелом… Еще не горе!Но не могу в башку дурную вбить:ну как ты научил меня любить,когда не знаешь, что это такое!

«Мой друг ругал свою жену…»

Мой друг ругал свою женус ее укладом праведным.Он объявил жене войнупо всем военным правилам.

За то, что видит в нем врага,в широком и размашистом,за то, что чересчур строгак его дружкам, рюмашечкам.

Когда б хоть что-нибудь пила! —и в этом жизнь семейная.Задержишься – аж досветлаждет с каплями Зеленина.

Мой друг ругал свою жену,несносное создание,и ставил ей одной в винуон все ее страдания.

Он ей в отместку шел в киноодин. А с ней – не хочется!…Мой друг, не знаешь ты давно,что значит – одиночество.

«Забыла любовь. Ее голос поющий…»