Антология - Поэзия Латинской Америки Страница 4

Появляются и новые имена. С поля боя со своей «суровой гитарой» приходит двадцатилетний Эльвио Ромеро. Уругваец Марио Бенедетти открывает поэзии новую область — жизнь мелких служащих. Рабочий поэт Армандо Техада Гомес продолжает традиции революционной социальной поэзии, заложенные в аргентинской литературе еще в тридцатые годы его учителем Раулем Гонсалесом Туньоном. В 1960 году на поэтическом горизонте вспыхнуло новое крупное светило — никарагуанец Эрнесто Карденаль, бывший участник подпольной борьбы и будущий священник, опубликовал поэму «Час О», посвященную предательскому убийству народного героя генерала Аугусто Сесара Сандино.

В творчестве молодых поэтов конца пятидесятых годов намечается полемическое сближение с прозой (появляется даже выражение «антипоэзия»). Чрезвычайно расслабляется поэтическая форма, в стихи включаются выдержки из документов, куски стенографически записанной разговорной речи. Усиливается информационное содержание поэзии. Вместе с тем молодые поэты пятидесятых годов (Э. Карденаль и А. Адоум) явно тяготеют к большим эпическим полотнам. С такими довольно отчетливо наметившимися тенденциями латиноамериканская поэзия вступила в новый период своего развитая.

Одной из отличительных черт латиноамериканского континента в XX веке является приобщенность его народов к мировым событиям, вклю-чение их в глобальную систему экономики, политики, культуры. Отсюда рождается сознание причастности к делам планеты, непосредственная заинтересованность в судьбах человечества.

Ведущие поэты Латинской Америки вкладывают в свои стихи чувство кровной близости с угнетенными и эксплуатируемыми массами не только своей страны и своего континента, но и всего мира. «С бедняками всей земли // я хочу связать свою судьбу», — сказал Хосе Марти еще в конце восьмидесятых годов прошлого столетия.

Я поэт и я сын бедняков……………………………………брат бедняков,всех бедняков моей родины,всех бедняков каждой страны, —

(Перевод О. Савича)

спустя десятилетия отзовется Пабло Неруда в «Одах простым вещам».

Из чувства материнской любви, распространенной на всех детей мира, на все человечество, возникает в поэзии Габриэлы Мистраль желание сломать все двери и перегородки между людьми, чтобы люди вышли

… в мир открытый,Как проснувшиеся дети.Услыхав, как злые двериПадают на целом свете.

(Перевод О. Савича)

Победа Великой Октябрьской социалистической революция вызывала в латиноамериканских странах подъем рабочего движения и привела к образованию коммунистических партий (в начале 1918 года организуется компартия Аргентины, еще через год — Мексики, затем — Уругвая, в 1932 году компартии возникают в Бразилии, Чили, центральной Америке, в 1925 году на Кубе и т. д.). Идеи социализма овладевают сердцами и сознаниями. Из стихов латиноамериканских поэтов, посвященных В. И. Ленину, пролетарскому интернационализму, Советской России, социалистическому будущему, можно было бы составить объемистую антологию. Эти стихи пишут не только поэты-коммунисты. Венесуэльский поэт-демократ Андрее Элой Бланко сочинил поэму «Путеводитель двухтысячного года» (1937), в которой любовно, хотя и наивно описал грядущее социалистическое общество.

Многие поэты Латинской Америки вполне закономерно оказались в рядах коммунистических партий. Среди них такие имена, как Пабло Неруда, Сесар Вальехо, Николас Гильен, Рауль Гонсалес Туньон, один из создателей компартии Кубы Рубен Мартинес Вильена, панамский поэт Чавгмарин, перуанский поэт Густаво Валькарсель и другие.

Великую битву с фашизмом, начавшуюся на холмах Испании и принявшую гигантские масштабы на русских равнинах, латиноамериканские поэты восприняли как свое кровное дело. Многие из них побывали на фронтах

Испанской республики и были делегатами Всемирного конгресса по защите культуры, заседания которого происходили в Мадриде и в Валенсии. В золотой фонд мировой антифашистской поэзии вошли посвященные Испании и героической борьбе Советской Армии стихи и поэмы П. Неруды, Н. Гильена, С. Вальехо, Р. Гонсалеса Туньона.

В сороковых — пятидесятых годах одной из важнейших тем для латиноамериканской поэзии сделалась борьба за мир.

Латинская Америка дала немало выдающихся борцов за дело мира, отмеченных Международной Ленинской премией «За укрепление мира между народами». Среди них поэты П. Неруда, Н. Гильен, М.-А. Астуриас, А. Варела. В борьбе за мир принимали активное участие видные общественные деятели и поэты Хуан Маринельо (Куба), Луис Кардоса-и-Арагон (Гватемала), автор поэмы «Послание мира» Педро Лайа (Венесуэла), мексиканский поэт Эфраин Уэрта и др. Эта борьба охватила широкие круги прогрессивной интеллигенции — к ней примкнули и поэты, далекие от политики; Леон де Грейфф возглавил колумбийский Комитет защиты мира, Энрике Гонсалес Мартинес, один из создателей мексиканской лирической поэзии XX века, стал председателем Комитета защиты мира на своей родине. «Пролитием крови на полях сражения мир не может избавиться ни от одного конфликта, — писал маститый поэт, — но многие проблемы могут быть решены заключением чистосердечного договора, разумным словесным воздействием».

И, наконец, победа народной революции на Кубе вызвала отклик приветственных голосов со всех стран континента, была воспринята общественным мнением Латинской Америки как вдохновляющий пример. Эту мысль поэтически четко высказал Неруда:

Глаза откройте, братские народы,Есть и у вас своя Сьерра-Маэстра!

(Перевод С. Кирсанова)

Историческая эпоха, охватываемая нашей антологией, на этом кончается, но поэзия Латинской Америки продолжает жить. Она наполняет просторную комнату с окнами на море в Гаване, где седой, коренастый человек в свои семьдесят лет сочиняет стихи о любви. Она на маленьком островке в Никарагуа вместе с бородатым и босоногим священником отпускает грехи его немногочисленной пастве и размышляет о судьбах человечества. Она в Чили бессменно стоит в почетном карауле над могилой своего любимца, народного певца, защитника Мадрида и Сталинграда. Она рука об руку с безвестными юношами трудится на кубинской сафре или пишет прокламация в парагвайском подполье.

Ибо поэзия многолика, как жизнь, и бесконечна, как время.

В. Столбов

ХОСЕ МАРТИ[1] (КУБА)

Маленький принц[2]

Перевод И. Чижеговой

Для маленького принцаЗатеян этот праздник,Для маленького принцаС льняными волосами —Волною по плечамРассыпались их пряди…А темные глаза,Как две звезды, играют:То гаснут, то мерцают,То вспыхивают ярко.Он для меня подушка,И шпора, и корона[3]…С коварным зверем в схваткеМоя рука не дрогнет,Но эта же рукаКак воск в его ручонке.Чуть он нахмурит брови,Как я уже в тревоге,Едва слезу обронит,От страха я белею…Мое омыто сердцеЕго горячей кровью,И может оно битьсяЛишь по его приказу…Для маленького принцаЗатеян этот праздник.Приди ко мне, мой рыцарь,Тропинкой заклинаний,Войди, мой повелитель,В прибежище печали!Едва передо мноюТвой образ возникает,Мне мнится, что звездаОпаловым сияньемПечальное жилищеМое преображает;И тени отступают,Пронизанные светом,Как тучи перед солнцем,Им раненные насмерть!Оружья не сложивший,Я вновь готов сражатьсяЗа маленького принца,Его большое счастье!Он для меня подушка,И шпора, и корона…Подобно черным тучам,Когда пронзит их солнцеИ радужным соцветьемИх чернота займется,Мрак моего жилища,Пронзенный шпагой принца,Лилово-алым светомМгновенно озарится…Мой милый принц, ты хочешь,Чтоб я вернулся к жизни?Приди ко мне, мой рыцарь,Тропинкой заклинаний,Войди, мой повелитель,В прибежище печали!Смерть за тебя приму яКак высшую награду…Для маленького принцаЗатеян этот праздник.

Pollice verso[4]

(Воспоминания о тюрьме[5])

Перевод В. Столбова

Да, я там был. И с головок обритой,С тяжелой цепью на ногах влачилсяЯ среди змей, которые, на черныхГрехах своих виясь, казались мнеЧервями теми, что с раздутым брюхомИ липкими глазами в смрадном чанеСредь бурой грязи медленно кишат.Я проходил спокойно мимо грешных,Как если б у меня в руках простертых,Как на молитву, белая голубкаРаскрыла два широкие крыла.Очами памяти мне страшно увидатьТо, что однажды видел я глазами.Я судорожно вскакиваю, словноБежать хочу от самого себя,От памяти, что жжет меня, как пламя.Кустарник цепкий память, а моя —Куст огненный. В его багряном светеСудьбу народа моего предвижуИ плачу. Есть у разума законы,Порядок непреложный и суровый,Как тот закон, которому подвластныРека и море, камень и звезда.Миндаль, который веткою цветущейМое окно от солнца закрывает,Из семени родился миндаля.А этот шар из золота литого,Наполненный благоуханным соком,Который девочка, цветок изгнанья,На белом блюде протянула мне,Зовется апельсин, и апельсиномОн порожден. А на земле печали,Засеянной горючими слезами,Лишь древо слез и вырастет. Вина —Мать наказанья. Наша жизнь не кубокВолшебный, что по прихоти судьбыНесчастным желчь подносит, а счастливымТокай кипучий. Жизнь — кусок вселенной,Она мотив в симфонии единой.Рабыня, за победной колесницейБегущая, прикованная к нейНевидимыми узами навеки.И колеснице этой имя Вечность,Клубами пыли золотой сокрытаОна от глаз спешащей вслед рабы.О, что за страшный призрак! Как ужаснаПроцессия виновных.[6] Я их вижу,Они бредут в унынье, задыхаясь,По траурным полям пустыни черной.Там рощи без плодов, трава иссохла,И солнце там не светит, и деревьяНа землю не отбрасывают тень.В молчании они бредут по днуОгромного и высохшего моря.У каждого на лбу веревка, как ярмоНа шее у быка, и за собоюРабов волочат — груду мертвых тел,Иссеченных тяжелыми бичами.Вы видите роскошные каретыИ праздничные белые одежды,Коня-красавца с гривой заплетеннойИ узкий башмачок — темницей служитНе только ножке он, но и душе.Смотрите: иностранцы презираютВас— жалкое и нищенское племя.Вы видите рабов! Как связку труповИз жизни в жизнь, вам их влачить на спинах,И тщетно будете молить, чтоб ветерНесчастной вашей тронулся судьбойИ ваше бремя в атомы развеял.Вздыми свой щит, народ! Поступок каждыйЛибо вина, которую в векахТы понесешь, как рабское ярмо,Либо залог счастливый, что в грядущемТебя от бед великих сохранит.Земля подобна цирку в Древнем Риме.У каждой колыбели на стенеНевидимый доспех ждет человека.Пороки там сверкают, как кинжалы,И ранят тех, кто в руки их возьмет.И, как стальные чистые щиты,Блистают добродетели. Арена,Огромная арена наша жизнь,А люди — гладиаторы-рабы.И те народы и цари, что выше,Могущественней нас, взирают молчаНа смертный бой, который мы ведем.Они глядят на нас. Тому, кто в схваткеОпустят щит и в сторону отброситИль о пощаде взмолится и грудьТрусливую и рабскую подставитУслужливо под вражеский клинок,Тому неумолимые весталкиС высоких каменных своих скамейОбъявят приговор: «Pollice verso!»И нож вонзится в грудь до рукояткиИ слабого бойца прибьет к арене.

Ярмо и звезда