Константин Случевский - Песни из «Уголка» Страница 4

«О, будь в сознаньи правды смел…»

О, будь в сознаньи правды смел…Ни ширм, ни завесей не надо…Как волны дантовского адаПолны страданий скорбных тел,—Так и у нас своя картина…Но только нет в ней красоты:Людей заткала паутина…В ней бьются все — и я, и ты…

«Всюду ходят привиденья…»

Всюду ходят привиденья…Появляются и тут;Только все они в доспехах,В шлемах, в панцирях снуют.

Было время — вдоль по взморьюШедшим с запада сюдаГрозным рыцарям НароваПреградила путь тогда.

«Дочка я реки Великой,—Так подумала река,—Не спугнуть ли мне пришельцев,Не помять ли им бока?»

«Стойте, братцы, — говорит им,—Чуть вперед пойдете вы,Глянет к вам сквозь льды и вьюгиСтрашный лик царя Москвы!

Он, схизматик, за стенами!Сотни, тысячи звонницВкруг гудят колоколами,А народ весь прахом — ниц!

У него ль не изуверства,Всякой нечисти простор;И повсюдный вечный голод,И всегдашний страшный мор.

Не ходите!» Но пришельцамМудрый был не впрок совет…Шли до Яма и Копорья,Видят — точно, ходу нет!

Все какие-то виденья!Из трясин лесовикиНаседают, будто черти,Лезут на смерть, чудаки!

Как под Дурбэном эстонцыНе сдаются в плен живьемИ, совсем не по уставам,Варом льют и кипятком.

«Лучше сесть нам под Наровой,На границе вьюг и nypr!»Сели и прозвали замки —Магербург и Гунгербург.

С тем прозвали, чтобы внукиВновь не вздумали идтиК худобе и к голоданьюВдоль по этому пути.

Старых рыцарей виденьяХодят здесь и до сих пор,Но для легкости хожденья —Ходят все они без шпор…

«Вдоль Наровы ходят волны…»

Вдоль Наровы ходят волны;Против солнца — огоньки!Волны будто что-то пишут,Набегая на пески.

Тянем тоню; грузен невод;Он по дну у нас идетИ захватит все, что встретит,И с собою принесет.

Тянем, тянем… Что-то будет?Окунь, щука, сиг, лосось?Иль щепа одна да травы,—Незадача, значит, брось!

Ближе, ближе… Замечаем:Что-то грузное в мотне;Как барахтается, бьется,Как мутит песок на дне.

Вот всплеснула, разметалаВоды; всех нас облила!Моря синего царицаВ нашем неводе была:

Засверкала чешуеюИ короной золотойИ на нас на всех взглянулаЖемчугом и бирюзой!

Все видали, все слыхали!Все до самых пят мокры…Если б взяли мы царицу,То-то б шли у нас пиры!

Значит, сами виноваты,Недогадливый народ!Поворачивайте ворот,—Тоня новая идет…

И — как тоня вслед за тоней —За мечтой идет мечта;Хороша порой добычаИ богата — да не та!..

«Как эти сосны древни, величавы…»

Как эти сосны древни, величавы,И не одну им сотню лет прожить;Ударит молния! У неба злые нравы,Судьба решит: им именно — не быть!

Весна в цветах; и яблони, и сливыВсе разодеты в белых лепестках.Мороз ударит ночью! И не живыТе силы их, что зреть могли в плодах.

И Гретхен шла, полна святого счастья,Полна невинности, без мысли о тюрьме,—Но глянул блеск проклятого запястья,И смерть легла и в сердце, и в уме…

«Твоя слеза меня смутила…»

Твоя слеза меня смутила….Но я, клянусь, не виноват!Страшна условий жизни сила,Стеной обычаи стоят.

Совсем не в силу убежденья,А в силу нравов, иногда,Всплывают грустные явленья,И люди гибнут без следа,

И ужасающая драмаРодится в треске фраз и словНесуществующего срамаИ намалеванных оков.

«Какая ночь убийственная, злая…»

Какая ночь убийственная, злая!Бушует ветер, в окна град стучит;И тьма вокруг надвинулась такая,Что в ней фонарь едва-едва блестит.

А ночь порой красотами богата!Да, где-нибудь нет вовсе темноты,Есть блеск луны, есть прелести закатаИ полный ход всем чаяньям мечты.

Тьма — не везде. Здесь чья-то злая чара!Ее согнать, поверь, под силу мне;Готовы струны, ждет моя гитара,Я петь начну о звездах, о луне.

Они всплывут, мы озаримся ими —Чем гуще тьма, тем будет песнь ясней,И в град, и в вихрь раскатами живымиЗальется в песне вешний соловей.

«Высоко гуляет ветер…»

Высоко гуляет ветер,Шевелит концы ветвей…Сильф воздушный, сильф прекрасный,Вей, красавец, шибче вей!

Там тебе простор и воля;Всюду, всюду — светлый путь!Только книзу не спускайся,Не дыши в людскую грудь.

Станешь ты тоскою грузен,Станешь вял, лишишься сна;Грудь людская, будто улей,Злых и острых жал полна…

И тебя, мой сильф воздушный,Не признать во цвете лет;Побывав в болящей груди,Обратишься ты в скелет;

Отлетев, в ветвях застрянешьСочлененьями костей…Не спускайся наземь, ветер,Вей, мой сильф, но выше ней!..

«„Пара гнедых“ или „Ночи безумные“…»

«Пара гнедых» или «Ночи безумные» —Яркие песни полночных часов,—Песни такие ж, как мы, неразумные,С трепетом, с дрожью больных голосов!..

Что-то в вас есть бесконечно хорошее…В вас отлетевшее счастье поет…Словно весна подойдет под порошею,В сердце — истома, в душе — ледоход!

Тайные встречи и оргии шумные,Грусть… неудача… пропавшие дни…Любим мы, любим вас, песни безумные:Ваши безумия нашим сродни!

«Нет, не могу! Порой отвсюду…»

Нет, не могу! Порой отвсюду,Во тьме ночной и в свете дня,Как крики совести Иуду —Мечты преследуют меня.

В чаду какого-то кипеньяНесет волшебница дрова,Кладет в костер, и песнопеньяРодятся силой колдовства!

Сгорает связь меж мной и ими,Я становлюсь им всем чужойИ пред созданьями своимиСтою с поникшей головой…

«Ночь ползет из травы, из кустов…»

Ночь ползет из травы, из кустов;Чуть погаснет закат, проступает;Нет плотины теням, нет оков;Тень возникшую тень нагоняет.

И, соткавшись в глубокую тьму,В темной жизни своей веселятся;Что и как — не узнать никому,Но на утро цветы расплодятся!

«Я знаю кладбище. С годами…»

Я знаю кладбище. С годамиОстатки камней и крестовСтоят застывшими волнамиВ подушках мягких, сочных мхов.

Они — как волны — безымянны,И только изредка, порой,Возникнет новая могилаПоименованной волной…

Читаешь имя… как-то странно!В нем просьба будто бы слышна,Борьба последняя с забвеньем,Но… прекратится и она!

«На гроб старушки я дряхлеющей рукой…»

На гроб старушки я дряхлеющей рукойКладу венок цветов, — вниманье небольшое!В продаже терний нет, и нужно ль пред толпой,Не знающей ее, свидетельство такое?

Те люди отошли, в которых ты жила;Ты так же, как и я, скончаться опоздала;Волна твоих людей давно уж отошла,Но гордо высилась в свой срок и сокрушала.

Упала та волна пред юною волнойИ под нее ползет бессильными струями;В них — еле видный след той гордости былой,Что пенилась, гремя могучими кряжами.

Никто, никто теперь у гроба твоегоТвоей большой вины, твоих скорбей не знает,Я знаю, я один… Но этого всегоМне некому сказать… Никто не вопрошает.

Года прошедшие — морских песков нанос!Злорадство устает, и клевета немеет;И нет свидетелей, чтоб вызвать на допрос,И, некого судить… А смерть — забвеньем веет!

«Здравствуй, товарищ! Подай-ка мне руку…»