Владимир Маяковский - Том 8. Стихотворения, поэма, очерки 1927 Страница 4

[1927]

«За что боролись?»*

Слух идет     бессмысленен и гадок,трется в уши     и сердце ёжит.Говорят,      что воли упадоку нашей   у молодежи.Говорят,что иной братишка,заработавший орден,         нынепро вкусноты забывший ротишкопод витриной      кривит в унынье.Что голодным вам        на завистьокна лавок в бутылочном тыне,и едят нэпачи и завыв декабре     арбузы и дыни.Слух идет     о грозном сраме,что лишь радость        развоскресе́нена,комсомольцы      лейб-гусарамипьют     да ноют под стих Есенина.И доносится до нассквозь губы́ искривленную прорезь:«Революция не удалась…За что боролись?..»И свои 18 летпод наган подставят —           и нет,или горло     впетлят в ко́ски.И горюю я,     как поэт,и ругаюсь,     как Маяковский.Я тебе   не стихи ору,рифмы в этих делах         ни при чем;дай  как другу      пару рукположить     на твое плечо.Знал и я,    что значит «не есть»,по бульварам валялся когда, —понял я,   что великая честьза слова свои      голодать.Из-под локона,      кепкой зави́того,вскинь глаза,      не грусти и не злись.Разве есть     чему завидовать,если видишь вот эту слизь?Будто рыбы на берегу —с прежним плаваньем         трудно расстаться им.То царев горшок берегут,то обломанный шкаф с инкрустациями.Вы — владыки      их душ и тела,с вашей воли      встречают восход.Это —   очень плевое дело,если б   революция захотеласо счетов особых отделовэту мелочь     списать в расход.Но, рядясь     в любезность наносную,мы —   взамен забытой Чеки*кормим дыней и ананасною,ихних жен     одеваем в чулки.И они   за все за это,что чулки,     что плачено дорого,строят нам     дома и клозетыи бойцов     обучают торгу.Что ж,   без этого и нельзя!Сменим их,     гранит догрызя.Или  наша воля обломаласьо сегодняшнюю         деловую малость?Нас  дело    должно      пронизать насквозь,скуленье на мелочность           высмей.Сейчас   коммуне        ценен гвоздь,как тезисы о коммунизме.Над пивом     нашим юношам лисклонять      свои мысли ракитовые?Нам  пить    в грядущем         все соки земли,как чашу,    мир запрокидывая.  

[1927]

«Даешь изячную жизнь»*

Даже     мерин сивыйжелает   жизни изящной            и красивой.Вертит   игривохвостом и гривой.Вертит всегда,      но особо пылко —если  навстречу      особа-кобылка.Еще грациозней,        еще капризнейстремится человечество           к изящной жизни.У каждого класса        свое понятье,особые обычаи,         особое платье.Рабочей рукою      старое выжми —посыплются фраки,           польются фижмы.Царь  безмятежно        в могилке спит…Сбит Милюков*,         Керенский* сбит…Но в быту     походкой рачьейпятятся многие         к жизни фрачьей.Отверзаю     поэтические уста,чтоб описать      такого хлюста.Запонки и пуговицы         и спереди и сзади.Теряются     и отрываются           раз десять на́ день.В моде   в каждой        так положено,что нельзя без пуговицы,           а без головы можно.Чтоб было     оправдание         для стольких запонок,в крахмалы     туловище         сплошь заляпано.На голове     прилизанные волоса,посредине     пробрита         лысая полоса.Ноги  давит     узкий хром.В день   обмозолишься         и станешь хром.На всех мизинцах        аршинные ногти.Обломаются —         работу не трогайте!Для сморкания —        пальчики,для виду —     платочек.Торчит   из карманчикакружевной уголочек.Толку не добьешься,         что ни спроси —одни «пардоны»,        одни «мерси».Чтоб не было      ям        на хилых грудя́х,ходит,   в петлицу        хризантемы вкрутя.Изящные улыбки        настолько то́нки,чтоб только     виднелись         золотые коронки.Коси́тся на косицы —         стрельнуть за кем? —и пошлость     про ландыш           на слюнявом языке.А в очереди     венерической клиникичитает   усердно      «Мощи» Калинникова*.Таким образом      день оттрудясь,разденет фигуру,          не мытую отродясь.Зевнет   и спит,излюблен, испит.От хлама    в комнате        тесней, чем в каюте.И это называется:        — Живем-с в уюте! —Лозунг:   — В ногах у старья не ползай! —Готов      ежедневно        твердить раз сто:изящество —     это стопроцентная польза,удобство одежд      и жилья простор.  

[1927]

Корона и кепка*

Царя вспоминаю —         и меркнут слова.Дух займет,     и если просто «главный».А царь —     не просто         всему глава,а даже —     двуглавный.Он сидел    в коронном ореоле,царь людей и птиц…         — вот это чин! —и как полагается        в орлиной роли,клюв и коготь      на живье точил.Точит   да косит глаза грозны́!Повелитель     жизни и казны.И свистели     в каждом         онемевшем местеплетищи      царевых манифестин.«Мы! мы! мы!Николай вторы́й!двуглавый повелитель*         России-тюрьмыи прочей тартарары,царь польский,      князь финляндский,принц эстляндский           и барон курляндский,издевающийся      и днем и ночьюнад Россией        крестьянской и рабочей…и прочее,    и прочее,        и прочее…»Десять летпрошли —     и нет.Память   о прошлом        временем гра́бится…Головкой русея,— вижу —     детям        показывает шкрабица*комнаты      ревмузея.— Смотрите,        учащие         чистописание и черчение,вот эта бумажка —        царское отречение.Я, мол,   с моим народом —            квиты.Получите мандат        без всякой волокиты.Как приличествуетего величеству,подписал,     поставил исходящий номер —и помер.И пошел    по небесной         скатерти-дорожке,оставив   бабушкам        ножки да рожки.— А этот…     не разберешься —            стул или стол,с балдахинчиками со всех сторон?— Это, дети,     называлось «престолотечества»     или —        «трон».«Плохая мебель!» —как говорил Бебель*.— А что это за вожжи,         и рваты и просты́? —Сияют дети     с восторга и мления.— А это, дети,      называлось           «браздыправления».Корона —     вот этот ночной горшок,бриллиантов пуд —         устанешь носивши. —И морщатся дети:        — Нехорошо!Кепка и мягше      и много красивше.Очень неудобная такая корона…Тетя,     а это что за ворона?Двуглавый орел         под номером пятым.Поломан клюв,      острижены когти.Как видите,     обе шеи помяты…Тише, дети,     руками не трогайте! —И смотрят     с удивлением           Маньки да Ваняткина истрепанные         царские манатки.  

[1927]