Уильям Шекспир - Поэмы и стихотворения Страница 4

1593

ВЕНЕРА И АДОНИСЪ

Перевод П. А. Каншина (1893)[3]

Villa miretur vulgus; mihi flavus Apollo Pocula Castalia plena ministretaqua.

I.

Лишь только солнце съ пурпуровымъ ликомъ сказало послѣднее прости плачущему утру, румяный Адонисъ снарядился на охоту. Онъ любилъ охотиться, но издѣвался надъ любовью. Грустная Венера поспѣшила за нимъ и, какъ дерзкій ухаживатель, стала прельщать его.

II.

"Втрое красивѣйшій меня, такъ начала она, лучшій цвѣтъ полей, прелестный выше всякихъ сравненій, затмѣвающій всѣхъ нимфъ, болѣе обольстительный, чѣмъ человѣкъ, болѣе бѣлый и румяный, нежели голуби и розы! Природа, которая тебя создала, превзойдя самое себя, изрекла, что съ твоею жизнью наступитъ и конецъ міру.

III.

"Соизволь, о чудо, сойти съ коня и привяжи его гордую голову къ сѣдельной лукѣ; если ты удостоишь этой милости, то въ награду за то ты узнаешь тысячу сладостныхъ тайнъ. Приди, сядь сюда, гдѣ никогда не шипятъ змѣи; когда сядешь ты, я смягчу тебя поцѣлуями.

IV.

"Не смыкай устъ съ противнымъ мнѣ пресыщеніемъ; пусть они испытываютъ голодъ вопреки изобилію, то краснѣя, то блѣднѣя, въ свѣжемъ разнообразіи. Десять поцѣлуевъ краткихъ, какъ одинъ, и продолжительныхъ, какъ двадцать! И лѣтній день покажется мимолетнымъ часомъ, если будетъ потраченъ на такую поглощающую время забаву".

V.

Она видитъ въ его потной рукѣ свидѣтельство его мужественныхъ занятій; вся трепеща отъ страсти, она зоветъ ее бальзамомъ, земнымъ высшимъ средствомъ, пригоднымъ для исцѣленія богинь. Она такъ возбуждена, что желаніе придаетъ ей силу снять его съ коня.

VI.

На одну ея руку накинутъ поводъ рьянаго коня, подъ другою нѣжный юноша, который краснѣетъ и сердится въ смутной досадѣ и совершенно нерасположенный къ затѣѣ; она красна и раскалена, какъ пылающій уголь; онъ красенъ отъ стыда, но холоденъ желаньемъ.

VII.

Она быстро прикрѣпляетъ кованый поводъ къ сухому суку (о, какъ любовь проворна!); конь уставленъ, она старается теперь привязать и всадника: она толкаетъ его назадъ какъ желала-бы сама бить толкнутой, и заставляетъ его уступить силѣ, если не вожделѣнію.

VIII.

Лишь только онъ упалъ, она лежитъ уже возлѣ него; оба опираются на бедра и на локти; она любовно поглаживаетъ его щеку, онъ хмурится и начинаетъ браниться, но она скоро смыкаетъ ему уста и произносить прерывистымъ, сладострастнымъ говоромъ: "Если ты будешь сердиться, уста твоя не разверзнутся никогда".

IX.

Онъ сгораетъ отъ цѣломудреннаго стыда, она старается погасить слезами дѣвственный жаръ его ланитъ, потомъ, своимъ легкимъ дыханіемъ и вѣя своими золотистыми волосами, осушиваетъ ихъ снова. Онъ говоритъ, что она нескромна, осуждаетъ ея неприличіе; дальнѣйшую рѣчь она душитъ своимъ поцѣлуемъ.

X.

Какъ отощавшая орлица, ожесточенная голодомъ, рветъ клювомъ перья, кости и мясо, потрясая крыльями и торопливо пожирая все, пока не набьетъ себѣ зобъ или не ускользнетъ ея добыча, такъ лобзаетъ она ему лобъ, щеки, подбородокъ; покончитъ — и начинаетъ снова.

XI.

Вынужденный уступать, хотя и не покоряясь, онъ лежатъ изнемогая и дыша ей въ лицо, она вдыхала этотъ паръ, какъ добычу, называла его небесною влагой, вѣяніемъ благодатнымъ, и желала, чтобы ея щеки были цвѣтущимъ садомъ, который орошался-бы такимъ живительнымъ дождемъ.

XII.

Подобно птицѣ, лежащей запутанною въ сѣтяхъ, лежалъ Адонисъ въ ея объятіяхъ; стыдливость и пугливое сопротивленіе сообщали ему волненіе, причемъ становились еще красивѣе его гнѣвные глаза. Дождь, падающій въ полную уже рѣку, заставляетъ ее насильно выступать изъ береговъ.

XIII.

Она все умоляетъ, и умоляетъ прекрасно, напѣвая свою рѣчь въ прекрасное ушко; онъ все остается угрюмымъ, все хмурится и взволнованъ, то вспыхивая румянцемъ отъ стыда, то блѣднѣя мертвенно отъ гнѣва. Когда онъ румянъ, онъ нравится ей еще болѣе; поблѣднѣетъ — и она любуется. имъ еще съ большимъ восторгомъ.

XIV.

Какимъ бы онъ ни казался, она не можетъ его не любить. И она клянется своей прелестной безсмертной рукою, что не поднимется никогда съ его прекрасной груди, пока онъ не помирятся съ сражающимися противъ него ея слезами: онѣ лились такъ долго, что увлажили совсѣмъ ея щеки, но одинъ его поцѣлуй выкупитъ весь этотъ неоплатный долгъ.

XV.

При этомъ обѣщаніи, онъ поднимаетъ свой подбородокъ, подобно ныряющему пловцу, который выглядываетъ изъ волны и, потомъ, увидя, что на него смотрятъ, погружается быстро опять; такъ и онъ предлагаетъ дать ей то, чего она жаждетъ, но когда ея губы уже готовятся получить свою дань, онъ зажмуривается и отворачиваетъ свои уста.

XVI.

Ни одинъ странникъ въ лѣтній зной не жаждалъ такъ напиться, какъ она жаждала этого блага. Она видитъ свою отраду, но не можетъ ее получить; погруженная въ воду, она должна горѣть пламенемъ. "О, сжалься"; восклицаетъ она, "жестокосердый юноша! Я прошу только поцѣлуя; зачѣмъ ты такъ несговорчивъ?

XVII.

"Меня молили, какъ я умоляю теперь тебя, молилъ даже суровый и грозный богъ войны, который не склоняетъ своей жилистой шеи ни въ какой битвѣ, побѣждаетъ всюду, гдѣ появляется, въ каждой схваткѣ; и онъ былъ моимъ плѣнникомъ, моимъ рабомъ, и вымаливалъ то, что ты можешь получить и безъ просьбы.

XVIII.

"Онъ повѣсилъ свой мечъ надъ моимъ алтаремъ и свой избитый щитъ, и свой побѣдный шлемъ, и ради меня обучился играмъ и пляскѣ, забавамъ, дурачествамъ, смѣху и шуткамъ; онъ презрѣлъ грубый барабанъ и красное знамя, избравъ мои объятія своимъ полемъ битвы, своимъ шатромъ — мое ложе.

XIX.

"Такъ я поработила того, который господствовалъ, и вела его, какъ плѣнника, на цѣпи изъ алыхъ розъ. Крѣпко закаленная сталь подчинялась его силѣ, какъ болѣе могучей, и онъ раболѣпствовалъ передъ моею презрительной неуступчивостью. О, не будь же гордъ, не кичись своемъ могуществомъ, одолѣвая ту, которая склонила передъ собою самого бога битвъ.

XX.

"Коснись лишь моихъ устъ своими прелестными устами (хотя мои не такъ прекрасны, но они все же румяны); поцѣлуй будетъ принадлежать столько же тебѣ, какъ и мнѣ. Что ты смотришь въ землю? Подними голову, взгляни въ мои глаза, въ которыхъ отражается твоя красота. И почему не прильнуть устами въ уста, когда впиваешься глазами въ глаза?

XXI.

"Или ты стыдишься поцѣловать? Такъ зажмурься снова; я зажмурюсь тоже, и день покажется тогда ночью; любовь требуетъ для своихъ утѣхъ только двоихъ, будь смѣлѣе въ игрѣ, никто насъ не видитъ; эти испещренныя синевою фіялки, на которыхъ мы возлежимъ, не болтливы да и не могутъ онѣ понимать насъ.

XXII.

"Нѣжная весна твоихъ соблазнительныхъ устъ доказываетъ твою незрѣлость, но ты можешь желать искуса; пользуйся временемъ, не упускай случая; красота не должна довольствоваться только сама собой: красивые цвѣты, не сорванные въ пору, блекнутъ и быстро погибаютъ.

XXIII.

"Будь я плохо одарена, дурна, покрыта старческими морщинами, плохо упитана, сгорблена, угрюма, съ хриплымъ голосомъ, истощена, презрѣнна, болѣзненна, холодна, подслѣповата, костлява, лишена соковъ, — ты могъ бы отстраняться, потому что я была-бы недостойна тебя; но если у меня нѣтъ недостатковъ, за что ты ненавидишь меня?

XXIV.

"Ты не найдешь ни одной морщины на моемъ челѣ; мои глаза темны и ясны, подвижны; моя красота расцвѣтаетъ ежегодно, подобно веснѣ, тѣло мое мягко и пухло, мозгъ костей моихъ пылокъ, моя мягкая, влажная рука, касаясь твоей, растаетъ въ ней или покажется растаявшей.

XXV.

"Повели мнѣ говорить, и я очарую твой слухъ, или, подобно волшебницѣ, понесусь по травѣ, или, какъ нимфа съ распущенными волосами, стану плясать на пескѣ, не оставляя слѣдовъ отъ моихъ ногъ: любовь — это духъ, сплоченный изъ огня, не падающій отъ тяжести, но возносящійся высоко.

XXVI.

"Взгляни на гряду скороспѣлокъ, на которой я покоюсь: эти слабые цвѣты поддерживаютъ меня, какъ плотныя деревья; два лишенные силы голубка носятъ меня по поднебесью, съ утра и до ночи, куда мнѣ вздумается. Если любовь такъ легка, милый юноша, то почему-же ты считаешь ее такою тяжкою для себя?

XXVII.

"Или твое сердце плѣнилось твоей-же наружностью? Твоя правая рука можетъ уловить любовь въ твоей-же лѣвой рукѣ? Тогда ухаживай за собою, самъ отвергай себя, похить собственную свою свободу и жалуйся самъ на это похищеніе. Нарциссъ впалъ въ такое самозабвеніе и умеръ, чтобы облобызать свой призракъ въ ручьѣ.