Давид Бурлюк - Садок судей Страница 4

Но в форме, конечно, неудобно… К тому-же почти четыре. Он и так опоздал.

Он поправил фуражку и позвонил.

Так и прошел праздник.

Николай Бурлюк

Самосожжение

Op. 1.

Зажег костерИ дым усталыйК нему простерСухое жало.Вскипает кровь.И тела пленаШуршит покровВ огне полена.Его колена —Языков пенаРазит, шурша;Но чужда тленаНебес Елена —Огнеупорная душа.Поэт и крыса —вы ночами…

«Поэт и крыса — вы ночами…»

Op. 2.

Поэт и крыса — вы ночамиВедете брешь к своим хлебам;Поэт кровавыми речамиВ позор предательским губам,А ночи дочь, — глухая крыса —Грызет, стеня, надежды цепь,Она так хочет добыть горсть риса,Пройдя стены слепую крепь.Поэт всю жизнь торгует кровью,Кладет печать на каждом днеИ ищет блеск под каждой бровью,Как жемчуг водолаз на дне;А ты, вступив на путь изятий,Бросаешь ненасытный визг, —В нем — ужас ведьмы с костра проклятий,След крови, запах адских брызг.А может быть отдаться ветру,В ту ночь, когда в последний разЛюбви изменчивому метруНе станет верить зоркий глаз? —А может быть, когда узнаютКакой во мне живет пришлец,И грудь — темницу растерзают,Мне встретить радостно конец? —Я говорю всем вам тихонько,Пока другой усталый спит:«Попробуй, подойди-ка, тронька, —Он, — змей, в клубок бугристый свит».И жалит он свою темницу,И ищет выхода на свет,Во тьме хватает душу — птицу,И шепчет дьявольский навет;Тогда лицо кричит от смеха,Ликует вражеский язык:Ведь я ему всегда помеха, —Всегда неуловим мой лик

Душа плененная

Op. 3.

Круг в кругу черти, — черти,Совершай туманный путь,Жизни тусклыя чертыЗатирай глухая муть;Все равно ведь не обманешь,Не пройдешь волшебный круг:Пред собой самим ты станешь,Раб своих же верных слуг.Тонкогубый, нервный разум,Чувство, — вечная печать, —Заполонят душу разом,Стоит ей начать искать.И в гимназии и домаПотекут пугливо дни,Сердце искривит оскома,Мысли станут так бледны.

«Вдохни отравленную скуку…»

Op. 4.

Вдохни отравленную скукуПрошедших вяло вечеровИ спину гни, лобзая руку,С улыбкой жадных маклеров, —Ты не уйдешь от скучных бредней,И затуманишь свой же лик,На зеркалах чужой передней,Публичной славою велик.Твоих неведомых исканийСедой испытанный старик,С умом змеи, с свободой лани, —Неузнанный толпой твой лик;Пройдет с опущенной главоюСквозь строй упершихся зрачков.Всем служит гранью роковою —Нестройной зыбкой жизни зов.

«Осталось мне отнять у Бога…»

Op. 5.

Осталось мне отнять у Бога,Забытый ветром, пыльный глаз:Сверкает ль млечная дорогаИль небо облачный топаз, —Равно скользит по бледным тучамУвядший, тусклый, скучный ум.И ранит лезвием колючимСухой бесстрашный ветра шум.О ветер! похититель воли,Дыханье тяжкое земли,Глагол и вечности и боли«Ничто» и «я», — ты мне внемли.

«День падает, как пораженный воин…»

Op. 6.

День падает, как пораженный воин,И я, как жадный мародер,Влеку его к брегам промоин,И, бросив, отвращаю взор.Потом чрез много дней, случайно,Со дна утопленный всплывет;На труп, ограбленный мной тайно,Лег разложения налег,И черт знакомых и ужасныхДух успокоенный не зрит,Его уста навек безгласны —В водах омытый малахит.В своем бесформенном молчаньиТворец забытых дел — вещей,Средь волн в размеренном качаньи,Плывет как сказочный кощей.И пепел зорь лежит на щеках,Размыл власы поток временИ на размытых гибких строкахРяд непрочитанных имен.Один из многих павших, воин,В бою с бессмертным стариком,Ты вновь забвения достоин,Пробитый солнечным штыком.

«Из всех ветрил незыблемого неба…»

Op. 7.

Из всех ветрил незыблемого небаОдин ты рвешь закатные цветы,Уносишь их во мрак Эреба. —В тайник восточной темноты.И опустевшие поляныНе поят яркость облаков,Зажили огненные раныНебесных радужных песков.Ушел садовник раскаленный,Пастух угнал стада цветов,И сад ветрил опустошенныйК ночной бездонности готов.Унесены златые соты,Их мед не оросит поля.Сокрытых роз в ночные гротыНе вынет мед пчела — земля.

«Понятна странная смущенность…»

Op. 8.

Понятна странная смущенностьИ к нервным зовам глухота: —Мой дух приемлет ущербленность,Его кривится полнота.И с каждым днем от полнолуньяЕго надежд тускнеет луч…Ах! мудрость, строгая шалунья,Вручит не мне эдемский ключ!Ее усердные призорыГасят бесплодные огниИ другу вшедшему на горы,Кричу я: «спину ты согни!»И вот на бледном небоскатеОн выгнул желтый силуэт;По нем тоскою как по брате:Чужим ведь светом он согрет.И здесь отторгнутый взираюНа голубые дня врата…И се — неведомому раюДуши отдалась нагота.

«Приветы ветреной весны…»

Op. 9.

Приветы ветреной весны,В тюрьме удушных летних дней,Завяли; и места лесныИ степь и облака над нейСтареют в солнечных лучах.И, как привычная жена,Земля, с покорством дни влача,— Усталостью окруженаНемеют в небе тополя,Кристально реют коромыслаИ небо, череп оголя,Дарует огненные числа.Во всем повторенная внешностьКует столетьям удила, —Вотще весне прошедшей нежностьНадежду смены родила.

«По бороздам лучей скользящих…»

Op. 10.

По бороздам лучей скользящихЛожится отблеск огневой.Диск солнца, горизонт дымящий,Одел оранжевой фатой.Повсюду побежали тени: —От бурьянов, могил, копиц,И, провожая час вечерний,Отчетлив голос чутких птиц.Завяли пыльные побегиВетров торивших колеи.Им проезжавшие телегиДавали тело — вид змеи.Теперь бессильные пониклиНа зелень придорожных трав:(И мы ведь к отдыху привыкли.За день от суеты устав).Зацвелый запад рассыпает,Красы, как лепестки цветок,И алым отсветом смягчаетЗвездами блещущий восток.Степи притихнувшей пустыняВ час на вечерний — сфинкса лик,Чей тихо шепчущий языкПронзает сталью звездных пик.

Ночная езда

Op. 11.

Стихают смех и разговорыВо мраке дремлющих аллей.Шутливые смолкают спорыО том, кто Настеньки милей, —К нам тихие приходят горыИз затуманенных полей.Всем надоел костер дымящийИ игры в прятки и кольцо,И поцелуи в темной чаще,И милой нежное лицо, —Морфея поцелуи слаще:Идут к от'езду на крыльцо.«Алеша! где моя крылатка?Вы с ней носились целый день». —— «Вы знаете, какой он гадкий!» —— «Вы осторожней — здесь ступень» —— «Я вообще до фруктов падка,Теперь merci, — мне кушать лень» —— «Ты, мамочка, садись в коляску,А девочки займут ландо:Она не так, как этот тряска;Мишель и я махнем бедой». —— «Сергей, не забывай же нас-ка!» —— «Маруся, приезжай средой!»

Прохладной пылью пахнет полеИ ровен рокот колеса.Усталый взор не видит болеКак бесконечны небеса; —Душе равны и плен и воля, —Ее питает сна роса.В распутий равнодушной раме,Наш старомодный фаэтонС зловеще — черными конями,В ночи как Ассирийский сон,Вдруг промелькнул перед глазами,На миг раздвинув томный тон.Девицы, спутницы веселья, —Под колыхание рессор —(Из пледов сделал им постель я)Уснули, как вакханок хор;И он — дневных тревог похмелье —Лелеет, как любовный вор.И как укромных исполнений,Так и безумия дворцов,Он постоянный добрый гений —Венечный цвет земных концов,Денных забот и утомленийВсегда последний из гонцов.Его покоящим объятьямМы отдаемся без стыда,Неприкрываясь даже платьем,А он, как теплая вода,Покорен ласковым заклятьям,Целует нежно без следа.И целомудренная дева,Которую пугает страсть,Ему, без робости и гнева,Спешит красы отдать во власть, —Как обольстительница ЕваПлоды падения украсть.Ну, как не возроптать желанью,На греков, чьей виной Морфей,Не Артемида с гордой ланью,Нам смертным льет напиток фей. —Ужель осталось упованьюВо сне единственный трофей?!

«Неотходящий и несмелый…»