Гарик Сукачёв - Моя бабушка курит трубку Страница 4

Право на выбор

Кто-то сидел в прокуренной кухне,А кто-то гулял босиком.Кто-то ночью не спал,Кто-то утром не встал.Кто-то целовался в лифте тайком.Кто-то думал:«Я, как Гребенщиков,Я даже круче умею петь».А кто-то встал у края крышиИ захотел улететь.Но впрочем,У каждого есть право на выбор,Право на выбор.

Обручальные кольцаПропил сосед —Он в запое две тысячи лет.На заборе написано «Виктор Цой»,Но за этим забором ничего нет.Электричка опоздала на 15 минут,И ты боялась, что скажет мать.А наутро все изменится и перетрется,Но к вечеру вновь повторится опять.Но впрочем,У каждого есть право на выбор,Право на выбор.И кто-то снова будет груститьНа кухне,А кто-то не сможет заснуть.Кто-то скажет:«Да я же люблю тебя, глупая».Чей-то автобус захочет свернуть.Кто-то поставит все на удачу,А кто-то бросит семью.Но только один хоть чего-то изменит —Тот, кто встанет на крыше,На самом краю.Тот, кто встанет на крыше,На самом краю.Но впрочем,У каждого есть право на выбор,Право на выбор.

Города, где после дождя дымится асфальт

Ветер падет на прокуренный снег,И взгляд превратит воду в огонь.Где мы просочимсяВ воронки столицИ разбросаем усталые рукиНа черных перинах ночей.Но что мы сможем понять?Но что мы сможем сказатьО городах, о городах,Где после дождя дымится асфальт?Зажмурив глаза и замкнув на замок,В отрезок ужав единицу пространства,Пустые пропасти ртов,Что пахнут могилойЗа лживой оградойАкрополей наших отцов.Но что мы сможем понять?Но что мы сможем сказатьО городах, о городах,Где после дождя дымится асфальт?Меня видели вчера, танцующим степ,На раскаленной игле.Я зарезан на рейде в районе БорнеоВ пьяной драке на корабле.Я тот человек, кто получалЗаздравную чашу из рук палача.Я выпускал электрический токОдним поворотом стального ключаВ города,Где после дождя дымится асфальт.

Где взгляд, как приказДля начала движенья.А бритва является символом веры.А точка отсчета вселенной —Всего лишь бумага и формула букв.Я встретил вчера старика —Он умел глотать огонь.Он умел предсказывать судьбу.Но он ничего не знал,Но он ничего не зналО городах, о городах, о городах,Где после дождя дымится асфальт.

Окно на окраине

Мелкий дождь стучит по крышам,По деревьям, по углам.Русый мальчик еле дышит,Прислонил ладонь к губам.Напевает за оконцемВетер тихие слова.Только сумрак,И к японцам до утраСбежало солнце – огневая голова.Грусть и трепет расставанья,За спиной часы: тик-так.И от теплого дыханьяНа стекле вспотел пятак.Гривой туча за оконцем,А под нею звезд канва.Только ветер.И к японцам до утраСбежало солнце – огневая голова.Грустный мальчик тянет пальчик,На реснице спит слеза.Он рисует рот и носик,И японские глаза.Дождь и сумрак за оконцемДа под тучей звезд канва.Только ветер,И к японцам до утраСбежало солнце – огневая голова.Дождь и сумрак за оконцем,Да под тучей звезд канва.Дворник-ветер,Но японцем на стеклеСмеется солнце – огневая голова.

Песни с окраины

За окошком месяц май

А за окошком месяц май,Месяц май, месяц май.А в белой кружке черный чай,Черный чай, черный чай.А в доминошне мужички,Мужички, мужички.Да по асфальту каблучки,Каблучки, каблучки.

Зацокал в сквере соловей,Как шальной, как шальной.Сосед полковник третий деньСам не свой, как больной.Она не хочет, вот беда,Выходить за него.А он мужчина хоть куда,Он служил в ПВО.

Орут под окнами котыДень и ночь, день и ночь.От ихней сладкой маетыПоутру теплый дождь.Весной простужен и объятГород мой, город мой.И ветры весело галдятНад рекой, над Москвой.

А в кружке чай давно остыл,И погас беломор.А на душе от слов и рифмПеребор, перебор.Ведь по асфальту каблучки,Ведь здесь орет месяц май.Здесь коты и мужички,Приезжай, приезжай.

Здесь по асфальту каблучки,И здесь орет месяц май.Я подарю тебе Москву,Поскорей приезжай.

Это был ангел

Я спросил его: «Друг,Что ты делаешь здесь?»Он ответил: «Так, просто сижу».И спросил меня сам:Слушай, а курево есть?»«Вроде есть, – я сказал, – погляжу».

Протянул сигареткуЕму я – он взял.И задумчиво такЗакурил.Ничего я на этоЕму не сказал,А сел рядом у края перил.

Он курил и молчал,И о чем-то вздохнул.Я украдкой взглянул на него.Нет, не молод он был,Лет на сорок тянул.Было жалко за что-то его.

Был устал онИ даже, казалось, небрит,В волосах, словно пыль, седина.Весь ссутулился он,В чем-то грязном, больномБыли два его белых, прекрасныхКрыла.

Докурил он окурок,Щелчком его пнул,Полетел огонек вниз и в ночь.Повернулся ко мнеИ слегка подмигнул,И сказал: «Ну, бросайся,Чего же ты ждешь?»

Это был ангел. Это был ангел.Это был ангел.

Я спросил его: «Друг,Что ты делаешь здесь?»Он ответил: «Так, просто сижу».И спросил меня сам:«Слушай, а курево есть?»«Вроде есть, – я сказал, – погляжу».

Горит огонь

Горит огонь, горит,Но что-то неможется,Что-то грустится мне,Что-то тревожится.То ли себя потерял,То ли раскис совсем.Что-то забыл, не узнал,Лодкою на мель сел.

Горит огонь, горитИскрами по ветру.Да что-то не в лад, невпопадНочью и поутру.Расправить ли плечи, сказатьСлово, полслова ли?Или поехать, пойти, побежатьВ гору, под гору ли?

Горит огонь, горитВсе думками горькими.Болит голова, болитК похмелью,к попойке ли.Да что я, черт побери,Чокнутый, сглазили?Где светлые думы мои?Пропали, завязли ли?

Горит огонь, горит,Не сходится с думами.Да как кто-то в душе бередитРваными струнами.Да, ладно, ребята, пустяк,Что было – запомнили.Прижмусь я поближе к коструЛицом и ладонями.

Витька Фомкин

Где-то возле ОрдынкиИли возле Таганки,Или где-то еще,Заблудившись весной,На неверных ногахПосле выпитой банкиВитька Фомкин, монтер,Добирался домой.

А на улице ветер,Подворотнями – лужи,Да за каждым углом —Милицейский свисток.Дома Люська, жена,Заварганила ужин.Виктор Люсе купилНа аванец платок.

Вот какая-то арка —Мысль в Витьке пробудилась.А за ней и пузырьНачинает бурлить.Работящей рукоюВитька лезет в ширинку,За ширинкой «братан»Очень хочет отлить.Вот она понеслась,Веселясь и играя,Заходила ручьемПо шершавой стене.Витька даже вспотел,Рукавом вытираяПот со лба, вспоминалО Людмиле, жене.

За спиною три тениПоявились так быстро,Что Витек не успелУстоять на ногах.Их под утро поймали,Они были таксисты.Монтировку нашлиРядом с ним в двух шагах.

Витька Фомкин лежалУдивленный и грустный.А холодный асфальтОн собою накрыл.И уже не подаритВ подарок он ЛюськеТот платок, что вчераНа аванец купил.

10 000 километров

Между нами 10 000 километров.Все перроны, перегоны да дожди.Горы белых облаковИ стаи ветров.Но я скоро уж приеду – подожди.

Там, где я, – бабулькиС пареной картошкой,Там подсолнухиОсыпались в кульки.Там мохнатые окошкиДа лукошки.Там палят своиЦигарки мужики.

Расплескался яЧайком вокруг стакана.Стал вчерашнею газетной полосой.Я – стоянка 5 минут,Рычаг стоп-крана.Я стал лесом, проводамиДа луной.

Между нами 10 000 километров,Утр, перронов и деревень во тьме.Но уж очень скороВ сереньком конвертеЯ приеду и прижмусь к тебе.

Но все это будет

Мы покинем вагоны и поезда.Мы уйдем из теплушек и эшелонов,Чтоб шагнуть на перроныИ уйти в городаС полустанков и станцийВ деревни и в села.

Но все это будетТогда, когдаЗакончится последняя война.

В безмятежных перинахМы забудемся сном.Нас согреют родные дома и постели.Мы достанем замкиИ покрепче запремЗа дверями шкафовФронтовые шинели.

Но все это будетТогда, когдаЗакончится последняя война.

На прокуренных кухняхМы заварим чайка.А потом разольем егоВ чашки и кружки.И в ближайшей пивнушкеМы дерябнем пивка.

В магазине напротивВозьмем по «чекушке».Но все это, конечно, будетТогда, когдаЗакончится последняя война.

Дроля (любимый)