Наум Коржавин - Приобщение Страница 4

Август-сентябрь 1961 — Караганда.

Найдено и доработано 19–20 мая 1968 года Москва

КАТАЛОГ «СОВРЕМЕННЫХ ЗАПИСОК»

(Памяти Марины Цветаевой)

Поколенье, где краше

Был — кто жарче страдал

Тут не шёпот гадалок:Мол, конец уже близок —Мартиролог — каталог«Современных записок»

Не с изгнаньем свыкались,Не страдали спесиво —Просто так, задыхалисьВдалеке от России.

Гнёт вопросов усталых:«Ах, когда ж это будет?»Мартиролог — каталогЗадохнувшихся судеб.

Среди пошлости сытойИ презренья к несчастью —Мартиролог открытий,Верных только отчасти.

Вера в разум средь ночи,Где не лица, а рожи, —Мартиролог пророчеств.Подтвердившихся. Позже.

Не кормились — писали,Не о муках — о деле.Не спасались — спасали,Как могли и умели.

Не себя возносилиИ не горький свой опыт —Были болью РоссииО закате Европы.

Не себя возносили,Хоть открыли немало, —Были знаньем России!..А Россия — не знала.

А Россия мечталаИ вокруг не глядела,А Россия считала:Это плёвое дело.

Шла в штыки, бедовала —Как играла в игрушки.…И опять открывала,Что на свете был Пушкин.

1962

БРАТСКОЕ КЛАДБИЩЕ В РИГЕ

Кто на кладбище ходит, как ходят в музеи,А меня любопытство не гложет — успею.Что ж я нынче брожу, как по каменной книге,Между плитами Братского кладбища в Риге?

Белых стен и цементных могил панорама.Матерь-Латвия встала, одетая в мрамор.Перед нею рядами могильные плиты,А под этими плитами — те, кто убиты. —Под знаменами разными, в разные годы,Но всегда — за неё, и всегда — за свободу.

И лежит под плитой русской службы полковник,Что в шестнадцатом пал без терзаний духовных.Здесь, под Ригой, где пляжи, где крыши косые,До сих пор он уверен, что это — Россия.

А вокруг всё другое — покой и Европа,Принимает парад генерал лимитрофа.А пред ним на безмолвном и вечном парадеСпят солдаты, отчизны погибшие ради.Независимость — вот основная забота.День свободы — свободы от нашего взлёта,От сиротского лиха, от горькой стихии,От латышских стрелков, чьи могилы в России,Что погибли вот так же, за ту же свободу,От различных врагов и в различные годы.Ах, глубинные токи, линейные меры,Невозвратные сроки и жесткие веры!

Здесь лежат, представляя различные страны,Рядом — павший за немцев и два партизана.Чтим вторых. Кто-то первого чтит, как героя.Чтит за то, что он встал на защиту покоя.Чтит за то, что он мстил, — слепо мстил и суровоВ сорок первом за акции сорокового.Всё он — спутал. Но время всё спутало тоже.Были разные правды, как плиты, похожи.Не такие, как он, не смогли разобраться.Он погиб. Он уместен на кладбище Братском.

Тут не смерть. Только жизнь, хоть и кладбище это…Столько лет длится спор и конца ему нету,Возражают отчаянно павшие павшимПо вопросам, давно остроту потерявшим.К возражениям добавить спешат возражения.Не умеют, как мы, обойтись без решения.

Тишина. Спят в рядах разных армий солдаты,Спорят плиты — где выбиты званья и даты.Спорят мнение с мнением в каменной книге.Сгусток времени — Братское кладбище в Риге.

Век двадцатый. Всех правд острия ножевые.Точки зренья, как точки в бою огневые.

1962

НА ШВЕЙНОЙ ФАБРИКЕ В ТИРАСПОЛЕ

Не на каторге. Не на плахе.Просто цех и станки стучат.Просто девушки шьют рубахиДля абстрактных чужих ребят.

Механически. Всё на память:Взлёт руки — а потом опять.Руки! Руки!          Ловить губамиВас в полёте.            И целовать!

Кожа тонкая… Шеи гнутся…Косы спрятаны — так у всех.Столько нежности! Задохнуться!Только некому — женский цех…

Знаю: вам этих слов — не надо.Знаю: жалость — не тот мотив.Вы — не девушки. Вы — бригада!Вы прославленный коллектив!

Но хочу, чтоб случилось чудо:Пусть придут моряки сюдаИ вас всех разберут отсюда,С этой фабрики Комтруда!

1962

* * *

Видать, была любовьюТы всё ж в моей судьбе.Душой, губами, кровьюТянулся я к тебе.И жизнь внезапно ценуИную обрела.И всё твоя изменаПод корень подсекла.

Что ж… Пусть… Живу теперь яНеплохо. Ничего.Не верю в счастье. Верю,Что можно без него.И жизнь на сон похожа,И с каждым днем я злей.И ты, наверно, тожеЖивешь не веселей.

Безверье и усталостьВ душе, в судьбе, в крови…Приходит рано старостьК живущим без любви.

1962

ЗЕМЛЯЧКАМ

Снова Киев.          И девушки                  нежной, певучей осанки:Все — такие, как вы.                  Но не встретить на улицах вас,Довоенные девочки,                детство мое, —                            киевлянки!Мои взрослые сверстницы,                      где вы и как вы сейчас?Я не к вашим ногам                 припадал молодыми губами,Всё не вам объяснял,                  что пытался себе объяснить.Я оставил вас в детстве,                       одних,                           словно мертвую память, —Обронил, словно можно                    частицу себя обронить.Мы встречались порой.                    Говорили.                             Мне некогда было:Я проделывал путь,                 пробивая дорогу плечом.Боль эпохи моей               подняла меня,                           сердце пронзила,Отделила от вас,               словно были вы здесь ни при чём.Словно это не вы                и не горькие ваши романы,Ваши браки, разводы,                   смятенья                          и схватки с тоской.Той любви, что хотели,                  мечтали о ней постоянно, —Той любви вдруг не стало,                       а вы не умели с другой.Знал я это,           но знал не про вас.                            Я разыгрывал роли.От безвкусицы южной зверел,                         вам не верил порой…Чушь.    Ведь боль остается                     в любой аффектации — болью.А судьба остается                в любом проявленьи — судьбой…Что же делать?             Живем.                  И дела наши вовсе не плохи.Если что и не так —                  это всё-таки жизнь, а не крест.За гарантию счастья                  не спросишь с минувшей эпохи.За любовь не получишь                    с давно отшумевших торжеств.Но не вы эти девушки                    нежной, певучей осанки,Что спешат,          как спешили,                      сияя доверием                                    вы.Я ищу вас везде.               Я такой же, как вы, киевлянки, —Та же южная кровь,                 лишь обдутая ветром Москвы.Я такой же, как вы.                  Так откуда в душе ощущеньеСамой подлой вины,                словно стал я банкротом сейчас.Словно мог я вас всех полюбить,                           увести от крушенья.Все мечты вам спасти —                    и по глупости только                                        не спас.

1962