Л. Кобылинский - АРГО Страница 4

   М. Цветаевой

Мать задремала в тени на скамейке,

вьется на камне блестящая нить,

видит малютка и тянется к змейке,

хочет блестящую змейку схватить.

Тихо и ясно. Не движутся тучки.

Нежится к кашке прильнув мотылек.

Ближе, все ближе веселые ручки,

вот уж остался последний вершок

Ангел Хранитель, печальный и строгий,

белым крылом ограждает дитя,

вспомнила змейка — ив злобной тревоге

медленно прочь уползает свистя.

СВЯТАЯ КНИГА

 Иоганне П.-М.

Век не устанет малютка Тереза

   книгу святую читать:

«Голод и жажду, огонь и железо

   все победит благодать!»

Перечень строгий малютке не скучен

   рыцарей рати святой!

«Этот за веру в темнице замучен.

   этот растерзан толпой!

Рабски в пустыне служили им звери,

   в самой тюрьме — палачи...

Розы нетленной в молитве и вере

   тайно взрастали лучи!

Им покорялась морская стихия,

   звезды сходили с небес,

пели им Ангелы Ave Maria!»...

   Всех не исчислить чудес!

«Кто же наследит их славу?» — мечтая,

   молвит и никнет, грустя...

Вдруг отвечает ей книга святая:

   «Ты их наследишь, дитя!»

ГОЛУБОЙ ЦВЕТОК

   Лидии Т.

Как своенравный мотылек,

я здесь, всегда перед тобой

и от тебя всегда далек,

     я — голубой

          цветок!

Едва ты приотворишь дверь

туда, во мглу былых веков,

я говорить с тобой готов!

Ты верил прежде — и теперь

     царю цветов

          поверь!

Я — весь лазурь, лазурь небес,

очей и первых васильков;

я в сад зову чрез темный лес,

где след людей давно исчез,

     под вечный кров

          чудес!

Два голубых крыла моих

     над временем парят:

одно — надежда дней иных,

другое — мгла веков седых.

     я — нежный взгляд,

          я — миг!

Ты знаешь: только я везде,

     ты знаешь: я, ведь, ложь!

Ищи меня в огне, в воде,

     и не найдешь

          нигде!

Когда померкнет все вокруг,

     и этот мир так мал,

перед тобой возникнет вдруг

     далекий идеал,

как нежный цвет, как легкий звук.

Но миг — и легким всплеском рук

     меня мой друг

          сорвал...

Но снова между пыльных строк,

     увлажненных слезой,

я свой дрожащий лепесток

     раскрою пред тобой

чтоб ты в тоске не изнемог:

     я — голубой

          цветок!

МОЯ ЗВЕЗДА

В час утренний, в прохладной дали,

смеясь над пламенем свечи,

как взор. подъятый ввысь, сияли

в мгле утренней, в прохладной дали,

доверчиво твои лучи,—

и я шептал, молясь: «Гори.

моя звезда, роса зари!»

В вечерний час, в холодной дали,

сливаясь с пламенем свечи,

как взор поникший, трепетали

в вечерний час, в холодной дали,

задумчиво твои лучи,—

и я шептал, молясь: «Гори.

моя звезда, слеза зари!»

ПОЖАТИЕ

Вы руки моей коснулись

в полумраке, невзначай.

миг — и звезды улыбнулись,

двери Рая разомкнулись,

и благоухает Рай.

Здесь неверны все желанья,

словно тучки и пески;

здесь одно очарованье —

мимолетное касанье

тайно дрогнувшей руки!

ПЕЧАЛЬНЫЙ МАДРИГАЛ

Ты кубок золотой, где нет ни капли влаги,

     где только мгла;

ты траурный корабль, где с мачты сняты флаги

     и вымпела.

В дни детства нежного твой венчик ярко-пестрый

     отторгнут от земли.

ты городской букет, где проволокой острой

     изрезаны стебли.

Ты грот бесчувственный, где эхо в тьме пещеры

     забылось в забытьи,

поля пустынные, безжизненные сферы —

     владения твои.

Как арфы порванной, как флейты бездыханной,

     твой хрупкий голос слаб;

прикованный к тебе печалью несказанной

     я твой певец и раб!

Ах, то моя слеза в пустой сверкает чаше.

     мой тихий плач...

Но в час, когда ты вновь проснешься к жизни нашей.

     я вновь палач!

ВСТРЕЧА

И звезды сказали им «Да!»,

и люди сказали им «Нет!»,

и был навсегда, навсегда

меж ними положен запрет.

И долго томились они.

и лгали всю жизнь до конца,

и мертвые ночи и дни

давили уста и сердца.

И Смерть им открыла Врата,

и. плача, они обнялись.

и, вспыхнув, сердца и уста

единой звездою зажглись.

ОДИНОЧЕСТВО

   В. Нилендеру

О эти тихие прогулки!

Вдали еще гудит трамвай,

но затихают переулки,

и потухает неба край.

Бродить, читая безучастно

ночные цифры фонарей,

на миг бесцельно и напрасно

помедлить у чужих дверей;

и, тишину поняв ночную,

смирившись с нею потужить,

и из одной руки в другую

лениво трость переложить.

Один, один. никто не ранит,

никто не рвет за нитью нить.

Один... Но сердце не устанет,

и нелюбимое любить.

И тихий голос отпевает

все, что навек похоронил...

Один... Но сердце уповает

на верность тихую могил.

САМООБМАН

Каждый миг отдавая себя,

как струна отдается смычку,

милый друг, я любил не тебя,

а свою молодую тоску!

И рассудок и сердце губя,

в светлых снах неразлучен с тобой,

милый друг, я любил не тебя,

а венок на тебе голубой!

Я любил в тебе вешний апрель,

тишину необсохших полей,

на закате пастушью свирель,

дымку дня и прозрачность ночей.

Я любил в тебе радостный май,

что на легкой спине облаков

прилетает напомнить нам Рай

бесконечным узором цветов.

В мгле осенней твой горестный взгляд

я любил, как старинный портрет,

и с портрета столетья глядят.

в нем раздумий означился след.

Я в тебе полюбил первый снег

и пушистых снежинок игру,

и на льду обжигающий бег,

и морозный узор поутру.

Я в тебе полюбил первый бал,

тихой люстры торжественный свет,

и в кругах убегающий зал,

и на всем бледно-розовый цвет.

Кто же отнял у сердца тебя,

кто насмешливо тайну раскрыл,

что, в тебе целый мир полюбя,

я тебя никогда не любил?

RESIGNATION

   А. Блоку

Я власти горьких вдохновений

свой дух и крылья предаю,

как лебедь, песнь благословений

я, отходя от вас. пою!

Всему, что тает, облетает,

всему, на чем печать греха,

что уплывает, убывает,

я расточаю боль стиха!

Тебе, о серп едва зачатый

и блекнущий от взоров дня,

и вам. больные ароматы,

вам, отравившие меня!

Люблю я пены переливы

в песках потерянной волны

и недопетые мотивы

и недосказанные сны!

И вас, нежданные невзгода,

и горестная тишина!

Ах, слезы сердца слаще меда

и упоительней вина!

Люблю я кротость увяданья

и воск покорного лица,

люблю страданье для страданья

и безнадежность без конца!

Все. что безропотно и кротко

исходит от незримых слез,

но в чьей судьбе смешно-короткой

неисчерпаемый вопрос!

И вас, иссякнувшие реки,

сердца, закованные в лед,

вас горемыки, вас калеки

мое безумие поет!

Но нет душе испепеленной

святей, как все отнимет даль,

тебя, любви неразделенной

неизреченная печаль!

ПРИЗРАК

Ты, как чайка, в лазурь уплыла,

ты, как тучка, в дали замерла,

ты, рыдая, закат обняла.

Ветер утра живит небосвод,

дышит сумраком зеркало вод,

под тобою закат и восход.

Над тобой глубока вышина,

под тобою чутка глубина,

безмятежна твоя тишина.

Ты паришь над своею судьбой:

под тобой полог струй голубой,

никого, ничего над тобой.

Чуть дыша в голубом забытьи,

чуть колышат эфира струи

распростертые крылья твои.

Твой полет беспредельно-высок,

я покинут, забыт, одинок,

бесприютен мой бедный челнок.

Преклони же свой взор, преклони,

грезы ночи от крыл отжени,

с белых крыльев перо урони!

Урони и в лазурь улети.

чтобы мог в бесприютном пути

я от радостных слез изойти.

ДЫМ

Воздушно-облачный, неверный, как мечтанья,

над грязным городом, где вечен смрад и гул,

легко-телесные он принял очертания

и, в синеву небес вливаясь, утонул.

Он уплывает ввысь, туда, навстречу снегу,