Уильям Йейтс - Пьесы (сборник) Страница 4

КУХУЛИН.

Его прогоним мы, но я свободен.Пляшу, охочусь, ссорюсь я, влюбляюсь,Когда и где мне самому угодно.И если б жидкой кровь твоя не стала,Увы, с годами, ты б меня не трогал.

КОНХОБАР.

Я детям сильную страну оставлю.

КУХУЛИН.

Ты хочешь, чтоб тебе я подчинился,Чтоб следовал во всем твоей я воле,Бежал к тебе по твоему приказу,Сидел в совете между стариками;И это я, чье имя охраняетНаш край теперь, и, помнится мне, в прошломИзгнал я Медб, и северных пиратов,И сорхских королей числом до сотни,Да и царей богатого Востока.Зачем же мне, который с тронаТебя не дал согнать, еще и клясться,Как будто я король у свиноводов,Как будто я у очага потею,Как будто я руками лишь рисуюУзоры на золе? Неуж и вправдуЛенив я так, что без кнута не стануТебе служить?

КОНХОБАР.

При чем тут кнут, воитель?Да нет, сыны меня, как день, так мучат,Мол, никакого с Кухулином сладуИ в будущем, как быть с ним, мы не знаем,Коли его не купишь, не сломаешь.Тебя не станет, где искать защиты?Земля горит, где он огнем проходит,Над ним у времени нет власти.

КУХУЛИН.

Вот славно!Так что же, подчиняться мне придетсяЮнцу, коли его посадишь ты на трон,Как будто это ты?

КОНХОБАР.

Да уж, наверно.Ведь сын мой королем верховным будет,А ты, хоть пламя в жилах у тебяИ твой отец пришел к нам с солнца, тыОдин из королей и голос твойНе громче всех других в делах державныхИ тише, чем у сыновей моих.

КУХУЛИН.

Ну что ж, мы честно все обговорили.Когда умрем с тобой, вот будут толкиО нас повсюду. Помнишь, молодые,Мы видели, как облако рдяноеПарило над землей? Оно исчезло,И мы свершили больше, чем другие,Так будем честны. Конхобар, не любыМне сыновья твои – нет в них размаха,Нет крепости в костях, им стелют мягко,А мы с тобой довольствовались малым.

КОНХОБАР.

Ну да! Что ж ты детьми не обзавелся?

КУХУЛИН.

Уж лучше вовсе не иметь потомства,Чем быть отцом иль бледной немочи,Иль дурака, иль жалкого уродаВ том доме, где я радовался жизни.

КОНХОБАР.

Ты врешь, хоть честностью своей хвалился.Нет, всякий муж, владеющий землею,Ее желает завещать потомку,Чтоб имя сохранить свое в веках,И горю нет предела для того,Кто все именье отдает чужому,Как ты отдашь.

КУХУЛИН.

Наверно, это правда,Но не для нас. Нас арфы будут славить.

КОНХОБАР.

Играешь ты словами, как законник,Не вкладывая в них души. А мыслиТвои я знаю, ведь недаром чашуИ плащ один делили на двоих.Тебя ли мне не знать? Во сне ты плакалО сыне, правда, помню я, так горько,Что встал я на колени и молилсяО сыне для тебя.

КУХУЛИН.

Тогда ты думал,Что буду я послушен, как другие,Коль стану им подобен; нет, не вышло;Я не такой, и не было резона,Я не хотел свою породу портить,Хоть некогда владыка неба ястреб,Породой поступившись, жизнь мне дал,Зачав меня от смертной.

КОНХОБАР.

Так всегда.Насмешничаешь ты над здравым смыслом,Иль всё тебе, иль ничего не надо.Да нет на свете юноши такого,Который всем бы угодил тебе.

КУХУЛИН.

Ни дом, ни имя я не завещаюТому, кто убоится и не выйдетСо мной на поединок.

КОНХОБАР.

Что ж, ты быстр,Силен и безразличен к здешним девам,Так почему б тебе не влезть на горуИ не поймать небесную красотку,А то на берегу ты подстерег быПринцессу из морского королевства.

КУХУЛИН.

Не богохульник я.

КОНХОБАР.

Ты презираешьИрландских королев и не признаешьСвоим ребенка.

КУХУЛИН.

Это ты сказал.

КОНХОБАР.

А я ведь помню, как ты похвалялся,Когда на празднике напился эля,Что, воинскому делу обучаясьВ Шотландии, там королеву встретилС лицом, как камень, белым и, как пламя,Власами рыжими. Других любил ты,Но от нее, воительницы храброй,Лишь от нее вдруг захотел ты сына.

КУХУЛИН.

Смеешься над «воительницей храброй»,Ведь с прялками тебе привычно знаться,Ты терпишь рядом только тех из женщин,Которые твердят ежеминутно:«Ах, как ты мудр!» —«Не хочешь ли ты кушать?» —«Что мне надеть, чтоб угодить вам, сэр?»Так гомонят они все дни и ночи.Воительница! В этом нет насмешки,Ведь ты ее не видел, Конхобар,Когда, откинув голову назад,Она смеялась, с тетивой на ухе,Когда она серьезно рассуждала,Сев к очагу, и, будто от вина,Взгляд у нее темнел, когда любовнойОна пылала страстью… Пусть бездетна,Она прекрасней всех на свете женщин,Она могла бы королей рожать.

КОНХОБАР.

Ты помнишь ли, о чем мы говорили?Известна мне та женщина, которойХвалы теперь возносишь – это Айфе.Возненавидела она тебяИ не упустит шанса, чтоб потужеНа Кухулине петлю затянутьИль земли захватить твои, на помощьПризвав все воинства на свете.

КУХУЛИН.

Что же,Меня совсем не удивляет это,Ведь для меня любовь, что поцелуйВо время битвы или перемирьеВоды и масла, света с темной ночью,Горы с долиной, огненного солнцаС холодною, скользящею луной —Короткой передышкою в войнеПротивников, не знающих покояВ три раза дольше, чем известен край наш.

КОНХОБАР.

Послушай, Айфе начала войну,Число врагов становится все больше,Все крепче их удары в наши стены,А ты сердиться вздумал на меня.Едва заговорю, твой разум бьется,Как ласточка, попавшаяся ветру.

За дверью на фоне голубого морского тумана появляется множество старых и молодых Королей, среди которых три Женщины, и две из них несут в руках сосуд с огнем, а третья время от времени бросает в огонь благовонные травы, чтобы он ярче горел.

Взгляни, за дверью славные мужиНас ждут: советники мои седые,И короли из юных, и танцоры,Арфисты тут, с которыми ты кутишь, —И всех их единит одна тревога.Ужели ты не подчинишься долгуИ не спасешь страну от жалкой доли?И ты, и я всего лишь половинки —Мне мощь твоя нужна и жар сердечный,Тебе ж расчетливый мой разум нужен.

КУХУЛИН (подходит к двери).

О вы, возросшие в гнезде высоком,Вы, ястребы, летавшие со мною,Глядевшие на солнце, снова вместеМы можем полететь по воле ветра.Король же требует повиновенья,Я речи слушаю его с утра,Но больше не могу. Скорей в конюшню —Пусть колесницы запрягают быстро,Не медля, шлите вестников к арфистам,Найдем поляну где-нибудь в лесуИ спляшем там.

МОЛОДОЙ КОРОЛЬ.

Дай клятву, Кухулин,Хотим мы, чтоб на верность дал ты клятву.

КУХУЛИН.

На верность чтоб поклялся Конхобару?

КОРОЛИ.

Да! Да! Да! Да!

МОЛОДОЙ КОРОЛЬ.

Дай клятву Конхобару.

КОНХОБАР.

Из них никто не хочет беспокойстваС тех пор, как стали жить они в достатке.

КУХУЛИН.

Так кто ж переменился – я иль вы?И я опасен стал? Да нет, неправда.Теперь другие вы при женах, детяхИ не хотите следовать за мной,Ведь я, как прежде, словно птичка волен,Хотя пора бы годам кровь разжижитьИ успокоить буйный нрав. Ну нет!Я тот же Кухулин. Но воля ваша,И я клянусь на верность солнцем, светом,Водой, луной и воздухом. Еще?

КОНХОБАР.

Огонь зажжен от наших очагов,Свидетели мои – мужи седые,Твои – младые короли. Пусть женыОгнем очистят все дома, порожкиИ по обычаю закроют двери,Потом споют нам то, что сочинилиЗаконники былых времен, чтоб выгнатьОтсюда всех колдуний, ведь клятвой можноСвязать свободу мужа, не жены.Так пусть звучат слова, которымиПрогоним жен, познавших превращенья,Колдуний, взявших ветры в свой полон.

Конхобар восходит на трон.

ЖЕНЩИНЫ (после первых нескольких слов они поют совсем тихо, чтобы все прислушались к их словам).

Ты гори, огонь, гори,И колдуний ты гони,Пусть не губят никогоИ не рушат ничего.Пусть бежит исконный врагОт тебя, порог, от тебя, очаг,Вы гоните нечисть прочь,Нецелованную дочьТех стихий, что для людейТайна неба и морей.Ведьмы, на погибель королям,Взяв песок и глину пополам,Лепят кукол – в реку опускатьИ позлее колдовать.Могут в псов они их обратить,Чтобы мучить и убитьИз каприза одного.Заколдован если кто,За колдуньями пойдет,Путь-дорогу к ним найдет,Чтобы силу им отдать,Самому бессильным стать.Ведьмы ж умастят себяОт макушки до носка,Взяв единорога жир,Чудесной силы эликсир.Трижды будет жалок тот,Немощный, больной урод,Кто к колдуньям в плен попал,Он, считай, уже пропал.Горький и смертельный ядЛаски сладкие таят,И целуют ведьмы, чтоб учить:«Будешь ненависть любить».На любовном колесеГоловы теряют все,Но колдуньям мил пожар,Если дан им верхний жар.Все мечи пусть вволю пьютИ на землю пусть не льютЭль из древней чаши сей —Клятва будет тем верней, —Чтоб не взял у нас наш врагНаш порог и наш очаг.

КУХУЛИН (говорит, пока они еще поют).