Александр Цыганков - Тростниковая флейта: Первая книга стихов Страница 4

Но где, скажите, родина слона?

Погонщик где, плывущий величаво?

Несбыточным душа моя полна…

Душа полна, и сказано кудряво.

1993

3. «Всё это существует без меня…»

Всё это существует без меня —

Всё заданной прозрачности согласно.

И всё уже свершилось до меня,

Прошло туда-сюда волнообразно.

Прошло и повторяется. Опять

Начнёт всё щебетать и оперяться.

Но сколько можно перевоплощаться,

И как всё это надо понимать?

Слоны преображаются в слонов,

И люди – в человеков, и обратно.

Но, словно пионер, всегда готов

Я кануть, чтоб вернуться безвозвратно.

Когда бы вправду вечным был покой,

Когда бы мы навек бросали кости…

Но отправляясь к Богу, словно в гости,

Мы снова возвращаемся домой…

1.1995

Стихи во время дождя

В местечке под названьем Камыши,

Вдали от сопредельных территорий,

Я вычисляю путь своей души

Среди других дорог и траекторий.

Размытый вид. Безлюдие вокруг.

Философ-дождь грустит о человеке.

Посмотришь – и подумается вдруг,

Что это всё в другом каком-то веке,

Что миллионы или сотни лет

Пройдут от обусловленной разлуки,

Я снова возвращусь на этот свет

И проливным дождём умою руки,

И ничего не зная о былом,

Пойду бродить среди большого леса,

И пропою рокочущим стихом

Про подвиги Ясона и Улисса.

Держу ответ, как циркуль над водой,

Философ-дождь напомнил о пропаже.

И вот она, мечта, передо мной

Восходит во вневременном пейзаже.

Ту женщину и целый легион

Событий, уготованных мне Богом,

Уже не вычтет даже миллион

Бегущих лет. Здесь вечность за порогом.

Кружится дождь, как в пропасти слова.

Высокий лес шумит о человеке.

Местечко Камыши – вода, трава…

В каком ещё увидимся мы веке?

8.1991

Поэма о крыльях

Подумаешь, небо!

ТЮРЬМА ФАНТАЗИИ

7.1989

Сентябрь

Сентябрь, как ящик с лимонадом —

В зелёном – жёлтая вода.

Есть время перед листопадом

Принять ещё немного льда.

Но вдруг среди античных статуй

Возник монах и начал петь

Псалмы суровому солдату,

Что держит золото и медь.

Тогда и вспомнил я Египет,

Роняя свет на полотно,

Схватил ладонями эпитет

И осень выпустил в окно.

И день вздохнул песочным зноем,

Весь в белом, словно древний жрец,

Как будто следом за изгоем

Опять бредут стада овец.

И ливнем сколотое солнце,

Внезапно или впопыхах,

Сметает листья, как червонцы,

И лёд сгорает на руках.

И вновь пророческая осень

Берёт своё на старый лад.

Грустит на паперти Иосиф,

И в город входит листопад.

9.1989

Осеннее цветение

Осеннее цветение… Цветы,

Неторопливой жертвенной походкой,

Идут уже в другое бытие

Другого обязательного мира…

Пусть мир неповторим, но что понять,

Запомнить или выкинуть ребёнок

Успеет перед створками дверей —

Какой заряд хранит ликейский мел?

Сентябрь… Гладиолусы, шары,

Левкои, розы, астры, хризантемы —

Все пригодились, чтобы выстлать путь,

Верней, убрать гирляндами однёрку:

Задал им Бог по первое число!

Неповторимой жертвенной походкой

 Они идут в анналы сентября,

И падает в гербарий жёлтый лист.

9.1994

Проба воздуха

Проба воздуха вполне криминогенна,

Осень жарит, словно автоген.

Каллиопа, Клио, Мельпомена…

Девять муз, классическая сцена,

И в дырявой бочке Диоген.

Осень отрезвляет лимонадом,

Надвигая шляпу на глаза,

Смотрит криминальным зоосадом

И сгорает вешним листопадом,

Глупая, как будто стрекоза.

Всё красиво, хорошо, спокойно,

Даже грязь присыпана песком.

Трафаретить это недостойно,

Не заметить – вовсе непристойно,

Если даже музы босиком

Входят за решётки или в парки,

И факир с удавом на руке

У кассира требует заварки,

И в партер лучи электросварки

Вносит Чаплин в чёрном котелке!

Это осень? Это просто сцена!

Птичий клин на бронзовом щите.

Это песня в бочке Диогена.

Каллиопа, Клио, Мельпомена…

Девять муз, и море в решете.

10.1990

Цвет и тени

Дождь в акварельной столице

Смыл очертания света:

Плавают красные рыбы

На полотне Фудзиямы…

Вот где скрывается тайна!

Мир евразийской пряжи

Белый, как снег. Император

Смотрится в зеркало Сены…

11.1991

Катунь

В. Шукшину

Рассвет не выловить в реке,

Когда река – поток рассвета,

Когда она, как будто Лета,

Теряет память вдалеке,

Предполагая только грусть

В певце: с рождения и после

Он между нами или возле

Читает реки наизусть.

Его теплом ещё согрет

Былой рубеж былинной славы,

Но возвращается двуглавый

Орёл на брошенный Пикет.

И свет пылает над холмом!

И ангел, словно перед боем,

Простого инока героем

Рисует в русле серебром.

Река не ведает преград,

И поднимая в гневе гребни,

Она выбрасывает камни,

Смывая золото назад,

И обретая берега,

Лишь управляет берегами,

Как свет, струится перед нами,

Вливая кротость во врага.

Сростки– 7.1990

Ликбез

Там было много музыки, но птицы

Едва ли пролетали за кордон.

Сверкали заполярные зарницы,

И «Туполев» кружился, как шпион.

И матерный солдатский алюминий

Черпал снега в подобие ковша,

Пока ещё у гарпий и эриний

Снаряды наливались не спеша.

А между сим была библиотека

С томами в переплётах или без…

И в полости последнего отсека

Томился необъявленный ликбез.

Делились поимённо, словно сахар,

Двусложные чеканные слова.

И шёл урок, суровый, будто прапор,

И жаркий, как январские дрова.

5.1990

В сибири снег

В Сибири снег от неба до порога

И вечера длинней, чем Енисей.

Здесь нечего и вымолить у Бога.

И горизонт, как будто Колизей,

Зияет многоглазою стеною.

И, арки высекая изо льда,

Как в пропасти, шумит над головою

Сибирская упрямая вода.

Согреешь крылья, выпорхнешь на волю,

Но пустота, как трещина, вокруг —

Бульдозером по замкнутому полю

Вычерчивает чёрный полукруг.

Но может быть, удачливей пространство

Ничем не ограниченных легенд?

К чему такое южное жеманство:

Здесь ландия – вернее – СУПЕРЛЕНД!

Но плоскость в перевёрнутом сосуде

И с трёх сторон, должно быть, не видна.

Трёхмерные беседы о погоде —

Условная, но страшная война.

И лучший выход из любых условий

Предполагает временный уход,

Раз между всех прослоек и сословий

Есть общий, неделимый кислород.

Среди многоступенчатого неба

Есть неопределённая среда,

И ликами Бориса или Глеба

В пространстве зашифрована вода —

Живая или мёртвая, как воздух

Из угольных стволов и рудников,

И целятся рождественские звёзды

В терновники шахтёрских городов.

И этот снег, высокий, словно ода,

На сотни лет уже необратим.

С природою рифмуется свобода,

И Колизей всё там же, где и Рим.

И в белозубом падающем хрусте

Таёжных, мировых и прочих рек

Есть что-то из легенд о Заратустре,

Струящихся на плечи через век.

А пустота выкручивает запах

Огромных, черно-бурых, вековых

Зверей державных с кольцами на лапах

И с розами на ранах ножевых.

И может быть, в прокуренном вагоне

И я созрел, высвистывая гимн,

Раз машет мне рукою на перроне

Доброжелатель или аноним.

«Смотрите, он переступил пределы,

Закованные льдами на века!»

И шёпотом добавил: «Кости целы,

А прочее долепят облака».

Но остролистый уличный терновник

Не выдержал и выдохнул слова…

И стелется на белый подоконник

Ещё не пожелтевшая листва,

А снег идёт, из арок или окон,

Летит и льётся, падает на дно.

И парки из распущенных волокон

Плетут очередное полотно.

И пустота над выбеленным садом

Стремится прочь – пускается в разбег!

И время обращают снегопадом

Обычные слова: «В Сибири снег…»

Кемерово – 2.1990

Из дневника

В голове мысли Солона

И ещё какой-то бред о том,

Что ночь – есть зеркало света,

Как большая Луна над Элладой

В час, когда в Сибири

Вспыхивает утро.

Это и есть весёлый призрак

Благоденствия над Поднебесной:

Конфуций ещё не пил чай,

А фаланги уже видны Дарию…

Впрочем, и Александра погубило вино.

Вокруг одни прокураторы!

8.1989

Лунная дорога

Так говорит он всегда, когда не спит, а когда спит, то видит одно и то же – лунную дорогу…

М. Булгаков

Что можно разглядеть в полуночном просторе,

Когда поёт в полях разнеженный свинец.

Здесь нужен ход иной, как витязю в дозоре,