Владислав Ходасевич - Собрание стихов Страница 4

И не постигнуть юным, вам, Всей нежности неодолимой, С какою хочется ветвям Коснуться вновь земли родимой.

1920

БЕЗ СЛОВ

Ты показала мне без слов, Как вышел хорошо и чисто Тобою проведенный шов По краю белого батиста.

А я подумал: жизнь моя, Как нить, за Божьими перстами По легкой ткани бытия Бежит такими же стежками.

То виден, то сокрыт стежок, То в жизнь, то в смерть перебегая... И, улыбаясь, твой платок Перевернул я, дорогая.

1918

ХЛЕБЫ

Слепящий свет сегодня в кухне нашей. В переднике, осыпана мукой, Всех Сандрильон и всех Миньон ты краше

Бесхитростной красой.

Вокруг тебя, заботливы и зримы, С вязанкой дров, с кувшином молока, Роняя перья крыл, хлопочут херувимы...

Сквозь облака

Прорвался свет, и по кастрюлям медным Пучками стрел бьют желтые лучи. При свете дня подобен розам бледным

Огонь в печи.

И эти струи будущего хлеба Сливая в звонкий глиняный сосуд, Клянется ангел нам, что истинны, как небо,

Земля, любовь и труд.

1918

ВЛАДИСЛАВ ХОДАСЕВИЧ

ТЯЖЕЛАЯ ЛИРА

МУЗЫКА

Всю ночь мела метель, но утро ясно. Еще воскресная по телу бродит лень, У Благовещенья на Бережках обедня Еще не отошла. Я выхожу во двор. Как мало все: и домик, и дымок, Завившийся над крышей! Сребророзов Морозный пар. Столпы его восходят Из-за домов под самый купол неба, Как будто крылья ангелов гигантских. И маленьким таким вдруг оказался Дородный мой сосед, Сергей Иваныч. Он в полушубке, в валенках. Дрова Вокруг него раскиданы по снегу. Обеими руками, напрягаясь, Тяжелый свой колун над головою Заносит он, но - тук! тук! тук!- не громко Звучат удары: небо, снег и холод Звук поглощают... "С праздником, сосед". "А, здравствуйте!" Я тоже расставляю Свои дрова. Он - тук! Я - тук! Но вскоре Надоедает мне колоть, я выпрямляюсь И говорю: "Постойте-ка минутку, Как будто музыка?" Сергей Иваныч Перестает работать, голову слегка Приподымает, ничего не слышит, Но слушает старательно... "Должно быть, Вам показалось", - говорит он. "Что вы, Да вы прислушайтесь. Так ясно слышно!" Он слушает опять: "Ну, может быть Военного хоронят? Только что-то Мне не слыхать". Но я не унимаюсь: "Помилуйте, теперь совсем уж ясно. И музыка идет как будто сверху. Виолончель... и арфы, может быть... Вот хорошо играют! Не стучите". И бедный мой Сергей Иваныч снова Перестает колоть. Он ничего не слышит, Но мне мешать не хочет и досады Старается не выказать. Забавно: Стоит он посреди двора, боясь нарушить Неслышную симфонию. И жалко Мне наконец становится его. Я объявляю: "Кончилось". Мы снопа За топоры беремся. Тук! Тук! Тук!.. А небо Такое же высокое, и так же В нем ангелы пернатые сияют.

1920

x x x

Леди долго руки мыла, Леди крепко руки терла. Эта леди не забыла Окровавленного горла.

Леди, леди! Вы как птица Бьетесь на бессонном ложе. Триста лет уж вам не спится Мне лет шесть не спится тоже.

1921

x x x

Не матерью, но тульскою крестьянкой Еленой Кузиной я выкормлен. Она Свивальники мне грела над лежанкой, Крестила на ночь от дурного сна.

Она не знала сказок и не пела, Зато всегда хранила для меня В заветном сундуке, обитом жестью белой, То пряник вяземский, то мятного коня.

Она меня молитвам не учила, Но отдала мне безраздельно все: И материнство горькое свое, И просто все, что дорого ей было.

Лишь раз, когда упал я из окна, Но встал живой (как помню этот день я!), Грошовую свечу за чудное спасенье У Иверской поставила она.

И вот, Россия, "громкая держава", Ее сосцы губами теребя, Я высосал мучительное право Тебя любить и проклинать тебя.

В том честном подвиге, в том счастьи песнопений, Которому служу я в каждый миг, Учитель мой - твой чудотворный гений, И поприще - волшебный твой язык.

И пред твоими слабыми сынами Еще порой гордиться я могу, Что сей язык, завещанный веками, Любовней и ревнивей берегу...

Года бегут. Грядущего не надо, Минувшее в душе пережжено, Но тайная жива еще отрада, Что есть и мне прибежище одно:

Там, где на сердце, съеденном червями, Любовь ко мне нетленно затая, Спит рядом с царскими, ходынскими гостями Елена Кузина, кормилица моя.

1922

x x x

Так бывает почему-то: Ночью, чуть забрезжат сны Сердце словно вдруг откуда-то Упадает с вышины.

Ах! - и я в постели. Только Сердце бьется невпопад. В полутьме с ночного столика Смутно смотрит циферблат.

Только ощущеньем кручи Ты еще трепещешь вся Легкая моя, падучая, Милая душа моя!

1920

К ПСИХЕЕ

Душа! Любовь моя! Ты дышишь Такою чистой высотой, Ты крылья тонкие колышешь В такой лазури, что порой,

Вдруг, не стерпя счастливой муки, Лелея наш святой союз, Я сам себе целую руки, Сам на себя не нагляжусь.

И как мне не любить себя, Сосуд непрочный, некрасивый, Но драгоценный и счастливый Тем, что вмещает он - тебя?

1920

ДУША

Душа моя - как полная луна: Холодная и ясная она.

На высоте горит себе, горит И слез моих она не осушит:

И от беды моей не больно ей, И ей невнятен стон моих страстей;

А сколько здесь мне довелось страдать Душе сияющей не стоит знать.

1921

x x x

Психея! Бедная моя! Дыханье робко затая, Внимать не смеет и не хочет: Заслушаться так жутко ей Тем, что безмолвие пророчит В часы мучительных ночей:

Увы! за что, когда все спит Ей вдохновение твердит Свои пифийские глаголы? Простой душе невыносим Дар тайнослышанья тяжелый. Психея падает под ним.

1921

ИСКУШЕНИЕ

"Довольно! Красоты не надо. Не стоит песен подлый мир. Померкни, Тассова лампада, Забудься, друг веков, Омир!

И Революции не надо! Ее рассеянная рать Одной венчается наградой, Одной свободой - торговать.

Вотще на площади пророчит Гармонии голодный сын: Благих вестей его не хочет Благополучный гражданин.

Самодовольный и счастливый, Под грудой выцветших знамен, Коросту хамства и наживы Себе начесывает он:

- Прочь, не мешай мне, я торгую. Но не буржуй, но не кулак, Я прячу выручку дневную Свободы в огненный колпак.

Душа! Тебе до боли тесно Здесь, в опозоренной груди Ищи отрады поднебесной, А вниз, на землю, не гляди".

Так искушает сердце злое Психеи чистые мечты. Психея же в ответ: - Земное, Что о небесном знаешь ты?

1921

x x x

Пускай минувшего не жаль, Пускай грядущего не надо Смотрю с язвительной отрадой Времен в приближенную даль. Всем равный жребий, вровень хлеба Отмерит справедливый век. А все-таки порой на небо Посмотрит смирный человек И одиночество взыграет, И душу гордость окрылит: Он неравенство оценит И дерзновенья пожелает... Так нынче травка прорастает Сквозь трещины гранитных плит.

1920

БУРЯ

Буря! Ты армады гонишь По разгневанным водам, Тучи вьешь и мачты клонишь, Прах подъемлешь к небесам.

Реки вспять ты обращаешь, На скалы бросаешь поит, У старушки вырываешь Ветхий, вывернутый зонт.

Вековые рощи косишь, Градом бьешь посев полей Только мудрым не приносишь Ни веселий, ни скорбей.

Мудрый подойдет к окошку, Поглядит, как бьет гроза, И смыкает понемножку Пресыщенные глаза.

1921

x x x

Люблю людей, люблю природу, Но не люблю ходить гулять, И твердо знаю, что народу Моих творений не понять.

Довольный малым, созерцаю То, что дает нещедрый рок: Вяз, прислонившийся к сараю, Покрытый лесом бугорок...

Ни грубой славы, ни гонений От современников не жду, Но сам стригу кусты сирени Вокруг террасы и в саду.

1921

ГОСТЮ

Входя ко мне, неси мечту, Иль дьявольскую красоту, Иль Бога, если сам ты Божий. А маленькую доброту, Как шляпу, оставляй в прихожей.

Здесь, на горошине земли, Будь или ангел, или демон. А человек - иль не затем он, Чтобы забыть его могли?

1921

x x x

Когда б я долго жил на свете, Должно быть, на исходе дней Упали бы соблазнов сети С несчастной совести моей.

Какая может быть досада, И счастья разве хочешь сам, Когда нездешняя прохлада Уже бежит по волосам?

Глаз отдыхает, слух не слышит, Жизнь потаенно хороша, И небом невозбранно дышит Почти свободная душа.

1921

ЖИЗЕЛЬ

Да, да! В слепой и нежной страсти Переболей, перегори, Рви сердце, как письмо, на части, Сойди с ума, потом умри.

И что ж? Могильный камень двигать Опять придется над собой, Опять любить и ножкой дрыгать На сцене лунно-голубой.

1922

ДЕНЬ

Горячий ветер, злой и лживый. Дыханье пыльной духоты. К чему душа, твои порывы? Куда еще стремишься ты?

Здесь хорошо. Вкушает лира Свой усыпительный покой Во влажном сладострастьи мира, В ленивой прелести земной.

Здесь хорошо. Грозы раскаты Над ясной улицей ворчат, Идут под музыку солдаты, И бесы юркие кишат:

Там разноцветные афиши Спешат расклеить по стенам, Там скатываются по крыше И падают к людским ногам.

Тот ловит мух, другой танцует, А этот, с мордочкой тупой, Бесстыжим всадником гарцует На бедрах ведьмы молодой...

И верно, долго не прервется Блистательная кутерьма И с грохотом не распадется Темно-лазурная тюрьма.

И солнце не устанет парить, И поп, деньку такому рад, Не догадается ударить Над этим городом в набат.