Стихи разных лет - Борис Валерьевич Башутин Страница 4

Корабли дали течь

Паруса

разорваны ветром,

заклинил штурвал

снасти истлели,

запутаны.

Это проклятье лежит на челе,

но не клеймом оно выжжено,

проклятье – мой крест

и в огне

оно седмирицей очищено

Нет, не тавро позорное

не печать колдовская

Боль необычная

странная

Тоска моя неземная.

Ты не ищи меня, милая

в этих словах неумелых,

в них от меня лишь дыхание

в них лишь огонь несмелый…

«Под рукой…»

Под рукой,

привыкшей к раздумьям,

белая глина податлива

словно осенняя полночь.

Из глины рождаются соловьи,

люди, звери, деревья

и ставит фигурки в печь

моя нерожденная дочь.

Мать пошла по воду.

Покосился колодец.

Тропинка мокра от росы

Прошу тебя,

войди в дом мой осенний

радость и горе мое раздели

Помолись со мной,

не пугайся слов о смерти

Вот – яблоки

не стесняйся – бери

вот – вино,

выпей со мной

немного

Может быть, чай?

Хочешь – молчи

Хочешь – я помолчу?

Не уходи,

останься сегодня в доме

в доме моем осеннем,

Я двери закрою —

никто не войдет

не потревожит.

Останься.

Утром уйдешь незаметно

Я лишь услышу скрип двери

выйду в сад

и следы увижу

и снова буду мять белую глину.

«Прости…»

Прости.

Я так измучен миром

Я так устал от сей

невидимой войны,

где поражение – кроваво и жестоко,

где враг – безжалостный анатом чистоты.

А мы все пьем

и мучаемся после,

но не от жажды

и не от вина…

Гляди,

опять приходят кредиторы

клянут нас, грешных

за беспомощность стиха

за слабость духа

за измену словом

за блуд

за непонятную тоску.

Прости.

Мы скоро будем дома,

в каком-нибудь божественном саду…

А может быть,

наш дом угрюм и темен

и путь к нему

давно порос травой

и серый филин плачет у забора

и змей шипит за каменной стеной?

«Дверь заперта на три ключа…»

Дверь заперта на три ключа —

луны ущербной,

злобы и тоски

не выйти мне из дома до утра,

не получив прощенья за грехи.

Огонь еще мерцает в образах

то плачет,

то смеется

ждет молитв

Душа моя из тонкого стекла

и в ней стрела безумная саднит

«Чего мне еще ждать…»

Чего мне еще ждать?

Только смерти.

Вот она рядом —

всегда черна и спокойна.

Холодного ветра внезапного

Да еще суждено одиночество

(надолго ли?)

Руки его в волосах моих запутались

и на лоб крестом легли

холодные пальцы.

Чего еще ждать?

Искушений

лукавых и грязных?

Но стоит ли?

Вот они

словно деревья в лесу ноябрьском —

холодные, голые,

пронзительно долгие.

Не бойся ладоней пустых,

смерть справедлива,

добра,

всегда приходит вовремя.

Ты уснешь незаметно,

а утром

из-под подушки вынешь

зерна мои

и звезды

Удивишься —

они молоком истекают

и кровью.

«Мать моя – черная птица…»

Мать моя – черная птица

с белой звездой во лбу,

серая кобылица

в рыжем от грязи рву

облако грозовое,

Мягкая тишина

нежно крадется к сердцу,

а в голове – дыра.

Тонкою струйкой сочится

зерно из моей головы

Белая голубица

села на наши гробы

Братья мои родные

молятся обо мне

сестры приносят воду

и весть о новой войне…

«Ребенок мой в камне спрятался…»

Ребенок мой в камне спрятался,

его я в ладони несу,

а вокруг все молятся идолам,

как лисы рыщут в лесу.

Дни в ноябре тягучие

словно алтайский мед

Люди плачут о хлебе и золоте,

зажимая руками рот.

Оживает в ладони камень,

на пороге – последняя ночь

прижалась щекой к коленям,

но нам ей уже не помочь —

тело ее изорвано

крючьями

топором

руки отрублены нежные

в горле – бронзовый ком.

Ребенок мой в камне спрятался

Камень упал в ручей —

под ногами дорога —

то ли до ада,

то ли до Божьих свечей?

«Новый день…»

Новый день.

Его я не жду прихода,

оставляя свой взгляд

на вчерашнем стекле.

«Первый снег в ноябре…»

Первый снег в ноябре

слишком слаб

Выйди из дома

ветреным утром

еще до восхода,

Простись с запыленным окном на Восток

Всех, кто остался

в теплых постелях

прости…

«На пересохших губах…»

На пересохших губах

вкус сырого белка,

а в этих серых глазах —

желанье древнего греха

и самых злых и глупых псов

давно спустили с цепей

и обезумев от тоски

царь просит жалобно:

«Налей!»

А в каждом кубке у гостей

то ли вино,

а то ли яд.

Князья продали сыновей,

а дочерей спустили в ад

и в самых умных головах

блестят невежество и страх

и жидкой медью и свинцом

залиты уши у зевак,

а царь проснувшись поутру,

не помнит, где его жена