Василий Жуковский - Том 2. Баллады, поэмы и повести Страница 41

Перчатка*

   Перед своим зверинцем,  С баронами, с наследным принцем,   Король Франциск сидел;С высокого балкона он гляделНа поприще, сраженья ожидая;  За королем, обворожая  Цветущей прелестию взгляд,Придворных дам являлся пышный ряд.

   Король дал знак рукою —  Со стуком растворилась дверь,    И грозный зверь   С огромной головою,    Косматый лев     Выходит;  Кругом глаза угрюмо водит;   И вот, все оглядев,Наморщил лоб с осанкой горделивой,  Пошевелил густою гривой,  И потянулся, и зевнул,И лег. Король опять рукой махнул —  Затвор железной двери грянул,И смелый тигр из-за решетки прянул;Но видит льва, робеет и ревет,  Себя хвостом по ребрам бьет,  И крадется, косяся взглядом,  И лижет морду языком,  И, обошедши льва кругом,  Рычит и с ним ложится рядом.И в третий раз король махнул рукой —  Два барса дружною четойВ один прыжок над тигром очутились;Но он удар им тяжкой лапой дал,   А лев с рыканьем встал…   Они смирились,  Оскалив зубы, отошли,  И зарычали, и легли.

И гости ждут, чтоб битва началася.Вдруг женская с балкона сорвалася  Перчатка… все глядят за ней…  Она упала меж зверей.Тогда на рыцаря Делоржа с лицемернойИ колкою улыбкою глядитЕго красавица и говорит:  «Когда меня, мой рыцарь верный,  Ты любишь так, как говоришь,  Ты мне перчатку возвратишь».

  Делорж, не отвечав ни слова,    К зверям идет,  Перчатку смело он беретИ возвращается к собранью снова.

У рыцарей и дам при дерзости такой  От страха сердце помутилось;    А витязь молодой,Как будто ничего с ним не случилось,  Спокойно всходит на балкон;  Рукоплесканьем встречен он;Его приветствуют красавицыны взгляды…Но, холодно приняв привет ее очей,   В лицо перчатку ейОн бросил и сказал: «Не требую награды».

Две были и еще одна*

День был ясен и тепел; к закату сходящее солнцеЯрко сияло на чистом лазоревом небе. СпокойноДедушка, солнцем согретый, сидел у ворот на скамейке;Глядя на ласточек, быстро круживших в воздушном пространстве,Вслед за ними пускал он дымок из маленькой трубки;Легкими кольцами дым подымался и, с воздухом слившись,В нем пропадал. Маргарита, Луиза и Лотта за пряжейЧинно сидели кругом; самопрялки жужжали, и тонкойСтруйкой нити вилися; Фриц работал, а Энни,Вечный ленивец, играл на траве с курчавою шавкой.Все молчали: как будто ангел тихий провеял.«Дедушка, — Лотта сказала, — что ты примолк? Расскажи намСказку; вечер ясный такой; нам весело будетСлушать». — «Сказку? — старик проворчал, высыпая из трубкиПепел, — все бы вам сказки; не лучше ль послушать вам были?Быль расскажу вам, и быль не одну, а две». ОпроставшиТрубку и снова набив ее табаком, из мошонкиДедушка вынул огниво и, трут на кремень положивши,Крепко ударил сталью в кремень, посыпались искры,Трут загорелся, и трубка опять задымилась. СобравшисьС мыслями, дедушка так рассказывать с важностью начал:

«Дети, смотрите, как все перед нами прекрасно; как солнце,Медленно с неба спускаясь, все осыпает лучами;Реин золотом льется; жатва как тихое море;Холмы зеленые в свете вечернем горят; по дорогамШум и движенье; подняв паруса, нагруженные баркиБыстро бегут по водам; а наша приходская церковь…Окна ее как огни меж темными липами блещут;Вкруг мелькают кресты на кладбище, и в воздухе тепломПтицы вьются, мошки блестящею пылью мелькают;Весь он полон говором, пеньем, жужжаньем… прекрасенМир господень! сердцу так радостно, сладко и вольно!Скажешь: где бы в этом прекрасном мире господнемБыть несчастью? Ан нет! и не только несчастье  злодействоМесто находит в нем. Видите ль там, на высоком пригорке,Замок в обломках? Теперь по стенам расцветает зеленыйПлющ, и солнце его золотит, и звонкую песню беспечно,Сидя в траве, на рожке там играет пастух. А на РейнеВидите ль вы небольшой островок? Молодая из кленовРоща на нем расцвела; под тенью ее разостлавшиСети, рыбак готовит свой ужин, и дым голубоюСтруйкой вьется по зелени темной. Взглянуть, так прекрасныйРай. Ну слушайте ж: очень недавно там, на пригорке,Близко развалин замка, стояла гостиница — чистый,Светлый, просторный дом, под вывеской Черного вепря.В этой гостинице каждый прохожий в то время мог видетьБедную Эми. Подлинно бедная! дико потупивГолову, в землю глаза неподвижно уставив, по целымДням сидела она перед дверью трактира на камне.Плакать она не могла, но тяжко, тяжко вздыхала;Жалоб никто от нее не слыхал, но, боже мой! всякий,Раз поглядевши ей, бедной, в лицо, узнавал, что на светеВсе для нее миновалось: мертвою бледностью щекиБыли покрыты, глаза из глубоких впадин сверкалиОстрым огнем; одежда была в беспорядке; как змеи,Черные кудри по голым плечам раскиданы были.Вечно молчала она и была тиха, как младенец;

Но порою, если случалось, что ветер просвищет,Вдруг содрогалась, на что-то глаза упирала и, пальцемБыстро туда указав, смеялась смехом безумным.Бедная Эми! такою ль видали ее? БеззаботноЖизнью, бывало, она веселилась, как вольная пташка.Помню и я и старые гости Черного вепря,Как нас радушной улыбкой и ласковым словом встречалаЭми, как весело шло угощенье. И все ей друзьямиБыли в нашей округе. Кто веселость и живостьВсюду с собой приносил? Кого, как любимого гостя,С криками вся молодежь встречала на праздниках? Эми.Кто всегда так опрятно и чинно одет был? Кого наш священникДевушкам всем в образец поставлял? Кто, шумя как ребенокРезвый на игрищах, был так набожно тих за молитвой?Словом: кто бедным был друг, за больными ходил, с огорченнымПлакал, с детьми играл, как дитя? Все Эми, все Эми.Господи боже! она ли не стоила счастья? А вышлоВсе напротив. Она полюбила Бранда. Признаться,Этот Бранд был молод, умен и красив; но худыеСлухи носились об нем: он с людьми недобрыми знался;В церковь он не ходил; а в шинках, за картами, кто былПервый? Бранд. Колдовством ли каким он понравился Эми,Сам ли господь ей хотел послать на земле испытанье,С тем, чтоб душа ее, здесь в страданьях очистившись, прямоВ рай перешла — не знаю, но Эми была уж невестойБранда, и все жалели об ней. Ну послушайте ж: вечерБыл осенний и бурный; в гостинице Черного вепряДва сидели гостя; яркое пламя трещало в камине.«Что за погода! — сказал один. — Не раздолье ль в такуюБурю сидеть у огня и слушать, как ветер холодныйРвется в оконницы?» — «Правда, — другой отвечал, — ни за что быЯ теперь отсюда не вышел; ужас, не буря.Месяц на́ небе есть, а ночь так темна, что хоть обаВыколи гла́за; плохо тому, кто в дороге». — «Желал быЗнать я, найдется ль такой удалец, чтоб теперь в тот старинный

Замок сходить? Он близко, шагов с три сотни, не боле;Но, признаться, днем я не трус, а ночью в такоеВремя пойти туда, где, быть может, в потемкахГость из могилы встретит тебя, — извините; с живымиСладить можно, а с мертвым и смелость не в пользу; храбрисяСколько угодно душе, а что ты сделаешь, еслиВдруг пред тобою длинный, бледный, сухой, с костянымиПальцами станет, и два ужасные глаза упрутсяДико в тебя, и ты ни с места, как камень? А в этомЗамке, все знают, нечисто; и в тихую ночь там не тихо;Что же в бурю, когда и мертвец повернется в могиле?» —«Страшно, правда; а я об заклад побьюся, что нашаЭми не струсит и в замок одна-одинешенька сходит». —«Бейся, пробьешь». — «Изволь, по рукам! ты слышала, Эми?Хочешь ли новую шляпку выиграть к свадьбе? Сходи жеВ замок и ветку нам с клена, который между обломковТам растет, принеси; я знаю, что ты не боишьсяМертвых и бредням не веришь. Согласна ли, Эми?» — «Согласна, —Эми сказала с усмешкой. — Бояться тут нечего, развеБури; а против ночных привидений защитой молитва».С этим словом Эми пошла. Развалины былиБлизко; но ветер выл и ревел; темнота гробоваяВсе покрывала, и тучи, как черные горы, задвинувНебо, страшно ворочались. Эми знакомой тропинкойВходит без всякого страха в средину развалин;Клен недалеко; вдруг ветер утих на минуту; и ЭмиСлышит, что кто-то идет живой, а не мертвый; ей сталоСтрашно… слушает… ветер снова поднялся и сноваСтих, и снова послышалось ей, что идут; в испугеК груде развалин прижалася Эми. В это мгновеньеВетром раздвинуло тучи, и месяц очистился. Что жеЭми увидела? Два человека — две черные тени —Крадутся между обломков и тащат мертвое тело.Ветер ударил сильней; с головы одного сорваласяШляпа и к Эминым прямо ногам прикатилась; а месяцВ ту минуту пропал, и все опять потемнело.«Стой! (послышался голос) шляпу ветром умчало». —«После отыщешь, прежде окончим работу: зароем

Клад свой», — другой отвечал, и они удалились. СхватившиШляпу, стремглав пустилась к гостинице Эми. БледнееСмерти в двери вбежала она и долго промолвитьСлова не в силах была; отдохнув, наконец рассказалаТо, что ей в замке привиделось. «Вот обличитель убийцам!» —Шляпу поднявши, громко примолвила Эми; но тут жеВ шляпу всмотрелась… «Ах!» и упала на пол без чувства:Брандово имя стояло на шляпе. Мне нечего болеВам рассказывать. В этот миг помутился рассудокБедной Эми; господь милосердый недолго страдать ейДал на земле: ее отнесли на кладби́ще. Но долгоВидели столб с колесом на пригорке близ замка: прохожимОн приводил на память и Бранда и бедную Эми.Все исчезло теперь, и гостиницы нет; лишь могилкаБедной Эми цветет, как цвела, и над нею спокойно».Дедушка кончил и молча стал выколачивать трубку.Внучки также молчали и с грустью смотрели на церковь:Солнце играло на ней, и темные липы бросалиТень на кладбище, где Эми давно покоилась в гробе.«Вот вам другая быль, — сказал, опять раскурившиТрубку, старик. — Каспар был беден. К буйной, развратнойЖизни привык он, и сердце в нем сделалось камнем. Но жаднымОком смотрел на чужое богатство Каспар. На злодействоТрудно ль решиться тому, кто шатается праздно, не помняБога? Так и случилось. Каспар на ночную добычуВышел. Вы видите остров на Рейне? Вдоль берега вьетсяПротив этого острова, мимо утеса, дорожка.Там, у самой дорожки, под темным утесом, в ночноеПозднее время Каспар засел и ждал: не пройдет лиКто-нибудь мимо? Ночь прекрасна была; освещенныйПолной луной островок отражался в воде, и густыеКлены, глядяся в нее, стояли тихо, как черные тени;Все покоилось… волны изредка в берег плескали,В листьях журчало, и пел соловей. Но, злодейскимЗамыслом полный, Каспар не слыхал ничего; он иное

Жадным подслушивал ухом. И вот напоследок он слышит:Кто-то идет по дороге; то был одинокий прохожий.Выскочил, словно как зверь из берлоги, Каспар; и недолгоДлилась борьба между ими: бедный путник с тяжелымСтоном упал на землю, зарезанный. Мертвое телоВ воду стащил Каспар и вымыл кровавые руки;Брызнули волны, раздавшись под трупом, и снова слилисяВ гладкую зыбь; все стало по-прежнему тихо, и сладкоПеть продолжал соловей. Каспар беззаботно с добычейВ путь свой пошел; свидетелей не было; совесть молчала.Скоро истратил разбойник добытое кровью, и скороГолым стал он по-прежнему. Годы прошли; об убийстве,Кроме бога, никто не проведал; но слушайте дале.Раз Каспар сидел за столом в гостинице. ВходитСтарый знакомец его, арендарь Веньямин; он садитсяПодле Каспара; он крепко, крепко задумчив; и вправдуБыло о чем призадуматься: денно и ночно работал,Честно жил Веньямин, а все понапрасну; тяжелыйКрест достался ему: семью имел он большую;Всех одень, напой, накорми… а чем? И вдобавокНовое горе постигло его: жена от тяжелойСкорби слегла в постель, и деньги пошли за лекарство;Бог помог ей; но с той поры все хуже да хуже; и частоНечего есть; жена молчит, но тает как свечка;Дети криком кричат; наконец остальное помещикВ доме силою взял, в уплату за долг, и из домаВыгнать грозился. Эта беда с Веньямином случиласьУтром, а вечером он Каспара в гостинице встретил.Рядом с ним он сидел у стола; опершись на коленоЛоктем, рукою закрывши глаза, молчал он, как мертвый.«Что с тобой, Веньямин? — спросил Каспар. — Ты как будтоВ воду опущен. Послушай, сосед, не распить ли нам вместеКружку вина? Веселее на сердце будет; отведай».Кружку взял Веньямин и выпил. «Тяжко приходитЖить, — сказал он. — Жена умирает, и хилые костиНе на чем ей успокоить: злодеи последнюю взялиНынче постелю. А дети — господи боже мой! лучше бИм и мне в могилу. Помещик наш нынешней ночьюВ замок свой пышный поедет и там на мягких подушках,

Вкусно поужинав, сладко заснет… а я, воротясяВ дом мой, где голые стены, что найду там? Бездушный!Я ли Христом да богом его не молил? У него лиМало добра?.. Пускай же всевышний господь на судилище страшномТак же с ним немилостив будет, как он был со мною!»Слушал Каспар и в душе веселился, как злой искуситель;В кружку соседу вина подливал он, и скоро зажег в немКровь, и потом из гостиницы вышел с ним вместе. Уж былоПоздно. «Сосед, — Веньямину он тихо шепнул, — господин твойНынешней ночью один в свой замок поедет; дорогаБлизко, она пуста; а мщенье, знаешь ты, сладко».Речью такой был сражен Веньямин; но тяжкая бедность,Горе семьи, досада, хмель, темнота, обольщеньеСлов коварных… довольно, чтоб слабое сердце опутать.Так ли, не так ли, но вот пошел Веньямин за Каспаром;Против знакомого острова сели они под утесом,Близко дороги, и ждут; ни один ни слова; не смеютВслух дышать и слушают молча. Их окружалаТихая, темная ночь; звезд не сверкало на небе,Лист едва шевелился, без ропота волны лилися,Все покоилось сладко, и пел соловей. Душа ВеньяминаВдруг согрелась: в ней совесть проснулась, и он содрогнулся.«Нечего ждать, — он сказал, — уж поздно; уйдем, не придет он». —«Будь терпелив, — злодей возразил, — пождем, и дождемся.Доле зато дожидаться его возвращенья придетсяВ замке жене; да будет напрасно ее нетерпенье».Сердце от этих слов повернулось в груди Веньямина;Вспомнил свою он жену и сказал: «Теперь проясниласьСовесть моя; не поздно еще, не хочу оставаться!» —«Что ты? — воскликнул Каспар. — Послушался совести; бредит.Ночь темна, река глубока, здесь место глухое;Кто нас увидит?» Мороз подрал Веньямина по коже.«Кто нас увидит? А разве нет свидетеля в небе?» —«Сказки! здесь мы одни. В ночной темноте не приметитНас ни земной, ни небесный свидетель». Тут неоглядной

Прочь от него побежал Веньямин. И в это мгновеньеТемное небо ярким, страшным лучом раздвоилось;Все кругом могильная мгла покрывала; на том лишьМесте, где спрятаться думал Каспар, было как в ясныйПолдень светло. И вот пред глазами его повторилосьВсе, что он некогда тут совершил во мраке глубокойНочи один: он услышал шум от упавшего в водуТрупа; он черный труп на волнах освещенных увидел;Волны раздвинулись, труп нырнул в них, и все потемнело…Дети, долго с тех пор под этим утесом, как дикийЗверь, гнездился Каспар сумасшедший. Не ведал он кровли;Был безобразен: лицо как кора, глаза как два угля,Волосы клочьями, ногти на пальцах как черные когти,Вместо одежды гнилое тряпье; худой, изможденный,Чахлый, все ребра наружу, он в страхе все жался к утесу,Все как будто хотел в нем спрятаться и все озиралсяСмутно кругом; но порою вдруг выбегал и, на небоДико уставил глаза, шептал: «Он видит, он видит».Дедушка, быль досказав, посмотрел, усмехаясь, на внучек.«Что же вы так присмирели? — спросил он. — Видно, рассказ мойБыл не на шутку печален? Постойте ж, я кое-что вспомнил,Что рассмешит вас и вместо научит. Слушайте. ЧастоМы на свою негодуем судьбу; а если рассудишь,Как все на свете неверно, то сердцем смиришься и станешьБога за участь свою прославлять. Иному труднееОпыт такой достается, иному легче. И вот какРаз до премудрости этой, не умствуя много, а простоСлучаем странным, одною забавной ошибкой добралсяБедный немецкий ремесленник. Был по какому-то делуОн в Амстердаме, голландском городе; город богатый,Пышный, зданья огромные, тьма кораблей; загляделсяБедный мой немец, глаза разбежались; вдруг он увиделДом, какого не снилось ему и во сне: до десяткаТруб, три жилья, зеркальные окна, ворота

С добрый сарай — удивленье! С смиренным поклоном спросил онПервого встречного: «Чей это дом, в котором так многоВ окнах тюльпанов, нарциссов и роз?» Но, видно, прохожийИли был занят, или столько же знал по-немецки,Сколько тот по-голландски, то есть не знал ни полслова;Как бы то ни было, Каннитферштан! отвечал он. А этоКаннитферштан есть голландское слово, иль, лучше, четыреСлова, и значит оно: не могу вас понять. ПростодушныйНемец, напротив, вздумал, что так назывался владелецДома, о коем он спрашивал. «Видно, богат не на шуткуЭтот Каннитферштан», — сказал про себя он, любуясьДомом. Потом отправился дале. Приходит на пристань —Новое диво: там кораблей числа нет; их мачтыСловно как лес. Закружилась его голова, и сначалаОн не видал ничего, так много он разом увидел.Но наконец на огромный корабль обратил он вниманье.Этот корабль недавно пришел из Ост-Индии; многоВкруг суетилось людей: его выгружали. Как горы,Были навалены тюки товаров: множество бочекС сахаром, кофе, перцем, пшеном сарацинским. РазинувРот, с удивленьем глядел на товары наш немец; и сведатьКрепко ему захотелось, чьи были они. У матроса,Несшего тюк огромный, спросил он: «Как называлсяТот господин, которому море столько сокровищРазом прислало?» Нахмурясь, матрос проворчал мимоходом:Каннитферштан. «Опять! смотри пожалуй! Какой жеЭтот Каннитферштан молодец! Мудрено ли построитьДом с богатством таким и расставить в горшках золоченыхСтолько тюльпанов, нарциссов и роз по окошкам?» Пошел онМедленным шагом назад и задумался; гореВзяло его, когда он размыслил, сколько богатыхВ свете и как он беден. Но только что начал с собоюОн рассуждать, какое было бы счастье, когда б онСам был Каннитферштан, как вдруг перед ним — погребенье.Видит: четыре лошади в черных длинных попонах

Гроб на дрогах везут и тихо ступают, как будтоЗная, что мертвого с гробом в могилу навеки отвозят;Вслед за гробом родные, друзья и знакомые молчаВ трауре и́дут; вдали одиноко звонит погребальныйКолокол. Грустно стало ему, как всякой смиреннойДоброй душе, при виде мертвого тела; и, снявшиНабожно шляпу, молитву творя, проводил он глазамиХод погребальный; потом подошел к одному из последнихШедших за гробом, который в эту минуту был занятВажным делом: рассчитывал, сколько прибыли чистойБудет ему от продажи корицы и перцу; тихонькоДернув его за кафтан, он спросил: «Конечно, покойникБыл вам добрый приятель, что так вы задумались? Кто он?»Каннитферштан! был короткий ответ. Покатилися слезыГрадом из глаз у честного немца; сделалось тяжкоСердцу его, а потом и легко; и, вздохнувши, сказал он:«Бедный, бедный Каннитферштан! от такого богатстваЧто осталось тебе? Не то же ль, что рано иль поздноМне от моей останется бедности? Саван и тесныйГроб». И в мыслях таких побрел он за телом, как будтоСам был роднею покойнику; в церковь вошел за другими;Там голландскую проповедь, в коей не понял ни слова,Выслушал с чувством глубоким; потом, когда опустилиКаннитферштана в землю, заплакал; потом с облегченнымСердцем пошел своею дорогой. И с тех пор, как скороГрусть посещала его и ему становилось досадноВидеть счастье богатых людей, он всегда утешался,Вспомнив о Каннитферштане, его несметном богатстве,Пышном доме, большом корабле и тесной могиле».

Неожиданное свидание*