Федор Тютчев - Том 2. Стихотворения 1850-1873 Страница 46

В записке, адресованной владельцу альбома Г. П. Данилевскому, Тютчев пишет: «Вы спрашиваете, милый поэт мой, нет ли у меня мысли о наступающем годе?.. У меня собственно — никакой. Назвать вам мысль — чужая. Чья же именно?.. Это довольно трудно объяснить — да и не нужно». В записке и в тексте стихотворения содержится намек на спиритические сеансы, популярные в светских кругах во время Крымской войны. П. И. Бартенев вспоминал, «как в 1853-55 годах в Москве почти в каждом сколько-нибудь барском доме до поздней ночи засиживались за вертящимися столами, а в магазинах продавались особые приспособления карандаша для таинственных начертаний. Занятия эти внушили Ф. И. Тютчеву его пророческие стихи: «Стоим мы слепо пред Судьбою…» (в декабре 1854 г.)» (РА. 1892. № 8. С. 482).

По всей видимости, стихотворение, созданное под новый, 1855 г., поэт вписал в альбом Данилевского годом спустя.

Осмысляя события Крымской войны, Тютчев писал в письме Эрн. Ф. Тютчевой от 21 мая 1855 г. о «недомыслии, которое наложило свою печать на наш политический образ действий» и сказалось «в нашем военном управлении». «Подавление мысли было в течение многих лет руководящим принципом правительства. Следствия подобной системы не могли иметь предела или ограничения — ничто не было пощажено, все подверглось этому давлению, всё и все отупели» (Изд. 1984. Т. 2. С. 231).

Образ с кровью творимой молитвы «Черты его ужасно строги, Кровь на руках и на челе!..» подчеркивает и безмерность страданий русского народа, и поругание самого святого. В конце 1853 г. в письме к жене Тютчев с горечью отмечал, что в Петербурге очень много людей, которые, «благодаря своему положению», могут причинить России «гораздо больше вреда», чем ее нынешние враги (цит. по: СН. 1914. Кн. 18. С. 61–63. Письмо от 24 ноября 1853 г.). Поэт был возмущен непатриотизмом людей, стоящих у власти, и беспечностью, равнодушием светского общества. После севастопольской катастрофы он согласился с женой: «…О да, ты вполне права, — наш ум, наш бедный человеческий ум захлебывается и тонет в потоках крови, по-видимому — по крайней мере так кажется, — столь бесполезно пролитой…» (Письмо от 17 сентября 1855 г. Цит. по: Изд. 1984. Т. 2. С. 238).

В письме к Эрн. Ф. Тютчевой от 20 июня 1855 г. поэт говорит о предощущении переворота, который «как метлой» сметет «ветошь» русского общества». «Пока у нас все еще, как в видении Иезекииля. Поле усеяно сухими костями. Оживут ли кости сии? Ты, Господи, веси! Но, конечно, для этого потребуется не менее чем дыхание Бога, — дыхание бури…» (там же. С. 235).

Крымскую войну поэт воспринимал как величайшую катастрофу. «…Никогда еще, быть может, не происходило ничего подобного в истории мира: империя, великая, как мир, имеющая так мало средств защиты и лишенная всякой надежды, всяких видов на более благоприятный исход» (там же. С. 239). Виновным в сложившемся положении Тютчев считал императора Николая I. «Для того чтобы создать такое безвыходное положение, нужна была чудовищная тупость этого злосчастного человека, который в течение своего тридцатилетнего царствования, находясь постоянно в самых выгодных условиях, ничем не воспользовался и все упустил, умудрившись завязать борьбу при самых невозможных обстоятельствах», — писал Тютчев жене 17 сентября 1855 г. (там же. С. 239).

Н. Оцуп (Ф. И. Тютчев / Числа. Париж, 1930. № 1. С. 150–161) полагал, что «многое» «от лучшего, глубочайшего Тютчева» содержит в себе стих. «На новый 1855 год»; по мнению критика, политические стихи поэта написаны в большинстве своем не «без доли ложного пафоса», носят «приподнятый и какой-то не по-тютчевски безапелляционный тон». «Все, однако, меняется<…>, когда Тютчев прикасается не к поверхности события, а к стихии, скрытой за ним. Перечитайте хотя бы стихотворение «На новый 1855 год». <…> Слова и намеки напряжены, тревожны. Атмосфера, внушаемая Тютчевым, такая, как если бы он писал о каком-либо грозном явлении природы. Заботы о преходящем, расчеты политика и дипломата уступили место «инстинкту пророчески глухому». Тютчев обмолвился в этих стихах даже прямым предсказанием (тогда же сбывшимся) о смерти Николая I и военном разгроме России. Уж одних этих строчек довольно для реабилитации политических стихов поэта, уступающих другим его стихам, но неотъемлемых от его творчества».

Попытка расшифровать «неясные «роковые» слова, звучащие в ответ на вопрос: «Но для кого?..» последней строфы стихотворения, была сделана в книге А. Лежнева «Два поэта. Гейне. Тютчев» (М., 1934). Несмотря на «библейский язык предсказаний» произведения Тютчева, критик задает риторические вопросы: «Что это? предсказание революции? предчувствие гибели старого порядка вещей, гражданской войны, несущей месть и воздаяние? Не отсюда ли этот язык, напоминающий язык «Кар» Гюго и «Ямбов» Барбье, эта пламенная и величавая риторика трибуна?» Отмечен провидческий характер предсказаний поэта: «Россия проиграла войну и утратила руководящую роль в европейской политике, а Николай I пал, «пораженный Провидением»… Военная неудача и дипломатическое поражение России оценивается Лежневым как «чересчур мизерно [е] даже в глазах Тютчева-дипломата». «Апокалиптические формы» предчувствия поэта истолковываются как ожидание революции. «И если не социальный катаклизм, не революция, то к чему бы этот язык трибуна? Это увлечение и эти угрозы? Этот обращенный к обширной аудитории пафос? Страх перед грозным будущим здесь прикрывает тайную симпатию к году-мстителю» (с. 31–33). Критик как бы забывает факт неприятия Тютчевым революции (см. его работу «Россия и революция», 1849) и преуменьшает масштабы последствий Крымской войны 1853–1856 гг. «После 1856 г. Россия оказывала на европейские дела меньше влияния, чем в любой период по окончании Великой северной войны в 1721 году, и так и не добилась того преобладания, каким она пользовалась до 1854 г.» — наблюдение современного английского историка Алана Тэйлора (Цит. по: Кожинов. С. 323).

Поражение русской армии тяжело переживалось поэтом. В дневнике А. Ф. Тютчевой сохранилось свидетельство «подавляющего и ошеломляющего впечатления севастопольской катастрофы» (слова Тютчева. Письмо к жене от 9 сентября 1855 г. Цит. по: Изд. 1984. Т. 2. С. 235): «…Мой отец только что приехал из деревни, ничего еще не подозревая о падении Севастополя. Зная его страстные патриотические чувства, я очень опасалась первого взрыва его горя, и для меня было большим облегчением увидеть его не раздраженным; из его глаз только тихо катились крупные слезы…» (При дворе-1. С. 49). 17 сентября 1855 г. Тютчев писал о возможном возвращении России «на верный путь» — ценою «долгих и весьма жестоких испытаний» (Изд. 1984. Т. 2. С. 239) (А. М.).

Автограф — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 32. Л. 4.

Списки — вместе с автографом находится текст стихотворения, исполненный, видимо, Е. Ф. Тютчевой, с указанием авторства и датой: «СПб. Март 1855» (РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 32. Л. 5); Эрн. Ф. Тютчевой или И. С. Аксакова (РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 56. Л. 67); неустановленного лица (РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 53. Л. 4); в списке Тетради текст датирован «1 марта 1855. СПбург». Австрийский эрцгерцог Вильгельм прибыл в Петербург 27 февраля 1855 г.

Первая публикация — Изд. 1868. С. 169, с тем же заголовком и датой: «1855». Перепечатано в Изд. СПб., 1886. С. 209. В Изд. 1900. С. 212, заголовок «На приезд австрийского эрцгерцога на похороны Императора Николая».

Печатается по Изд. 1868 с исправлением слова «Безумству» во 2-й строке на «Бесстыдству». См. «Другие редакции и варианты». С. 286*.

Датируется 1 марта 1855 г. по списку Тетради.

Перед текстом автографа помета на фр. яз.: «А S[a] M. <ajesté> Apostolique» («Его Апостольскому величеству» — титул австрийского императора). Три строфы четко разделены между собой. В рукописи автор широко использует тире (после 1, 2, 4 и 11 стихов) и многоточия (после 8, 9 и 12 стихов).

А. А. Николаев отмечал: «21 марта 1868 г. Цензор И. Росковшенко писал начальнику Главного управления по делам печати М. Н. Похвисневу, что в Сборнике 1868 г. находится стихотворение, которое «заключает брань, обращенную и к Австрийскому эрцгерцогу и к царствующей династии Габсбургов… Неуместна была бы задержка нами этих стихов, на это нет у нас закона; но во всяком случае, я считаю нужным предупредить об этих стихах Ваше превосходительство, — было бы жаль, если б австрийский посланник предъявил жалобу на почтенного автора этих горячих стихов» (Цит. по: «Щукинский сборник». М., 1910. Вып. 9. С. 206–207). Похвиснев предупредил Тютчева о возможных неприятностях, но Тютчев «только рассердился и объявил, что ему дела нет, пускай захватывают все издание, и что он об нем знать ничего не хочет…» (см.: письмо М. Ф. Бирилевой И. Ф. Тютчеву от 1 апр. 1868 г. // Мураново). Стихотворение не было изъято из Изд. 1868. (См.: Изд. 1987. С. 400.)