Борис Слуцкий - Собрание сочинений. Т. 2. Стихотворения 1961–1972 Страница 47

СЕДЫЕ БРОВИ

Покуда грядущее время,не поспешая, грядет —когда там оно придет,когда там оно настанет! —свою суровую нитку,жестокую нитку прядетнебезызвестная пряха.Она никогда не устанет.

Как для царя московского,а также всея Русикрасавиц всея Русиспроваживали на смотрины,старухи всей России,свезенные на такси,выбрали эту пряху,холодную, как осетрина.

Она объективна, как вобла,и ежели не глуха,то все же не хочет слушатьи слышать даже вполуха.Мы падаем, опадаем,как полова, шелуха,она же бровью седоюне поведет, старуха.

И даже у самых смелыхспирает дерзостный дух,когда они вспоминаютбессоннейшими ночамигустые седые бровивысокомерных старух,густые седые бровинад выцветшими очами.

СОВЕСТЬ

Начинается повесть про совесть.Это очень старый рассказ.Временами, едва высовываясь,совесть глухо упрятана в нас.Погруженная в наши глубины,контролирует все бытие.Что-то вроде гемоглобина.Трудно с ней, нельзя без нее.Заглушаем ее алкоголем,тешем, пилим, рубим и колем,но она, на распил, на распыл,на разлом, на разрыв испытана,брита, стрижена, бита, пытана,все равно не утратила пыл.

НЕ ЗА СЕБЯ ПРОШУ

За себя никогда никого не просил,потому что хватило мне силза себя не просить никого никогда,как бы ни угрожала беда.

Но просить за других, унижаться, терпеть,даже Лазаря петь,даже Лазаря петь и резину тянуть,спину гнуть,

спину гнуть и руками слегка разводить,лишь бы как-нибудь убедить,убедить тех, кому все равно —это я научился давно.

И не стыд ощущаю теперь я, а гнев,если кто-нибудь, оледенев,не желает мне внять, не желает понять,начинает пенять.

Но и гнев я надежно в душе удержу,потому что прошуза других — не себе и не в пользу свою.Потому-то и гнев утаю.

«Какие они, кто моложе меня…»

Какие они, кто моложе меняна тридцать лет, кому двадцать лет,кто еще не проверил лотерейный билет,не прикурил от собственного огня!Кто они, говорящие почти на одномязыке со мною, почти те же святыничтящие, но глядящие глазами пустымина переворачивающее меня вверх дном.Спрашиваю — кто вы? Слышу в ответимена, фамилии, годы рожденья,иногда просьбу дать совет,иногда — мнение (для подтверждения).Но чаще всего слышу стихи.Слишком слышанные. Слишком похожие.Пустяки. А пустякине ощущаю дрожью по коже я.А я не хочу советы давать.Мне нужно знать, кому сдаватьпост, куда я поставилсам себя давным-давно,знать, чье загорится окно,когда опустится мой ставень.

«Может, этот молодой…»

Может, этот молодойпоэт, с его лепетом —там, за далью золотой, —Пушкин или Лермонтов?

Может, мучает он слух,терзает рассудок,потому что есть в нем духгениальных шуток?

И хотя в нем смыслу нет,с грамотешкой худо,может, молодой поэтсотворяет чудо?

Нет, не сотворит чудес —чудес не бывает, —он блюдет свой интерес,книжку пробивает.

Поскорей да побыстрей,без ненужной гордости,потому что козырей нету,кроме молодости.

СЛАВА

Местный сумасшедший, раза двачуть было не сжегший всю деревню,пел «Катюшу», все ее словавыводил в каком-то сладком рвеньи.

Выходил и песню выводил,верно выводил, хотя и слабо,и когда он мимо проходил,понимал я, что такое слава.

Солон, сладок, густ ее раствор.Это — оборот, в язык вошедший.Это — деревенский сумасшедший,выходящий с песнею во двор.

ЗНАЕШЬ САМ!

Хорошо найти бы такое «я»,чтоб отрывисто или бравоприказало мне бы: «Делай, как я!» —но имело на это право.

Хорошо бы, морду отворотивот обычных реалий быта,увидать категорический императив —звезды те, что в небо вбиты.

Хорошо бы, вдруг глаза отведяот своих трудов ежедневных,вдруг найти вожатого и вождя,даже требовательных и гневных.

Хорошо, что такое «хорошо»где-нибудь разузнать наверно,как оно глубоко, высоко, широко —чтобы не поступать неверно.

Впрочем, что апеллировать к небесам?Знаешь сам. Знаешь сам. Знаешь сам.                                              Знаешь сам.

«Не домашний, а фабричный…»

Не домашний, а фабричныйу квасных патриотов квас.Умный наш народ, ироничныйне желает слушаться вас.

Он бы что-нибудь выпил другое,но, поскольку такая жара,пьет, отмахиваясь рукою,как от овода и комара.

Здешний, местный, тутошний оводи национальный комарпроизносит свой долгий довод,ничего не давая умам.

Он доказывает, обрисовывает,но притом ничего не дает.А народ все пьет да поплевывает,все поплевывает да пьет.

ПРОИСХОЖДЕНИЕ

У меня еще дед был учителем русского языка!В ожидании верных ответовподнимая указку, что была нелегка,он учил многих будущих дедов.

Борода его, благоухавшая чистотой,и повадки, исполненные достоинством и простотой,и уверенность в том, что ТолстойЛев, конечно(он меньше ценил Алексея),больше бога!

Разумное, доброе, вечное сея,прожил долгую жизнь,в кресле после уроков заснул навсегда.

От труда до трудапролегала прямая дорога.

Родословие не пустые слова.Но вопросов о происхождении я не объеду.От Толстого происхожу, ото Льва,через деда.

В РИФМУ

Небьющееся — разлетелось вдрызг,и нержавейка вся заржавела,но солнечный                        все золотее дискне только Пушкина,но и Державина.

Надежнее надеждыи, конечно,вернее верылегкие стихи.Не прочновсе срифмованное —вечно.Все, кроме чепухи и шелухи.Усилье ихбез сожаленья зрю.И снова, снова в рифму говорю.

АЗБУКА И ЛОГИКА

Сказавший «А»сказать не хочет «Б».Пришлось.И вскоре по его судьбе«В», «Г», «Д», «Е»стучит скороговорка.Арбузная«А» оказалась корка!Когда он поскользнулся, и упал,и встал, он не подумал, что пропал.Он поскользнулся,но он отряхнулся,упал, но на ноги немедля встали даже думать вовсе пересталоб этом.Но потом опять споткнулся.

Какие алфавит забрал права!Но разве азбука всегда права?Ведь простоватаи элементарнаи виноватав том, что так бездарното логикой, а то самой судьбойприкидывается пред честным народом.Назад! И становись самой собой!Вернись в букварь, туда, откуда родом!

По честной формуле «свобода воли»свободен, волен я в своей судьбеи самолично раза три и боле,«А» сказанув, не выговорил «Б».

БИТЬЕ В ГРУДЬ