Уильям Блейк - Поэзия английского романтизма XIX века Страница 48

1798

Суд божий над епископом

Перевод В. А. Жуковского

[217]

Были и лето и осень дождливы;Были потоплены пажити, нивы;Хлеб на полях не созрел и пропал;Сделался голод; народ умирал.

Но у епископа милостью небаПолны амбары огромные хлеба;Жито сберег прошлогоднее он:Был осторожен епископ Гаттон[218].

Рвутся толпой и голодный и нищийВ двери епископа, требуя пищи;Скуп и жесток был епископ Гаттон:Общей бедою не тронулся он.

Слушать их вопли ему надоело;Вот он решился на страшное дело:Бедных из ближних и дальних сторон,Слышно, скликает епископ Гаттон.

«Дожили мы до нежданного чуда:Вынул епископ добро из-под спуда;Бедных к себе на пирушку зовет», —Так говорил изумленный народ.

К сроку собралися званые гости,Бледные, чахлые, кожа да кости;Старый, огромный сарай отворен:В нем угостит их епископ Гаттоп.

Вот уж столпились под кровлей сараяВсе пришлецы из окружного края…Как же их принял епископ Гаттон?Был им сарай и с гостями сожжен.

Глядя епископ на пепел пожарный,Думает: «Будут мне все благодарны;Разом избавил я шуткой моейКрай наш голодный от жадных мышей».

В замок епископ к себе возвратился,Ужинать сел, пировал, веселился,Спал, как невинный, и снов не видал…Правда! но боле с тех пор он не спал.

Утром он входит в покой, где виселиПредков портреты, и видит, что съелиМыши его живописный портрет,Так, что холстины и признака нет.

Он обомлел; он от страха чуть дышит…Вдруг он чудесную ведомость слышит:«Наша округа мышами полна,В житницах съеден весь хлеб до зерна».

Вот и другое в ушах загремело:«Бог на тебя за вчерашнее дело!Крепкий твой замок, епископ Гаттон,Мыши со всех осаждают сторон».

Ход был до Рейна от замка подземный;В страхе епископ дорогою темнойК берегу выйти из замка спешит:«В Рейнской башне спасусь» (говорит).

Башня из реинских вод подымалась;Издали острым утесом казалась,Грозно из пены торчащим, она;Стены кругом ограждала волна.

В легкую лодку епископ садится;К башне причалил, дверь запер и мчитсяВверх по гранитным крутым ступеням;В страхе один затворился он там.

Стены из стали казалися слиты,Были решетками окна забиты,Ставни чугунные, каменный свод,Дверью железною запертый вход.

Узник не знает, куда приютиться;На пол, зажмурив глаза, он ложится…Вдруг он испуган стенаньем глухим:Вспыхнули ярко два глаза над ним.

Смотрит он… кошка сидит и мяучит;Голос тот грешника давит и мучит;Мечется кошка; невесело ей:Чует она приближенье мышей.

Пал на колени епископ и крикомБога зовет в исступлении диком.Воет преступник… а мыши плывут…Ближе и ближе… доплыли… ползут.

Вот уж ему в расстоянии близкомСлышно, как лезут с роптаньем и писком;Слышно, как стену их лапки скребут;Слышно, как камень их зубы грызут.

Вдруг ворвались неизбежные звери;Сыплются градом сквозь окна, сквозь двери,Спереди, сзади, с боков, с высоты…Что тут, епископ, почувствовал ты?

Зубы об камни они навострили,Грешнику в кости их жадно впустили,Весь по суставам раздернут был он…Так был наказан епископ Гаттон.

1799

Король крокодилов

Перевод Ю. Петрова

[219]

«О Женщина, что означает твой крик?Что сделало бледным и скорбным лик?Скажи, почему ты бредешь без фатыИ бьешь себя в грудь так неистово ты?»

«О, горе мне, умер бесценный мой сын,Отрадой души моей был он один,Фату разорвала в смятении я,Душа осиротела моя.

О, горе мне, сын мой безвинно убит,И ярость во мне, не стихая, кипит!К реке по тропе он спокойно сходил,А там затаился злодей-крокодил.

О, горе мне, мальчик не чуял беды,К реке он спустился напиться воды,Но подлый убийца из-за кустаСвалил его наземь ударом хвоста.

Возьми меня в лодку, помощником будь,Пешком одолеть не под силу мне путь:На Остров меня отвези, молю,К их крокодильему Королю.

Крокодилополь[220] заброшен — тамОн уже более не султан,И все-то владенье его — рекаОколо Острова Тростника.

Там дни он проводит в рвенье святом —Молитвою занят он и постом,На все благодать изливая окрест,Возвышенный, кроткий, людей он не ест.

Душа его благостна и чиста,И страшного нет у него хвоста,Хвоста, чтоб разить и чтоб убивать, —Но уши есть, чтоб речам внимать.

Ему я пожалуюсь — и ВластелинУзнает, как подло убит мой сын.Он добрый, он мудрый, он чтит закон,И кровь убийцы отдаст мне он!»

Но Лодочник так ей сказал в ответ:«Нет, Женщина, я не поеду, нет,Ведь мне — хоть меня ты озолоти! —К Царю этих гадов невмочь подойти!»

«Так дай мне челнок твой, и в челнокеСама я к нему поплыву по реке,Никто не свернет меня, говорю,С дороги к могущественному Царю!

Он добрый, он мудрый, он чтит закон,И кровью за кровь возместит мне он;Он весь — воплощенные Сила и Честь,И он совершит справедливую месть!»

И вот садится она в челнок,И быстрый поток ее вниз повлек,И челн, хоть дорога была далека,Принес ее к Острову Тростника.

Там благостный, тихий, как старый монах,Высиживал яйца почтенный монарх,Бросая порой отеческий взглядНа лежбище Принцев-крокодилят.

Вот время пришло пред Владыкой предстать —Всем телом трясется упрямая Мать,Поскольку Царя Крокодилов видОт века людские сердца леденит.

Она говорит: «О Король Королей!Ты чадолюбив — и меня пожалей:Погиб мой ребенок, отрада моя,От этой потери в неистовстве я.

Твой подданный мальчика съел моего,О, выдай убийцу, отдай мне его!Молю, отомстить мне за сына позволь,Лишь это меня успокоит, Король!

О Сир! Твоя жизнь и светла и чиста,И страшного нет у тебя хвоста,Хвоста, чтоб разить и чтоб убивать,Но уши есть, чтобы речам внимать».

«Отлично, — сказал ей Король-крокодилИ глазки свои на нее устремил, —Сказала ты правильно, спору нет,Но все же неполон такой портрет:

Да, нету хвоста, чтобы им убивать,Да, уши есть, чтобы мольбам внимать,Но также есть зубы, что ведомо всем, —И я тебя, добрая женщина, съем».

Но злость Короля и его хвастовствоПричиною стали несчастий его;В ответ на жестокость — тирану урок:Хвалиться зубами бывает не впрок.

«Меня, беззащитную женщину — съесть?!»И мигом, презрев августейшую честь,За туловище ухватив хвастуна,Стащила с яиц самодержца она.

Да, способ для мести на диво был прост:Король неуклюж был, затем что бесхвост,К тому же жена Короля Без ХвостаПрогулкой по Нилу была занята.

И Женщина принцев поймала в песке,Зажала по отпрыску в каждой рукеИ быстро воткнула, страшна и сильна,В пасть первого морду второго она.

Прием был удачен, хотя и жесток,Три пары она побросала в челнокИ вспять поспешила дорогой прямой,Ведущей к родному селенью, домой…

…И вот Королева глядит, возвратясь:Все яйца разбиты и втоптаны в грязь,И принцев-наследников нет шестерых —На зов не ответил никто из них.

Беседа не слишком приятной потомБыла между нею и Королем:«Отец нерадивый!» — кричала она,А он: «Ты поменьше бы шлялась, жена!»

И все ж он решил помолчать — потому,Что спорить невыгодно было ему:Ведь были у дамы и хвост и язык,Терпеть он и то и другое привык.

И он, рассудив, предпочел онеметь,Чтоб дела с супружьим хвостом не иметь.Но руганью — даже царей и цариц! —Увы, не починишь разбитых яиц…

…Тем временем Женщина рада была,Что жизнь сберегла и покой обрела:Сама, не дождавшись подмоги других,Взяла она за одного — шестерых!

«Аллах справедлив!» — так соседу соседТвердил, оценив поминальный обед,И все соглашались, что месть — хоть куда:Юные принцы — на славу еда!

1799