Леонид Филатов - На тебя, моя душа, век глядел бы не дыша… (сборник) Страница 5

Про Клавочку

Клавка – в струночку, лицо белей бумаги,И глядит – не понимает ничего.А кругом – все киномаги, да завмаги,Да заслуженные члены ВТО.Что ни слово – Мастроянни да Феллини,Что ни запись – Азнавур да Адамо!..Так и сяк они крутили да финтили,А на деле добивались одного:«Клавочка, вам водочкиИли помидорчик?Клавочка, позволитеВас на разговорчик?»Как сомы под сваями –Вкруг твоей юбчонкиКрутятся да вертятсяЛысые мальчонки.А снабженец Соломон Ароныч Лифшиц –В дедероновом костюме цвета беж–Обещал сообразить японский лифчикИ бесплатную поездку за рубеж.Говорил ей, как он хаживал по Риму,Как в Гонконге с моряками пировал…Ой, глушили Клавку так, как глушат рыбу, –Без пощады, чтобы враз и наповал!«Клавочка, вам водочкиИли помидорчик?Клавочка, позволитеВас на разговорчик?»Как сомы под сваями –Вкруг твоей юбчонкиКрутятся да вертятсяЛысые мальчонки.И сидел еще один лохматый гений,Тот, которого «поймут через века», –Он все плакал возле Клавкиных коленейИ бессвязно материл Бондарчука.Все просил и все искал какой-то «сути»,Все грозился, что проучит целый свет,А в конце вдруг объявил, что бабы – суки,И немедленно отчалил в туалет.«Клавочка, вам водочкиИли помидорчик?Клавочка, позволитеВас на разговорчик?»Как сомы под сваями –Вкруг твоей юбчонкиКрутятся да вертятсяЛысые мальчонки.Ну а третий все развешивал флюидыДа косил многозначительно зрачком,Намекал, что, мол, знаком с самим Феллини, –А по роже и не скажешь, что знаком.Клавка мчится вкругаля, как чумовая,Задыхаясь и шарахаясь от стен:«Друг Сличенко», «сын Кобзона»,«внук Чухрая»И «свояченик самой Софи Лорен»!«Клавочка, вам водочкиИли помидорчик?Клавочка, позволитеВас на разговорчик?»Как сомы под сваями –Вкруг твоей юбчонкиКрутятся да вертятсяЛысые мальчонки.Клавка смотрит вопросительно и горько –Ей не слышится, не дышится ужеВ этом диком и цветном, как мотогонка,Восхитительном и жутком кураже!..Но опять шуршит под шинами дорогаИ мерцает дождевая колея…Едет утречком на лекцию дуреха,Ослепительная сверстница моя.

Двор

Вечером мой двор угрюмо глух,Смех и гомон здесь довольно редки –Тайное правительство старухЗаседает в сумрачной беседке.Он запуган, этот бедный двор,Щелк замка – и тот как щелк затвора.Кто знавал старушечий террор,Согласится – нет страшней террора.Пропади ты, чертова дыра,Царство кляуз, плесени и дуста! –Но и в мрачной пропасти двораВспыхивают искры вольнодумства:Якобинским флагом поутруВозле той же старенькой беседкиРвутся из прищепок на ветруТрусики молоденькой соседки!

Игра в «Замри»

Должно быть, любому ребенку ЗемлиЗнакома игра под названьем «замри».Орут чертенята с зари до зари:«Замри!..»«Замри» – это, в общем-то, детский пароль,Но взрослым его не хватает порой.Не взять ли его у детишек взаймы –«Замри?»Нам больше, чем детям, нужны тормоза,Нам некогда глянуть друг другу в глаза.Пусть кто-нибудь крикнет нам, черт побери:«Замри!»Послушай-ка, друже, а что если вдругТы мне не такой уж и преданный друг?Да ты не пугайся, не злись, не остри –«Замри!»Противник, давай разберемся без драк –А что если ты не такой уж и враг?Да ты не шарахайся, как от змеи,–«Замри!»О, как бы беспечно ни мчались года, –Однажды наступит секунда, когдаМне собственный голос шепнет изнутри:«Замри!»И память пройдется по старым счетам,И кровь от волненья прихлынет к щекам,И будет казаться страшней, чем «умри», –«Замри».

Песня о чилийском музыканте

Чья печаль и отвагаРастревожили мир?..Это город СантьягоХрипло дышит в эфир!..Был он шумен, и весел,И по-южному бос,Был он создан для песенИ не создан для слез.В этом городе тесномЖил, не ведая бед,Мой товарищ по песням,Музыкант и поэт.Он бродил по бульварамМеж гуляющих парИ сбывал им задаромСвой веселый товар…И когда от страданийГород взвыл, как в бреду, –Он в обнимку с гитаройВышел встретить беду.Озорной и беспечный,Как весенний ручей,Он надеялся песнейУстыдить палачей…Но от злого удара,Что случилось в ответ, –Раскололась гитара,Рухнул наземь поэт…Нет греха бесполезней,Нет постыдней греха,Чем расправа над песней,Чем убийство стиха.Песня полнится местьюИ встает под ружье…Посягнувший на песню –Да умрет от нее!

Июль 80-го

Памяти Владимира

…И кому теперь горшеОт вселенской тоски –Лейтенанту из Орши,Хиппарю из Москвы?..Чья страшнее потеря –Знаменитой вдовыИли той, из партера,Что любила вдали?..Чья печаль ощутимей –Тех, с кем близко дружил,Иль того, со щетиной,С кого списывал жизнь?..И на равных в то утроУ таганских воротАкадемик и уркаПредставляли народ.

Високосный год

Памяти ушедших товарищей

О, високосный год, проклятый год,–Как мы о нем беспечно забываемИ доверяем жизни хрупкий ходВсе тем же самолетам и трамваям.А между тем, в злосчастный этот годНас изучает пристальная линза,Из тысяч лиц – не тот, не тот, не тот –Отдельные выхватывая лица.И некая верховная рука,В чьей воле все кончины и отсрочки,Раздвинув над толпою облака,Выкрадывает нас поодиночке.А мы бежим, торопимся, снуем –Причин спешить и впрямь довольно много –И вдруг о смерти друга узнаем,Наткнувшись на колонку некролога.И, стоя в переполненном метро,Готовимся увидеть это въяве:Вот он лежит. Лицо его мертво.Вот он в гробу. Вот он в могильной яме.Переменив прописку и родство,Он с ангелами топчет звездный гравий,И все, что нам осталось от него, –Полдюжины случайных фотографий.Случись мы рядом с ним в тот жуткий миг –И смерть бы проиграла в поединке:Она б его взяла за воротник–А мы бы ухватились за ботинки.Но что тут толковать, коль пробил час!Слова отныне мало что решают,И, сказанные десять тысяч раз,Они друзей – увы! – не воскрешают.Ужасный год! Кого теперь винить?Погоду ли с ее дождем и градом?…Жить можно врозь. И даже не звонить.Но в високосный – будь с друзьями рядом.

Записка на могилу

Он замолчал. Теперь он ваш, потомки.Как говорится, «дальше – тишина».У века завтра лопнут перепонки –Настолько оглушительна она!..

Суета сует

Все куда-то я бегуБестолково и бессрочно,У кого-то я в долгу,У кого – не помню точно.Все труднее я дышу –Но дышу, не умираю.Все к кому-то я спешу,А к кому – и сам не знаю.Ничего, что я один,Ничего, что я напился,Где-то я необходим,Только адрес позабылся.Ничего, что я сопяМчусь по замкнутому кругу –Я придумал для себя,Что спешу к больному другу.Опрокинуться в стогу,Увидать Кассиопею –Вероятно, не смогу,Вероятно, не успею…

«В пятнадцать лет, продутый на ветру…»

В пятнадцать лет, продутый на ветруГазетных и товарищеских мнений,Я думал: окажись, что я не гений, –Я в тот же миг от ужаса умру!..Садясь за стол, я чувствовал в себеСвятую безоглядную отвагу,И я марал чернилами бумагу,Как будто побеждал ее в борьбе!Когда судьба пробила тридцать семьИ брезжило бесславных тридцать восемь,Мне чудилось – трагическая осеньМне на чело накладывает сень.Но точно вызов в суд или в собес,К стеклу прижался желтый лист осеннийИ я прочел на бланке: ты не гений! –Коротенькую весточку с небес.Я выглянул в окошко – ну нельзя ж,Чтоб в этот час, чтоб в этот миг уходаНисколько не испортилась погода,Ничуть не перестроился пейзаж!Все было прежним. Лужа на крыльце.Привычный контур мусорного бака.И у забора писала собакаС застенчивой улыбкой на лице.Все так же тупо пятился в окноЗнакомый голубь, важный и жеманный……И жизнь не перестала быть желаннойОт страшного прозренья моего!..

«Не о том разговор, к ак ты жил до сих пор…»