Николай Асеев - Сборник стихотворений Страница 5

Нынче город молотами в ухо

мне вогнал распевов костыли,

черных лестниц, сумерек и кухонь

чад передо мною расстелив.

Ты в заре торжественной и трезвой,

разогнавшей тленья тень и сон,

хрипом этой песни не побрезгуй,

зарумянь ей серое лицо!

Я хочу тебя увидеть, Гастев,

длинным, свежим, звонким и стальным,

чтобы мне – при всех стихов богатстве -

не хотелось верить остальным;

Чтоб стеклом прозрачных и спокойных

глаз своих, разрезами в сажень,

ты застиг бы вешний подоконник

(это на девятом этаже);

Чтобы ты зарокотал, как желоб

от бранчливых маевых дождей;

чтобы мне не слышать этих жалоб

с улиц, бьющих пылью в каждый день;

Чтобы ты сновал не снов основой

у машины в яростном плену;

чтоб ты шел, как в вихре лес сосновый,

землю с небом струнами стянув!..

Мы – мещане. Стоит ли стараться

из подвалов наших, из мансард

мукой бесконечных операций

нарезать эпоху на сердца?

Может быть, и не было бы пользы,

может, гром прошел бы полосой,

но смотри – весь мир свивает в кольца

немотой железных голосов.

И когда я забиваю в зори

этой песни рвущийся забой,-

нет, никто б не мог меня поссорить

с будущим, зовущим за собой!

И недаром этот я влачу гам

чугуна и свежий скрежет пил:

он везде к расплывшимся лачугам

наводненьем песен подступил.

Я тебя и никогда не видел,

только гул твой слышал на заре,

но я знаю: ты живешь – Овидий

горняков, шахтеров, слесарей!

Ты чего ж перед лицом врага стих?

Разве мы безмолвием больны?

Я хочу тебя услышать, Гастев,

больше, чем кого из остальных!

1922

Николай Асеев. Стихотворения и поэмы.

Библиотека поэта. Большая серия.

Ленинград: Советский писатель, 1967.

О НЕМ

Со сталелитейного стали лететь

крики, кровью окрашенные,

стекало в стекольных, и падали те,

слезой поскользнувшись страшною.

И был соловей, живой соловей,

он бил о таком и об этаком:

о небе, горящем в его голове,

о мыслях, ползущих по веткам.

Он думал: крылом – весь мир обовью,

весна ведь – куда ни кинешься…

Но велено было вдруг соловью

запеть о стальной махинище.

Напрасно он, звезды опутав, гремел

серебряными канатами,-

махина вставала – прямей и прямей

пред молкнущими пернатыми!

И стало тогда соловью невмочь

от полымем жегшей одуми:

ему захотелось – в одно ярмо

с гудящими всласть заводами.

Тогда, пополам распилив пилой,

вонзивши в недвижную форму лом,

увидели, кем был в середке живой,

свели его к точным формулам.

И вот: весь мир остальной

глазеет в небесную щелку,

а наш соловей стальной,

а наш зоревун стальной

уже начинает щелкать!

Того ж, кто не видит проку в том,

кто смотрит не ветки выше,

таким мы охлынем рокотом,

что он и своих не услышит!

Мир ясного свиста, льни,

мир мощного треска, льни,

звени и бей без умолку!

Он стал соловьем стальным!

Он стал соловьем стальным!..

А чучела – ставьте на полку.

1922

Николай Асеев. Стихотворения и поэмы.

Библиотека поэта. Большая серия.

Ленинград: Советский писатель, 1967.

ОБ ОБЫКНОВЕННЫХ

1

Жестяной перезвон журавлей,

сизый свист уносящихся уток -

в раскаленный металл перелей

в словолитне расплавленных суток.

Ты гляди: каждый звук, каждый штрих

четок так – словно, брови наморщив,

ночи звездный рассыпанный шрифт

набирает угрюмый наборщик.

Он забыл, что на плечи легло,

он – как надвое хочет сломаться:

он согнулся, ослеп и оглох

над петитом своих прокламаций.

И хоть ночь и на отдых пора б,-

ему – день. Ему кажется рано.

Он качается, точно араб

за широкой страницей Корана.

Как мулла, он упрям и уныл,

как араба – висков его проседь,

отливая мерцаньем луны,

не умеет прошедшего сбросить.

У араба – беру табуны,

у наборщика – лаву металла…

Ночь! Меня до твоей глубины

никогда еще так не взметало!

2

Розовея озерами зорь,

замирая в размерных рассказах,

сколько дней на сквозную лазорь

вынимало сердца из-за пазух!

Но – уставши звенеть и синеть,

чуть вращалось тугое кормило…

И – беглянкой блеснув в вышине -

в небе вновь трепетало полмира.

В небе – нет надоедливых пуль,

там, не веря ни в клетку, ни в ловлю,

ветку звезд нагибает бюль-бюль

на стеклянно звенящую кровлю.

Слушай тишь: не свежа ль, не сыра ль?..

Только видеть и знать захотим мы -

и засветится синий сераль

под зрачками поющей Фатимы.

И – увидев, как вьется фата

на ликующих лицах бегоний,-

сотни горло раздувших ватаг

ударяют за нею в погоню.

Соловей! Россиньоль! Нахтигалль!

Выше, выше! О, выше! О, выше!

Улетай, догоняй, настигай

ту, которой душа твоя дышит!

Им – навек заблудиться впотьмах,

только к нам, только к нам это ближе,

к нам ладонями тянет Фатьма

и счастливыми, росами брызжет.

1922

Николай Асеев. Стихотворения и поэмы.

Библиотека поэта. Большая серия.

Ленинград: Советский писатель, 1967.

ПТИЧЬЯ ПЕСНЯ

Борису Пастернаку

Какую тебе мне лесть сплесть

кривее, чем клюв у клеста?

И как похвалить тебя, если

дождем ты листы исхлестал?

Мы вместе плясали на хатах

безудержный танец щегла…

И всех человеческих каторг

нам вместе дорога легла.

И мне моя жизнь не по нраву:

в сороку, в синицу, в дрозда,-

но впутаться в птичью ораву

и – навеки вон из гнезда!

Ты выщелкал щекоты счастья,

ты иволгой вымелькал степь,

меняя пернатое платье

на грубую муку в холсте.

А я из-за гор, из-за сосен,

пригнувшись,- прицелился в ночь,

и – слышишь ли?- эхо доносит

на нас свой повторный донос.

Ударь же звончей из-за лесу,

изведавши все западни,

чтоб снова рассвет тот белесый

окрасился в красные дни!

1922

Николай Асеев. Стихотворения и поэмы.

Библиотека поэта. Большая серия.

Ленинград: Советский писатель, 1967.

* * *

Совет ветвей, совет ветров,

совет весенних комиссаров

в земное черное нутро

ударил огненным кресалом.

Губами спеклыми поля

хлебнули яростной отравы,

завив в пружины тополя,

закучерявив в кольца травы.

И разом ринулась земля,

расправив пламенную гриву,

грозить, сиять и изумлять

не веривших такому взрыву.

И каждый ветреный посыл

за каждым новым взмахом грома

летел, ломал, срывал, косил -

что лед зальдил, что скрыла дрема.

И каждый падавший удар

был в эхе взвит неумолканном:

то – гор горячая руда

по глоткам хлынула вулканным.

И зазмеился шар земной

во тьме миров – зарей прорытой.

«Сквозь ночь – со мной,

сквозь мир – за мной!» -

был крик живой метеорита.

И это сталось на земле,

и это сделала страна та,

в которой древний разум лет

взмела гремящая граната.

Пускай не слышим, как летим,

но если сердце заплясало,-

совет весны неотвратим:

ударит красное кресало!

1922

Николай Асеев. Стихотворения и поэмы.

Библиотека поэта. Большая серия.

Ленинград: Советский писатель, 1967.

НАИГРЫШ

От Грайворона до Звенигорода

эта песня была переигрывана.

В ней от доньего дня до поволжьина

крики «стронь-старина» в струны вложены.

Всё, что было твердынь приуральных,

все лежат, как скирды, пробуравлены.

Изломи стан, гора, хребет Яблоновый,

утекай, Ангара, от награбленного!

Ветер, жги, ветер, рви, ветер, мни-уминай,

разбирай семена, раздирай имена,

раскромсай, разбросай города в города,

вей, рей, пролетай, свою жизнь коротай!

1922