Юрий Левитанский - Стихотворения Страница 5

Строфы века. Антология русской поэзии.

Сост. Е.Евтушенко.

Минск, Москва: Полифакт, 1995.

КИНЕМАТОГРАФ

Это город. Еще рано. Полусумрак, полусвет.А потом на крышах солнце, а на стенах еще нет.А потом в стене внезапно загорается окно.Возникает звук рояля. Начинается кино.

И очнулся, и качнулся, завертелся шар земной.Ах, механик, ради бога, что ты делаешь со мной!Этот луч, прямой и резкий, эта света полосазаставляет меня плакать и смеяться два часа,быть участником событий, пить, любить, идти на дно…

Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!Кем написан был сценарий? Что за странный фантазерэтот равно гениальный и безумный режиссер?Как свободно он монтирует различные кускиликованья и отчаянья, веселья и тоски!Он актеру не прощает плохо сыгранную роль —будь то комик или трагик, будь то шут или король.О, как трудно, как прекрасно действующим быть лицомв этой драме, где всего-то меж началом и концомдва часа, а то и меньше, лишь мгновение одно…

Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!Я не сразу замечаю, как проигрываешь тыот нехватки ярких красок, от невольной немоты.Ты кричишь еще беззвучно. Ты берешь меня спервавыразительностью жестов, заменяющих слова.И спешат твои актеры, все бегут они, бегут —по щекам их белым-белым слезы черные текут.Я слезам их черным верю, плачу с ними заодно…

Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!Ты накапливаешь опыт и в теченье этих лет,хоть и медленно, а все же обретаешь звук и цвет.Звук твой резок в эти годы, слишком грубы голоса.Слишком красные восходы. Слишком синие глаза.Слишком черное от крови на руке твоей пятно…

Жизнь моя, начальный возраст, детство нашего кино!А потом придут оттенки, а потом полутона,то уменье, та свобода, что лишь зрелости дана.А потом и эта зрелость тоже станет в некий часдетством, первыми шагами тех, что будут после насжить, участвовать в событьях, пить, любить, идти на дно…

Жизнь моя, мое цветное, панорамное кино!Я люблю твой свет и сумрак — старый зритель, я готовзанимать любое место в тесноте твоих рядов.Но в великой этой драме я со всеми наравнетоже, в сущности, играю роль, доставшуюся мне.Даже если где-то с краю перед камерой стою,даже тем, что не играю, я играю роль свою.И, участвуя в сюжете, я смотрю со стороны,как текут мои мгновенья, мои годы, мои сны,как сплетается с другими эта тоненькая нить,где уже мне, к сожаленью, ничего не изменить,потому что в этой драме, будь ты шут или король,дважды роли не играют, только раз играют роль.И над собственною ролью плачу я и хохочу.То, что вижу, с тем, что видел, я в одно сложить хочу.То, что видел, с тем, что знаю, помоги связать в одно,жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!

Советская поэзия. В 2-х томах.

Библиотека всемирной литературы. Серия третья.

Редакторы А.Краковская, Ю.Розенблюм.

Москва: Художественная литература, 1977.

ЯЛТИНСКИЙ ДОМИК

Вежливый доктор в старинном пенсне и с бородкой,вежливый доктор с улыбкой застенчиво-кроткой,как мне ни странно и как ни печально, увы —старый мой доктор, я старше сегодня, чем вы.

Годы проходят, и, как говорится, — сик транзитглория мунди, — и все-таки это нас дразнит.Годы куда-то уносятся, чайки летят.Ружья на стенах висят, да стрелять не хотят.

Грустная желтая лампа в окне мезонина.Чай на веранде, вечерних теней мешанина.Белые бабочки вьются над желтым огнем.Дом заколочен, и все позабыли о нем.

Дом заколочен, и нас в этом доме забыли.Мы еще будем когда-то, но мы уже были.Письма на полке пылятся — забыли прочесть.Мы уже были когда-то, но мы еще есть.

Пахнет грозою, в погоде видна перемена.Это ружье еще выстрелит — о, непременно!Съедутся гости, покинутый дом оживет.Маятник медный качнется, струна запоет…

Дышит в саду запустелом ночная прохлада.Мы старомодны, как запах вишневого сада.Нет ни гостей, ни хозяев, покинутый дом.Мы уже были, но мы еще будем потом.

Старые ружья на выцветших старых обоях.Двое идут по аллее — мне жаль их обоих.Тихий, спросонья, гудок парохода в порту.Зелень крыжовника, вкус кисловатый во рту.

1976

Юрий Левитанский. Когда-нибудь после меня.

Поэтическая библиотека.

Москва: Изд-во Х.Г.С., ГФ Полиграфресурсы, 1998.

ЧЕЛОВЕК, СТРОЯЩИЙ ВОЗДУШНЫЕ ЗАМКИ

Он лежит на травепод соснойна поляне леснойи, прищурив глаза,неотрывно глядит в небеса —не мешайте ему,он занят,он строит,он строит воздушные замки.Галереи и арки,балконы и башни,плафоны,колонны,пилоны,пилястры,рококо и барокко,ампири черты современного стиля,и при всемсовершенство пропорций,изящество линий —и какое богатство фантазии,выдумки, вкуса!

На лугу,на речном берегу,при луне,в тишине,на душистой копне,он лежит на спинеи, прищурив глаза,неотрывно глядит в небеса —не мешайте,он занят,он строит,он строит воздушные замки,он весь в небесах,в облаках,в синеве,еще масса идей у него в голове,конструктивных решенийи планов,он уже целый город воздвигнуть готов,даже сто городов —заходите, когда захотите,берите,живите!

Он лежит на спине,на дощатом своем топчане,и во сне,закрывая глаза,все равно продолжает глядеть в небеса,потому что не может не строитьсвоих фантастических зданий.Жаль, конечно,что жить в этих зданьях воздушных,увы, невозможно,ни мне и ни вам,ни ему самому,никому,ну, а все же,а все же,я думаю,нам не хватало бы в жизни чего-тои было бы нам неуютней на свете,если б не этиневидимые сооруженьяиз податливой глинывоображенья,из железобетонных конструкцийэнтузиазма,из огнем обожженных кирпичиковбескорыстьяи песка,золотого песка простодушья,—когда бы не он,человек,строящий воздушные замки.

1976

Юрий Левитанский. Когда-нибудь после меня.

Поэтическая библиотека.

Москва: Изд-во Х.Г.С., ГФ Полиграфресурсы, 1998.

Вдали полыхнула зарница...

Вдали полыхнула зарница.Качнулась за окнами мгла.Менялась погода —сменитьсяпогода никак не могла.

И все-таки что-то менялось.Чем дальше, тем резче и злейменялась погода,менялосьстроенье ночных тополей.

И листьев бездомные тени,в квартиру проникнув извне,в каком-то безумном смятеньекачались на белой стене.

На этом случайном квадрате,мятежной влекомы трубой,сходились несметные ратина братоубийственный бой.

На этой квадратной арене,где ветер безумья сквозил,извечное длилось бореньеиздревле враждующих сил.

Там бились, казнили, свергали,и в яростном вихре погонькороткие сабли сверкалии вспыхивал белый огонь.

Там, памятью лета томима,томима всей памятью лет,последняя шла пантомима,последний в сезоне балет.

И в самом финале балета,его безымянный солист,участник прошедшего лета,последний солировал лист.

Последний бездомный скиталецшел по полю, ветром гоним,и с саблями бешеный танецбежал задыхаясь за ним.

Скрипели деревья неслышно.Качалась за окнами мгла.И музыки не было слышно,но музыка все же была.

И нектос рукою, воздетойк невидимым нам небесам,был автором музыки этой,и он дирижировал сам.

И тень его палочки жесткой,с мелодией той в унисон,по воле руки дирижерскойсобой завершала сезон…

А дальшеиз сумерек дома,из комнатной тьмы выплывалрисунок лица молодого,лица молодого овал.А дальше,виднеясь нечеткосквозь комнаты морок и дым,темнела короткая челканад спящим лицом молодым.

Темнела, как венчик терновый,плыла, словно лист по волнам.Но это был замысел новый,покуда неведомый нам.

1976

Юрий Левитанский. Когда-нибудь после меня.

Поэтическая библиотека.

Москва: Изд-во Х.Г.С., ГФ Полиграфресурсы, 1998.

ГОДЫ

Годы двадцатые и тридцатые,словно кольца пружины сжатые,словно годичные кольца,тихо теперь покоятсягде-то во мне,в глубине.

Строгие годы сороковые,годы,воистинуроковые,сороковые,мной не забытые,словно гвозди, в меня забитые,тихо сегодня живут во мне,в глубине.

Пятидесятые,шестидесятые,словно высоты, недавно взятые,еще остывшие не вполне,тихо сегодня живут во мне,в глубине.

Семидесятые годы идущие,годы прошедшие,годы грядущиебольше покуда еще вовне,но есть уже и во мне.

Дальше — словно в тумане судно,восьмидесятые —даль в снегу,и девяностые —хоть и смутно,а все же представить еще могу,Но годы двухтысячныеи дале —не различимые мною дали —произношу,как названья планет,где никого пока еще нети где со временем кто-то будет,хотя меня уже там не будет.Их мой век уже не захватывает —произношу их едва дыша —год две тысячи —сердце падаети замирает душа.

1976