Семён Кирсанов - Эти летние дожди...(Избранное) Страница 5

Семен Кирсанов. Собр. соч. в 4-х томах.

Москва: Худож. лит., 1974.

ТВОРЧЕСТВО

Принесли к врачу солдататолько что из боя,но уже в груди не бьетсясердце молодое.

В нем застрял стальной осколок,обожженный, грубый.И глаза бойца мутнеют,и синеют губы.

Врач разрезал гимнастерку,разорвал рубашку,врач увидел злую рану —сердце нараспашку!

Сердце скользкое, живое,сине-кровяное,а ему мешает битьсяострие стальное…

Вынул врач живое сердцеиз груди солдатской,и глаза устлали слезыот печали братской.

Это было невозможно,было безнадежно…Врач держать его старалсябесконечно нежно.

Вынул он стальной осколокнежною рукоюи зашил иглою рану,тонкою такою…

И в ответ на нежность этупод рукой забилось,заходило в ребрах сердце,оказало милость.

Посвежели губы брата,очи пояснели,и задвигались живыеруки на шинели.

Но когда товарищ лекарькончил это дело,у него глаза закрылись,сердце онемело.

И врача не оказалосьрядом по соседству,чтоб вернуть сердцебиеньеи второму сердцу.

И когда рассказ об этомя услышал позже,и мое в груди забилосьот великой дрожи.

Понял я, что нет на светевыше, чем такое,чем держать другое сердценежною рукою.

И пускай мое от болисердце разорвется —это в жизни, это в песнетворчеством зовется.

1943

Три века русской поэзии.

Составитель Николай Банников.

Москва: Просвещение, 1968.

ИНОСТРАНЕЦ

Знаете,где станция„Площадь Революции“?Гам вотиностранца яувидал на улице.Не из тех,которыеради интересашлются к намконторамикругосветных рейсов.Не из тех,что, пользуясьбиржевым затишьем,ищутвплоть до полюса,где поэкзотичней.Мойшагалв дубленойшубе из овчины,а глазавлюбленные,и не без причины!Смуглотойрумянятсяскулы южной крови.Былмой „иностранец“ —черно —угле —— бровый!Он идетприглядываетсяк людям на панели,видит,как прокладываютсяпод землейтуннели,видит,как без долларнойростовщицкой лептыобгоняем —здорово! —сроки пятилетки.И горятглаза его,потому что чувствует:это всехозяевапо снегу похрустывают,это те,что призваныпервые на светесолнцекоммунизмавстретить на рассвете!Все тебе тутновое,книги не налгали,и лицовзволнованноеу тебя,болгарин!По глазам угадываюмысль большуюэту:хочешь тыБолгариюповести к расцвету!Будущностьмогучуюродине подаришь!По такомуслучаюруку дай,товарищ!

Три века русской поэзии.

Составитель Николай Банников.

Москва: Просвещение, 1968.

ЧУДО

Мой родной, мой земной,мой кружащийся шар!Солнце в жарких руках,наклонясь, как гончар,

вертит влажную глину,с любовью лепя,округляя, лаская,рождая тебя.

Керамической печьюкосмических бурьобжигает бокаи наводит глазурь,

наливает в тебяголубые моря,и где надо, — закат,и где надо, — заря,

И когда ты отделани весь обожжен,солнце чудо своеобмывает дождем

и отходит за воздухи за облакапосмотреть на творениеиздалека.

Ни отнять, ни прибавитьтакая краса!До чего ж этот шаргончару удался!

Он, руками лучейсквозь туманы светя,дарит нам свое чудо:— Бери, мол, дитя!

Дорожи, не разбей:на гончарном кругуя удачи такойповторить не смогу!

1961

Три века русской поэзии.

Составитель Николай Банников.

Москва: Просвещение, 1968.

ЧЕТЫРЕ СОНЕТА

Сад, где б я жил, — я б расцветил тобой,дом, где б я спал, — тобою бы обставил,созвездия б сиять тобой заставили листьям дал бы дальний голос твой.

Твою походку вделал бы в прибойи в крылья птиц твои б ладони вправил,и в небо я б лицо твое оправил,когда бы правил звездною судьбой.

И жил бы тут, где всюду ты и ты:ты — дом, ты — сад, ты — море, ты — кусты,прибой и с неба машущая птица,

где слова нет, чтоб молвить: „Тебя нет“,—сомненья нет, что это может сбыться,и все-таки — моей мечты сонет

не сбудется. Осенний, голый садс ней очень мало общего имеет,и воздух голосом ее не веет,и звезды неба ею не блестят,

и листья ее слов не шелестят,и море шагу сделать не посмеет,крыло воронье у трубы чернеет,и с неба клочья тусклые висят.

Тут осень мне пустынная дана,где дом, и куст, и море — не она,где сделалось утратой расставанье,

где даже нет следа от слова „ты“,царапинки ее существованья,и все-таки — сонет моей мечты

опять звенит. Возможно, что не тут,а где-нибудь — она в спокойной дреме,ее слова, ее дыханье в доме,и к ней руками — фикусы растут,

Она живет. Ее с обедом ждут.Приходит в дом. И нет лица знакомей.Рука лежит на лермонтовском томе,глаза, как прежде карие, живут.

Тут знает тишь о голосе твоем,и всякий день тебя встречает дом,не дом — так лес, не лес — так вроде луга.

С тобою часто ходит вдоль полей —не я — так он, не он — твоя подруга,и все-таки — сонет мечты моей

лишь вымысел. Найди я правду в нем,я б кинул все — и жизнь и славу эту,и странником я б зашагал по свету,обшарить каждый луг, и лес, и дом.

Прошел бы я по снегу босиком,без шапки по тропическому лету,у окон ждать от сумерек к рассвету,под солнцем, градом, снегом и дождем.

И если есть похожий дом такой,я к старости б достал его рукой:„Узнай меня, любимая, по стуку!..“

Пусть мне ответят: „В доме ее нет!“К дверям прижму иссеченную рукуи допишу моей мечты сонет.

1938

Семен Кирсанов. Стихотворения. Россия — Родина моя.

Библиотечка русской советской поэзии в 50-ти книжках. Москва:

Художественная литература, 1967.

БОЙ СПАССКИХ

Колокола. Коллоквиумколоколов.Зарево их далекоеоволокло.

Гром. И далекая молния.Сводит землякрасные и крамольныеграни Кремля.

Спасские распружинило —каменный звон:Мозер ли он? Лонжин ли он?Или „Омега“ он?

Дальним гудкам у шлагбаумовв унисон —ондо районаБауманадонесен.

„Бил я у Иоанна, —ан, —звону иной регламентдан.

Бил я на казнях Лобногопод барабан,медь грудная не лопнула, —ан, —

буду тебе звенеть яночью, в грозу.Новогради Венециякнесов и амбразур!“

Била молчат хвалебные,медь полегла.Как колыбели, колеблемыколокола.

Башня в облако ввинчена —и онапробует вызвонить „Интерна —ционал“.

Дальним гудкам у шлагбаумовв унисон —ондо районаБауманадонесен.

1928