Антология - Европейские поэты Возрождения Страница 54

«Мой боярышник лесной…»

Мой боярышник лесной,Ты веснойУ реки расцвел студеной,Будто сотней цепких рукВесь вокругВиноградом оплетенный.

Корни полюбив твои,МуравьиЗдесь живут гнездом веселым,Твой обглодан ствол, но все жТы даешьВ нем приют шумливым пчелам.

И в тени твоих ветвейСоловей,Чуть пригреет солнце мая,Вместе с милой каждый годДомик вьет,Громко песни распевая.

Устлан мягко шерстью, мхомТеплый дом,Свитый парою прилежной.Новый в нем растет певец,Их птенец,Рук моих питомец нежный.

Так живи, не увядай,Расцветай, —Да вовек ни гром небесный,Ни гроза, ни дождь, ни градНе сразятМой боярышник прелестный.

«В дни, пока златой наш век…»

В дни, пока златой наш векЦарь бессмертных не пресек,Под надежным ЗодиакомЛюди верили собакам.Псу достойному геройЖизнь и ту вверял порой.Ну, а ты, дворняга злая,Ты, скребясь о дверь и лая,Что наделал мне и ей,Нежной пленнице моей,В час, когда мы, бедра в бедра,Грудь на грудь, возились бодро,Меж простынь устроив рай, —Ну зачем ты поднял лай?Отвечай, по крайней мере,Что ты делал возле двери,Что за черт тебя принес,Распроклятый, подлый пес?Прибежали все на свете:Братья, сестры, тети, дети, —Кто сказал им, как не ты,Чем мы были заняты,Что творили на кушетке!Раскудахтались соседки.А ведь есть у милой мать,Стала милую хлестать, —Мол, таких вещей не делай!Я видал бедняжку белой,Но от розги вся краснаСтала белая спина.Кто, скажи, наделал это?Недостоин ты сонета!Я уж думал: воспоюШерстку пышную твою.Я хвалился: что за песик!Эти лапки, этот носик,Эти ушки, этот хвост!Я б вознес тебя до звезд,Чтоб сиял ты с небосклонаПсом, достойным Ориона.Но теперь скажу я так:Ты не друг, ты просто враг.Ты паршивый пес фальшивый,Гадкий, грязный и плешивый.Учинить такой подвох!Ты плодильня вшей и блох.От тебя одна морока,Ты блудилище порока,Заскорузлой шерсти клок.Пусть тебя свирепый догСъест на той навозной куче.Ты не стоишь места лучше,Если ты, презренный пес,На хозяина донес.

«Когда хочу хоть раз любовь изведать снова…»

Когда хочу хоть раз любовь изведать снова,Красотка мне кричит: «Да ведь тебе сто лет!Опомнись, друг, ты стал уродлив, слаб и сед,А корчишь из себя красавца молодого.Ты можешь только ржать, на что тебе любовь?Ты бледен, как мертвец, твой век уже измерен.Хоть прелести мои тебе волнуют кровь,Но ты не жеребец, ты шелудивый мерин.Взглянул бы в зеркало: ну, право, что за вид!К чему скрывать года, тебя твой возраст выдал:Зубов и следу нет, а глаз полузакрыт,И черен ты лицом, как закопченный идол».Я отвечаю так: не все ли мне равно,Слезится ли мой глаз, гожусь ли я на племя,И черен волос мой иль поседел давно, —А в зеркало глядеть мне вовсе уж не время.Но так как скоро мне в земле придется гнитьИ в Тартар горестный отправиться, пожалуй,Пока я жить хочу, а значит — и любить,Тем более что срок остался очень малый.

«Оставь страну рабов, державу фараонов…»

Оставь страну рабов, державу фараонов,[207]Приди на Иордан, на берег чистых вод,Покинь цирцей, сирен и фавнов хоровод,На тихий дом смени тлетворный вихрь салонов.

Собою правь сама, не знай чужих законов,Мгновеньем насладись — ведь молодость не ждет!За днем веселия печали день придет —И заблестит зима, твой лоб снегами тронув.

Ужель не видишь ты, как лицемерен Двор?Он золотом одел Донос и Наговор,Унизил Правду он и сделал Ложь великой.

На что нам лесть вельмож и милость короля?В страну богов и нимф — беги в леса, в поля,Орфеем буду я, ты будешь Евридикой.

«А что такое смерть? Такое ль это зло…»

А что такое смерть? Такое ль это зло,Как всем нам кажется? Быть может, умирая,В последний, горький час, дошедшему до края,Как в первый час пути, — совсем не тяжело?

Но ты пойми — не быть! Утратить свет, тепло,Когда порвется нить и бледность гробоваяПо членам побежит, все чувства обрывая, —Когда желания уйдут, как все ушло.

И ни питий, ни яств! Ну да, и что ж такого?Лишь тело просит есть, еда — его основа,Она ему нужна для поддержанья сил,

А дух не ест, не пьет. Но смех, любовь и ласки?Венеры сладкий зов? Не трать слова и краски, —На что любовь тому, кто умер и остыл?

«Я к старости клонюсь, вы постарели тоже…»

Я к старости клонюсь, вы постарели тоже.А если бы нам слить две старости в однуИ зиму превратить — как сможем — в ту весну,Которая спасет от холода и дрожи?

Ведь старый человек на много лет моложе,Когда не хочет быть у старости в плену.Он этим придает всем чувствам новизну,Он бодр, он как змея в блестящей новой коже.

К чему вам этот грим — вас только портит он.Вы не обманете бегущих дней закон.Уже не округлить вам ног сухих, как палки,

Не сделать крепкой грудь и сладостной, как плод.Но время — дайте срок! — личину с вас сорвет,И лебедь белая взлетит из черной галки.

«Я высох до костей. К порогу тьмы и хлада…»

Я высох до костей. К порогу тьмы и хладаЯ приближаюсь, глух, изглодан, черен, слаб,И смерть уже меня не выпустит из лап.Я страшен сам себе, как выходец из ада.

Поэзия лгала! Душа бы верить рада,Но не спасут меня ни Феб, ни Эскулап.Прощай, светило дня! Болящей плоти раб,Иду в ужасный мир всеобщего распада.

Когда заходит друг, сквозь слезы смотрит он,Как уничтожен я, во что я превращен.Он что-то шепчет мне, лицо мое целуя,

Стараясь тихо снять слезу с моей щеки.Друзья, любимые, прощайте, старики!Я буду первый там, и место вам займу я.

ЖОАКЕН ДЮ БЕЛЛЕ[208]

Перевод В. Левика

«Не стану воспевать, шлифуя стих скрипучий…»

Не стану воспевать, шлифуя стих скрипучий,Архитектонику неведомых миров,С великих тайн срывать их вековой покров,Спускаться в пропасти и восходить на кручи.

Не живописи блеск, не красоту созвучий,Не выспренний предмет ищу для мерных строф.Лишь повседневное всегда воспеть готов,Я — худо ль, хорошо ль — пишу стихи на случай.

Когда мне весело, мой смех звучит и в них,Когда мне тягостно, печалится мой стих, —Так все делю я с ним, свободным и беспечным.

И, непричесанный, без фижм и парика,Не знатный именем, пусть он войдет в векаНаперсником души и дневником сердечным.

«Невежде проку нет в искусствах Аполлона…»

Невежде проку нет в искусствах Аполлона,Таким сокровищем скупец не дорожит,Проныра от него подалее бежит,Им Честолюбие украситься не склонно;

Над ним смеется тот, кто вьется возле трона,Солдат из рифм и строф щита не смастерит,И знает Дю Белле: не будешь ими сыт,Поэты не в цене у власти и закона.

Вельможа от стихов не видит барыша,За лучшие стихи не купишь ни шиша, —Поэт обычно ниш, и в собственной отчизне.

Но я не откажусь от песенной строки,Одна Поэзия спасает от тоски,И ей обязан я шестью годами жизни[209].

«Ты хочешь знать, Панжас, как здесь твой друг живет?..»