Николай Некрасов - Полное собрание стихотворений. Том 2 Страница 58

Наш падший дух взнеси на высоту,

Чтоб человек не мертвыми очами

Мог созерцать добро и красоту…

Казни корысть, убийство, святотатство!

Сорви венцы с предательских голов,

Увлекших мир с пути любви и братства,

Стяжанного усильями веков,

На путь вражды!.. В его дела и чувства

Гармонию внести лишь можешь ты.

В твоей груди, гонимый жрец искусства,

Трон истины, любви и красоты.

(6 сентября 1874)

114-116. НОЧЛЕГИ

Вступили кони под навес,

Гремя бесчеловечно.

Усталый, я с телеги слез,

Ночлегу рад сердечно.

Спрыгнули псы; задорный лай

Наполнил всю деревню;

Впустил нас дворник Николай

В убогую харчевню.

Усердно кушая леща,

Сидел уж там прохожий

В пальто с господского плеча.

"Спознились, сударь, тоже?"-

Он, низко кланяясь, сказал.

"Да, нынче дни коротки.-

Уселся я, а он стоял.-

Садитесь! выпьем водки!"

Прохожий выпил рюмки две

И разболтался сразу:

"Иду домой… а жил в Москве…

До царского указу

Был крепостной: отец и дед

Помещикам служили.

Мне было двадцать восемь лет,

Как волю объявили,

Наш барин стал куда как лих,

Сердился, придирался.

А перед самым сроком стих,

С рабами попрощался,

Сказал нам: "Вольны вы теперь,-

И очи помутились,-

Идите с богом!" Верь, не верь,

Мы тоже прослезились

И потянулись кто куда…

Пришел я в городишко,

А там уж целая орда

Таких же – нет местишка!

Решился я идти в Москву,

В конторе записался,

И вышло место к Покрову.

Не барин – клад попался!

Сначала, правда, злился он.

Чем больше угождаю,

Тем он грубей: прогонит вон…

За что?.. Не понимаю!

Да с ним – как я смекнул поздней -

Знать надо было штучку:

Сплошал – сознайся поскорей,

Не лги, не чмокай в ручку!

Не то рассердишь: "Ермолай!

Опомнись! как не стыдно!

Привычки рабства покидай!

Мне за тебя обидно!

Ты человек! ты гражданин!

Знай: сила не в богатстве,

Не в том – велик ли, мал ли чин,

А в равенстве и братстве!

Я раболепства не терплю,

Не льсти, не унижайся!

Случиться может: сам вспылю -

И мне не поддавайся!.."

Работы мало, да и той

Сам половину правил,

Я захворал – всю ночь со мной

Сидел – пиявки ставил;

За каждый шаг благодарил.

С любовью, не со страхом

Три года я ему служил -

И вдруг пошло всё прахом!

Однажды он сердитый стал,

Порезался, как брился,

Всё не по нем! весь день ворчал

И вдруг совсем озлился.

Кастит!.. "Потише, господин!"-

Сказал я, вспыхнув тоже.

"Как! что?.. Зазнался, хамов сын!"-

И хлоп меня по роже!

По старой памяти я прочь,

А он за мной – бедовый!..

"Так вот,- продумал я всю ночь,-

Каков он – барин новый!

Такие речи поведет,

Что слушать любо-мило,

А кончит тем же, что прибьет!

Нет, прежде проще было!"

Обидно! Я его считал

Не барином, а братом…

Настало утро – не позвал.

Свернувшись под халатом,

Стонал как раненый весь день,

Не выпил чашки чаю…

А ночью барин словно тень

Прокрался к Ермолаю.

Вперед уставился лицом:

"Ударь меня скорее!

Мне легче будет!.." (Мертвецом

Глядел он, был белее

Своей рубахи.) "Мы равны,

Да я сплошал… я знаю…

Как быть? сквитаться мы должны…

Ударь!.. Я позволяю.

Не так ли, друг? Скорее хлоп

И снова правы, святы…"

– "Не так! Вы барин – я холоп,

Я беден, вы богаты!

(Сказал я.) Должен я служить,

Пока стает терпенья,

И я служить готов… а бить

Не буду… с позволенья!.."

Он всё свое, а я свое,

Спор долго продолжался,

Смекнул я: тут мне не житье!

И с барином расстался.

Иду покамест в Арзамас,

Там у меня невеста…

Нельзя ли будет через вас

Достать другое место?.."

(1874)

Славу богу, хоть ночь-то светла!

Увлекаться так глупо и стыдно.

Мы устали, промокли дотла,

А кругом деревеньки не видно.

Наконец увидал я бугор,

Там угрюмые сосны стояли,

И под ними дымился костер,

Мы с Трофимом туда побежали.

"Горевали, а вот и ночлег!"

– "Табор, что ли, цыганский там?" – "Нету!

Не видать ни коней, ни телег,

Не заметно и красного цвету.

У цыганок, куда ни взгляни,

Красный цвет – это первое дело!"

– "Косари?" – "Кабы были они,

Хоть одна бы тут женщина пела".

– "Пастухи ли огонь развели?.."

Через пни погорелого бора

К неширокой реке мы пришли

И разгадку увидели скоро:

Погорельцы разбили тут стан.

К нам навстречу ребята бежали:

"Не видали вы наших крестьян?

Побираться пошли – да пропали!"

– "Не видали!.." Весь табор притих…

Звучно щиплет траву лошаденка,

Бабы нянчат младенцев грудных,

Утешают ребят старушонка:

"Воля божья! усните скорей!

Эту ночь потерпите вы только!

Завтра вам накуплю калачей.

Вот и деньги… Глядите-ка сколько!"

– "Где ты, бабушка, денег взяла?"

– "У оконца, на месячном свете,

В ночи зимние пряжу пряла…"

Побренчали казной ее дети…

Старый дед, словно царь Соломон,

Роздал им кой-какую одежу.

Патриархом библейских времен

Он глядел, завернувшись в рогожу;

Величавая строгость в чертах,

Череп голый, нависшие брови,

На груди и на голых ногах

След недавних обжогов и крови.

Мой вожатый к нему подлетел:

"Здравствуй, дедко!" – "Живите здоровы!"

– "Погорели? а хлеб уцелел?

Уцелели лошадки, коровы?.."

– "Хлебу было сгореть мудрено,-

Отвечал патриарх неохотно,-

Мы его не имели давно.

Спите, детки, окутавшись плотно!

А к костру не ложитесь: огонь

Подползет – опалит волосенки.

Уцелел – из двенадцати – конь,

Из семнадцати – три коровенки".

– "Нет и ваших дремучих лесов?

Век росли, а в неделю пропали!"

– "Соблазняли они мужиков,

Шутка! сколько у барина крали!"

Молча взял он ружье у меня,

Осмотрел, осторожно поставил.

Я сказал: "Беспощадней огня

Нет врага – ничего не оставил!"

– "Не скажи. Рассудила судьба,

Что нельзя же без древа-то в мире,

И оставила нам на гроба

Эти сосны…" (Их было четыре…)

Звезды осени мерцают

Тускло, месяц без лучей,

Кони бережно ступают,

Реки налило дождей.

Поскорей бы к самовару!

Нетерпением томим,

Жадно я курю сигару

И молчу. Молчит Трофим,

Он сказал мне: "Месяц в небе

Словно сайка на столе"-

Значит: думает о хлебе,

Я мечтаю о тепле.

Едем… едем… Тучи вьются

И бегут… Конца им нет!

Если разом все прольются -

Поминай, как звали свет!

Вот и наша деревенька!

Встрепенулся спутник мой:

"Есть тут валенки, надень-ка!"

– "Чаю! рому!.. Всё долой!.."

Вот погашена лучина,

Ночь, но оба мы не спим.

У меня своя причина,

Но чего не спит Трофим?

"Что ты охаешь, Степаныч?"

– "Страшно, барин! мочи нет.

Вспомнил то, чего бы на ночь

Вспоминать совсем не след!

И откуда черт приводит

Эти мысли? Бороню,

Управляющий подходит,

Низко голову клоню,

Поглядеть в глаза не смею,

Да и он-то не глядит -

Знай накладывает в шею.

Шея, веришь ли? трещит!

Только стану забываться,

Голос барина: "Трофим!

Недоимку!" Кувыркаться

Начинаю перед ним…"

– "Страшно, видно, воротиться

К недалекой старине?"

– "Так ли страшно, что мутится

Вся утробушка во мне!

И теперь уйдешь весь в пятки,

Как посредник налетит,

Да с Трофима взятки гладки:

Пошумит – и укатит!

И теперь в квашне солома

Перемешана с мукой,

Да зато покойно дома,

А бывало – волком вой!

Дети были малолетки,

Я дрожал и за детей,