Саша Черный - Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917-1932 Страница 59

Грешные стихи*

Свеж и томен лес Булонский…Спит пустынное кафе.Вдоль аллеи топот конский.И Диана в галифе.

Каждый листик, как гостинец…Распушилась бузина.На скамейке пехотинецИ змеиная спина.

Шлем — в траве, ладонь — на блузке.Губы в губы, как насос.В этих случаях по-русскиВыражаются: «взасос».

Я, конечно, равнодушен,Эмигранту наплевать!Зову тайному послушен,Пробираюсь вглубь, как тать.

Там, где сонно бродят козыЗа опушкою густой,Подымаются березыБелоствольною четой.

Дождь ветвей с узлами почекГрамм, примерно, с двадцать пятьЯ в сатиновый мешочекСоберу в лесу опять.

И возьму в аптеке спирта…Ты не фыркай, ты постой!Слаще славы, слаще флиртаЭтот «почечный» настой.

Вкус — кусок весны в растворе,Цвет — русалочий зрачок!Хватишь в радости иль в гореИ завьешься, как волчок…

Я, ей-ей, не алкоголик,Но ведь жизнь суха, как жесть.А с приятелем за столикОтчего ж весной не сесть?

Штоф в чужом глазу — улика,Но в своем — не зрим ведра…Не красней же, как гвоздика,И скорей вставай с одра.

Ты трезвей маркиза Позы,Ты ромашку только пьешь,—Но боюсь, что все березыНынче днем ты обдерешь!

Зеленое воскресенье*

Гремя, трамвай подкатывает к лесу.Толпа — ларьки — зеленый дым вершин.Со всех концов к прохладному навесуТекут потоки женщин и мужчин.Дома предместья встали хмурой глыбой,Прикрыв харчевнями облезлые бока.Пей затхлый сидр, глотай картошку с рыбойИ медленно смотри на облака…Слепой толстяк, похожий на Бальзака,Прильнув к гармонике, растягивает мех.Брось в шляпу мзду. Вот палка, вот собака,—Зеленый лес зовет сегодня всех.

«Оставьте, Муза, старую повадку.Умерьте сатирическую рысь.В воскресный день кому из нас не сладкоЛежать под деревом, задравши пятки ввысь?Пусть вся поляна в масляных бумажках,Пусть под кустами груды сонных ног,—Любой маляр в сиреневых подтяжкахВ неделю раз цветет, как римский бог.Париж — котел. Шесть дней в труде и давке.А в день седьмой с приплодом и с женойСбегают в лес, поесть яиц на травке,И смыть галдеж зеленой тишиной…»Такой тирадой утешая Музу,Глазами ищешь, где б поменьше туш.Ныряешь вглубь, как шар бильярдный в лузу,Принять лесной, зеленый, летний душ!Над старым дубом в блеске бирюзовомПлывет сорока. Бог ее прости…За бузиною в платье мотыльковомСтоит дитя лет двадцати пяти.Рот — вишенкой, яичком — подбородок,Колонки ног, как лилии в песке…А перед ней, нацеливая «кодак»,Застыл Ромео в плотном котелке.Пейзаж направо — градусом сильнее:Она и он, вонзив друг в друга рот,Лобзаются в траве, закинув шеи,Выделывая пятками фокстрот.Налево… Впрочем, перейдем к природе.Всего спокойнее глаза направить ввысь:Зеленокудрые, качаясь на свободе,Густые липы в высоте сплелись…Трава мягка. Вздыхает ветер сонный.Летит синичка, вьется стрекоза.О старый дуб! В твоей душе зеленойЗапутались усталые глаза…

Среди берез в сквозном зеленом дымеСпит грузовик, уткнувши хобот в ствол.Пять мясников с подругами лихимиИграют в сногсшибательный футбол.Хребты дугою, ноги роют землю…Летят кентаврами, взбив кожаный арбуз…От глаз до пят я этот жанр приемлю!Брыкнулся б сам, но, так сказать, конфуз.Мой фокс застыл в блаженном созерцанье:В глазах горит зеленый пепермент:Пойдем, дружок! Учись смирять желанья,Мы посторонний, пришлый элемент…Как кролики, уткнувшись в полотенце,Разинув рты, спят дети под кустом.Мой фокс лизнул попутного младенцаИ по траве помчался вскачь винтом…Желтеет дрок. Темнеет ежевика,Бесшумный ястреб взвился вдалеке.И больно мне, и совестно, и дико,О человек, мотор в воротничке!

Спускаюсь вниз и выбираю домик:Вон тот за соснами, с плющом до чердака…Но умный фокс летит, как белый гномик,—Внизу кафе, и прочее — тоска…Течет толпа обратною волною,Трещат звонки, в кустах мелькает люд.Полны закатной, влажной тишиною,Детишек сонных матери несут.Заполним поезда и пароходы.Шесть трудных дней, толкаясь и рыча,Мы будем помнить — сосны, травы, воды,Синицу, дрок и буйный взлет мяча.

Горе от прохожих*

(Рассказ в стихах)

В заливе под Тулоном,Сверкая ходят зыби.На стульчике зеленомСидит Иван Билибин.Комар звенит на цитре,И дали в сизой ряске.У пальца на палитреЦветастые колбаски.

В песок всосалась крепкоСосна на мощной пятке.Зрачок проверил цепкоКоры волнистой складки…Костлявых сучьев вилыИ сочных лап кирасаХудожнику так милы,Как леопарду мясо.

Сидит молчит и пишет…Сосна натурщик кроткий:Едва-едва колышетРазвесистые щетки.Ботинок жмет конечность,Лучи стреляют в темя…Давно нырнуло в вечностьОбеденное время.

Но вот земляк бродячийС томатами в лукошке,Сорвавшись с белой дачи,Приклеился к дорожкеИ голосом подземнымБубнит, как по тетрадке,Что в море СредиземномУжасно краски сладки…

Иван Билибин лютоОдернул вниз жилеткуИ молча, как Малюта,Прищурился сквозь ветку.Взглянул на даль, на лодку,И, стиснув свой треножник,В стрелецкую бородкуРугнулся, как сапожник.

Земляк ушел направо.Чуть льются птичьи свисты…Но за спиной орава —Парижские туристы.Стянулись на опушкеВокруг складного стулаИ смотрят… как телушкиНа пушечное дуло.

Минуты три-четыре…Все ближе гнусный шорох.На шее, словно гири,В душе — бездымный порох.Еще одна минута:И вдруг быстрее пули,Он повернулся крутоК своим врагам на стуле.

О жуткий поединок!Чуть шевеля усами,От шляп и до ботинокОн их грызет глазами…А те, как кость из супа,Застрявшая средь глотки,Торчат вкруг стула тупо,Расставивши подметки.

Ушли… Вздохнул художник…Валы плывут рядами.Опять скрипит треножникРазмерными ладами.Увы!.. Пришла собака,О ствол потерла спинуИ с видом вурдалакаУставилась в картину.

Сто раз метал он шишкиВ лохматого эстета…Потом пришли мальчишкиИ дачница Нинета…И даже мул сутулый,Умильно вздев головку,Из-за мимозы к стулуНатягивал веревку.

Но вот завесой буройЗакат развесил свитки.Иван Билибин хмуроСложил свои пожитки.Зажал свой стул под мышкойИ по песку вдоль бораПошел в свой городишкоПоходкой командора.

Не видит он покоя,Сосет его забота:Расставить под сосноюЧетыре пулемета?!Иль, взвившись в шаткой клетке(Как в штукатурном цехе),—У самой верхней веткиРаботать без помехи!..

Ошибка*