Перец Маркиш - Стихотворения и поэмы Страница 6

Где мой дом? Где тепло в мое сердце прольют,

О мой гость, мне ночную принесший прохладу?

Ляг в ладони мои — чем постель не мягка? —

И скажи, не видал ли ты, ветер бездомный,

Улетевшего с легким листком голубка,

С тем, что мне адресован вселенной огромной?

Ветер! Рощу с тобой мы в мечтах создадим —

Будут там зеленеть молодые побеги!

Голубок мой не стал ли тобою самим,

Чтоб, листа не доставив, просить о ночлеге?

1919

Перевод М. Тарловского

ПРЕЛЮДИЯ

ПРЕЛЮДИЯ

Набат с моей высокой гулкой башни —

К тебе, скиталец златоглавый, солнце!

Ты слышишь: растрезвонился на бурю

Седой звонарь, неугомонный ветер.

Ко мне, ко мне, скитальцы сфер небесных,

Все странники просторов запредельных,

Пока ворот своих не запахнул закат!

В пучины красные, в пожары солнц рассветных,

Как утлую ладью, свое бросаю сердце.

О страж ревнивый прадедовских склепов!

Я не вернусь к полночным черным пляскам,

К немым раденьям у могильных плит.

Заласканный неистовой весною,

Швыряю голову ей под ноги я слепо,

Ей отдаюсь я навсегда и весь.

Твой молот, солнце,—

Громовой удар —

Принять готова грудь, как наковальня,

Жар накаленных топоров твоих

Скорей обрушь

На первобытный лес моей души.

Круши!

На правой стороне дороги — черный,

На паука похожий, катафалк

Докряхтывает свой унылый путь.

Вой, вой над трупом ковыляющим,

Печальный

Звон погребальный!

Сегодня радости моей ты не ограбишь,

Тут, слева — солнце!

Не карауль меня сегодня, город!

Не ставь рогаток мне на перекрестках,

Капканы переулков убери!

Я никуда и сам

Не убегу с твоих асфальтов звонких.

Твой шум, твой гул, твой каменный прибой

Я всасываю жадно каждой порой —

И эту радость никуда теперь

Не унесу, не расплещу ни капли...

Сюда, прохожие!

Сегодня с вами

Я в радости весенней захлебнусь!

Набат с моей высокой гулкой башни

К тебе, скиталец златоглавый, солнце!

Ты слышишь: растрезвонился на бурю

Седой звонарь, неугомонный ветер.

1919

Перевод Л. Пеньковского

БЕЛЫЕ КОЗЫ

БЕЛЫЕ КОЗЫ

«Я только до ворот...

Я только до двери...

Я и ключа в двери не буду трогать!..»

В слепую ткань, под розовый мой ноготь,

В бездонный мой зрачок с его кромешной тьмой,

В сетчатку глаза, налитую полднем,

И в сердце мне внедрясь и переполнив

Незримым ядом каждый атом мой,

Тончайший волосок и крапинку под кожей,

Ты, цепью ласк своих заполоня,

Как исступленная любовница, меня

Заманиваешь, смерть, к себе на ложе...

О, пощади меня, смерть, до поры...

Страшной над сердцем не висни угрозой!

Ждут меня, кличут со склона горы

Белые, белые козы...

Юноше ль в круг твой замкнуться велишь,

Мальчика ль цепью удушишь зловещей?

В срок свой и сам возвращусь к тебе, лишь

Черным крылом своим, смерть, протрепещешь...

Рвусь я, и мчусь, и лечу от нее,

Дальше и дальше... и через ворота...

Слева — ветра,

А направо — пустоты...

Прямо, лишь прямо — спасенье мое.

Смерть, не гонись за мной, смерть, по пятам!

Взмах лишь крыла — и вернусь к тебе сам...

Смерть! Не гаси быстролетного дня.

Смертной над сердцем не висни угрозой...

Белые козы кличут меня,

Белые козы...

1919

Перевод Л. Руст

«Какой сегодня день! Какой огромный!..»

* * *

Какой сегодня день! Какой огромный!..

И брызжет песня из клубка тугого,

И звонок день, и даль ясна,

Коснулась губ моих весна.

Я только-только вышел из ковчега!

Мне снится мир —

Дитя,

С большущими печальными глазами,

С коленями открытыми...

Во мне поет заря большого утра.

1919

Перевод Д. Маркиша

«Радио — в мир, радиовесть!..»

* * *

Радио — в мир, радиовесть!

Московской царь-пушки радиорёв!..

От порога к порогу, из веси в весь,

От моря к морю.

Над морем крови, без звона бронзы, —

Камнем из кратера — громом грозным, —

Алая телеграмма, своды рушь!

Лети, радиорык!

Сверкайте, десять заповедей душ!

«На небо — алого шелка заплаты,

И провода — рвать,

И залепить бумагой циферблаты!»

От моря к морю,

От порога к порогу, из веси в весь, —

Московской царь-пушки радиорёв:

Радио — в мир, радиовесть.

1920

Перевод Д. Маркиша 

ПУТНИКИ

ПУТНИКИ

Проносится краса лесов и сёл прибрежных.

Чьих поножовщин звон ты слышал издали?

Прошло ли? Кончилось ли в далях безмятежных?

Чьи в поле черепа преданьем заросли?

Всё заросло давно не кошенной, вихрастой,

Высокой зеленью, кладбищенской травой.

... Житомир, Киевщина, Знаменка и Фастов,

Прощай! И только свист ответит верстовой.

И поезда кричат в скудеющую осень,

И старики в глазах, заплаканных навек,

Лицо пылающей Украины уносят

На север, к берегам больших сибирских рек.

Ветрами всех широт обуглены их лица,

Им сотни тысяч верст знакомы позади.

Всмотрись же в путников, червонная столица,

Дай, Киев, руку им и песней проводи!

1920

Перевод П. Антокольского

БЕРЛИН

БЕРЛИН

Как мерзлый картофель, торчит сквозь истлевшие тряпки

Исчахшая грудь с голубыми кореньями жил.

«Что? Что здесь меняют?.. А детской рубашки и шапки

Не надо ли?.. Нет?.. Белокурый... Вчера еще жил...»

Чесоточный пес, как на патоку, падок на падаль,

И треснувший череп седыми червями пророс...

«Что? Что здесь меняют? Хлеб? Сахар?.. А шапки

не надо ль?..»

Пять псиных оскалов вонзились в заржавленный мозг...

Меняют. Торгуют. Выносят из дома охапки...

Хохочут! Рыдают! Безумье и смех — пополам!..

И кружатся птицы, как черные детские шапки,

И льнут они к ветру, к его золотым волосам...

1920

Перевод О. Колычева

«Бог дал тебе детей и руки золотые…»

* * *

Бог дал тебе детей и руки золотые.

Вот лупу черную подносишь ты к глазам

И, на жену взглянув, как на часы стенные,

Заводишь снова счет секундам и годам.

О старый часовщик! Заплата на заплате!

Как стрелки ржавые, усы твои торчат

На выцветшем лице, на сером циферблате...

Но освещает всё живой, искристый взгляд.

И квохчет ласково твоя «она» средь хлама,

И тихо, не спеша освобождает грудь:

Ребенок на полу зовет протяжно: «Мама!»

Он девять месяцев прокладывал дорогу

В горячем животе... Ни вскрикнуть,

ни вздохнуть!

А нынче, «как часы, он ходит», слава богу...

1920