Алексей Улюкаев - Чужое побережье Страница 6

Птицы

Над Вечным городом

Вечно парят.

Не расстегивай ворота:

Говорят,

Расстегнешь – душа присоединится

К птицам.

«Мы не любим поэтов…»

Мы не любим поэтов.

Как господин Журден

Не знаем при этом,

Что прозу со всяких стен

И заборов

Заучиваем наизусть.

Это не горе.

Так. Грусть.

Мы не любим поэтов.

Чего их, право, любить?

Не конец света.

Без них можно жить.

Жуть,

Как они бывают опасны,

Как ртуть

Красная.

Парад-алле

Мои дети уселись и смотрят парад.

Малыши – в радость им погремушки.

Я смотрю на детей. Рад я или не рад?

И вообще: пушки или Пушкин?

Только не надо ля-ля и convential wisdom:

Мол, и то, и другое – тем лучше, чем больше.

Мы все в том же трясемся вагоне, хоть Троцкий изгнан,

Сталин в Гори, а Ленин в Польше.

Мы трясемся в вагоне, раскачивая его,

Танки плавно так катят по Красной.

Что ты любишь на свете больше всего?

Детей и море. Это ясно.

А гусеницей по брусчатке – как гвоздем по стеклу.

Здесь тоже нет сомнений.

Хоть Троцкий – в мексиканском углу,

В Гори Сталин, в Польше Ленин.

Мои дети уселись и смотрят парад.

Дочке новый купили наряд,

Не остался и сын без обновки,

Хотя он предпочел бы винтовку

И патрончики или снаряд.

Эй, вы, там на горе́! А валите-ка в Гори,

Или в Польшу, иль в Мексику – мне все равно.

И не будет у нас с малышами ни горя,

Ни беды, ни войны – разве только в кино.

Тело в шляпе

Ты был романтиком и лириком,

Шарахался от всякой скверны,

Не мог проснуться без будильника —

Хороший сон, в порядке нервы.

Теперь другое: пьешь снотворное

Горстями и пропил будильник.

Осталась только шляпа черная,

В которой вылитый ты лирик.

Горе от пол-умишка

Этой ночью мне чудится, мнится —

От тоски, от ненужных объятий,

От… (натужно талдычит, как дятел) —

В дальней дали не хватит мне братьев

И девицы не хватит (дивится),

И сынов, дочерей не достанет.

Полустанки и станции мчатся.

Приходите ко мне Тани-Мани

И какой-нибудь Чацкий

(Кто-то вдруг да захочет остаться).

Это горе мы с ним перетерпим,

Это горе не ум: пол-умишка.

Полунищие (духом), прочли по полкнижки.

Шар земной наши пяточки крутит и вертит.

И вот этого – слишком.

До смерти.

Гуглы-муглы

Пора узнать девчонкам и мальчишкам,

Что врет не только календарь – врут книжки,

А гуглы-муглы врут вдвойне,

Что розовых соплей излишки,

А на войне как на войне.

Что бьют не в паспорт, а по роже.

Покой навряд ли и возможен,

А воля бродит в стороне.

Что здесь всегда одно и то же,

В богоспасаемой стране.

Что пуля вовсе и не дура,

Что косоносицы фигура

Крадется, как и встарь, тишком.

Все прочее – стихиратура,

Скажи им русским языком.

«Кто там скачет по сугробам…»

Кто там скачет по сугробам,

Укрощает снежных змей?

Сын с отцом. И рады оба,

Рады матушке-зиме.

Кто сидеть остался дома,

Доедает холодцы?

Дочка с мамой. Эти, кроме

Шуток, тоже молодцы.

Ускакали иль остались —

Да совсем не в этом суть.

Как любви на свете мало!

Как лоскутно одеяло!

Комом в горле – не вздохнуть.

Таблички

Мы учили слова – на дворе, на траве, на рассвете.

Как их выучат дети, так в школу уже не пойдут.

Хоть таблички поделены – это поэты, а эти

Не годятся. Рупь двадцать цена за их так себе труд.

Мы учили: восход на востоке. Восторг у истока!

Но до устья по грусти густой нам приходится плыть.

Всех и радостей – джинсы за восемь рублей из Мосторга,

Милой девочки локон, поклон – «уезжаю». Всю прыть

Демонстрируй (от демонов или от монстров

Так бегут, как ты вздумал бежать от себя).

Мы учили: tres bien и sehr gut. А земля – это остров.

И любовь это остров,

Робинзонит на нем стар и млад.

В календарный четверг приплыви ко мне Пятницей.

Говорят,

Это просто.

«Не гони философию…»

Не отвергай философию,

Философиям несть числа.

Скрипнет дверь за Иосифом

(За Иосифом – шаг осла),

И посыплет по Палестине

Святое семейство. Откуда? Куда?

Как, говоришь, твое имя?

Иисус? Не знаю. Да

И знать не хочу. Проезжай

И не требуй ответа.

И то сказать: что осел, что трамвай —

Все следуют в Лету.

Или в лето – смотря по сезону. Мне

Все равно. Я не верую в бога.

Но, если скрипнет дверь при ясной луне,

Вздрогну. И станет грустно немного.

«Я из вселенной Гутенберга…»

Я из вселенной Гутенберга,

Где редактировать непросто,

Где от восторга и до морга

Понятный и конечный остров,

Где для богов не много места,

Где есть законы и причины.

Где из муки замесят тесто

И хлебушка поест мужчина.

Где если шутят, то смеются.

А если страшно, то боятся.

Где души, словно струны, рвутся,

Где струны рвут, а звуки – длятся.

Где только пробило двенадцать,

А тыква – вот она на блюдце.

Возьми ее за рупь за двадцать!

Вышел месяц из тумана

Огни догорели. Зима отступила в туман.

И месяц, подумавши, ножик достал из кармана.

Он трезв тривиальнейшим образом. Даром что пьян

Его собутыльник – погонщик ночных караванов.

По пьяному делу мне чудится – всюду обман!

Не видно ни зги, и не чувствую я ни бельмеса.

Мотивчик все крутится пошленький: трам-тарарам

(слова: темным лесом идем за каким интересом?).

По трезвому делу он ножик вострит и вострит:

Отрежем все лишнее, чтоб наконец-то осталось

Хоть что-то помимо разбитых корыт.

Разбитых сердец. Мелочевки на долгую старость.

Это только дождь

…Потому что дождь – он и в Африке дождь,

Как его ни жди, он придет нежда —

Нным. И если ты под дождем уйдешь,

Это будет шутка, старая, как вражда

Между Капулетти и Монтекки.

Не уходи, будь человеком.

Но этот мир – он вообще шутник,

Обхохочешься, живот надорвешь.

Если что и течет по щекам и за воротник,

Это только дождь.

Это подтекает из Дантова круга.

Не уходи, будь другом.

А вслед за дождем постучит и снег,

И метеосводки берут на испуг.

Мгла, туман – где он, твой человек,

Туман, мгла – где он, твой друг…

С полпути вернись: это ложный путь.

Не уходи, будь…

Весточка

Ты думал добежать до Фермопил,

Но падок ты на мед, страдаешь от падучей,

И сколько б ты монеток ни скопил,

Потратишь до одной под этот случай.

Из Марафона, с Фермопил летит гонец,

Кроссовки в дыры протирая,

С той весточкой, что у бескрайнего есть край,

У бесконечного – конец,

Что ад совсем недалеко от рая.

Что вечности песчинки сочтены,

Что Валтасар уже увидел буквы,

Эдема яблоки навряд ли лучше брюквы,

И жизнь у нас – умеренной длины.

«Хотел бы в рай…»

Хотел бы в рай – да не пускает грех.

И воля, и покой нам только снятся.

А есть ли за скорлупкою орех?

Всю жизнь пытаюсь в этом разобраться.

Хотел софитов, так хотел оваций!

Но в перепонках больше свист да смех…

Хотелось и утех: и тех, и тех,

Но для потехи – стоит ли стараться?

Да пусть себе. Свистеть или смеяться —

Не худшие из перечня реакций

У человечества на человека.

А ты всегда – ответчиком за всех —

Бредешь, бредешь в виду все тех же вех,

Что нам даны от века. Нам – от века.

Л и Т

Город на букву Л,

Река на букву Т.

Это не пропасть, не предел,

Это горизонт вдалеке.

Тут не пропасть, не проспать

За суматохой дел.

Вот дуврских скал мел,

Ежели смел – съел.

Для костей хорошо, говорят.

Выпей воды из Т —

Ни козлом, ни козленком не стать —

Не худшая из вестей,

Для кишок хорошо, говорят.

Воздух такой здесь —

Можно хоть пить, хоть есть.

Я передать рад:

Для души хорошо, говорят.

Тоже благая весть.

«Навигации, лоции…»

Навигации, лоции,

Прочая пурга,

Очевидная опция:

Никому ничего ни фига

(Как Баба-яга).

Навигация, братцы,

По весне началась,

Как новые – станции,

Как старая – грязь.

Лоцией зовется

Сцилл и Харибд

Знание. Меж раций и эмоций

Мы без нее не смогли б.

Лоции, навигации…

До́роги берега сии,

Любы порты и портики

Греческие и как бы.

Встречи – они короткие.

А по весне мы слабые…

Ё-мое!

Может, что и остается?

Из одежки, из белья?

Иль бездонные колодцы

Поглощают все, что хотца,

И в пространстве – мимо лоций —

Лишь летит пророк Илья?

Или я совсем бесследно

Кану в космос голубой?

Или я стою над бездной,

Голый, странно молодой?

(Что ты, милый, бог с тобой.)

Иль Илья поделит время:

День убавит, ночь вернет?

Пламя, знамя, вымя, семя —

Может, властна не над всеми

Смерть? И вырастет растенье,