Александр Пушкин - Евгенiй Онѣгинъ Страница 6

XXIII.

Всегда скромна, всегда послушна,Всегда какъ утро весела,Какъ жизнь поэта простодушна,Какъ поцѣлуй любви мила,Глаза какъ небо голубые,Улыбка, локоны льняные,Движенья, голосъ, легкій станъ,Все въ Ольгѣ.... но любой романъВозмите, и найдете вѣрноЕя портретъ: онъ очень милъ;Я прежде самъ его любилъ,Но надоѣлъ онъ мнѣ безмѣрно.Позвольте мнѣ, читатель мой,Заняться старшею сестрой.

XXIV.

Ея сестра звалась Татьяна....13Впервые именемъ такимъСтраницы нѣжныя романаМы своевольно освятимъ.И что жъ? оно пріятно, звучно,Но съ нимъ, я знаю, неразлучноВоспоминанье стариныИль дѣвичьей. Мы всѣ должныПризнаться, вкуса очень малоУ насъ и въ нашихъ именахъ(Не говоримъ ужъ о стихахъ);Намъ просвѣщенье не пристало,И намъ досталось отъ негоЖеманство — больше ничего.

XXV.

И такъ она звалась Татьяной.Ни красотой сестры своей,Ни свѣжестью ея румяной,Не привлекла бъ она очей.Дика, печальна, молчалива,Какъ лань лѣсная боязлива,Она въ семьѣ своей роднойКазалась дѣвочкой чужой.Она ласкаться не умѣлаКъ отцу, ни къ матери своей;Дитя сама, въ толпѣ дѣтейИграть и прыгать не хотѣла,И часто, цѣлый день одна,Сидѣла молча у окна.

XXVI.

Задумчивость, ея подругаОтъ самыхъ колыбельныхъ дней,Теченье сельскаго досугаМечтами украшала ей.Ея изнѣженные пальцыНе знали иглъ; склонясь на пяльцы,Узоромъ шелковымъ онаНе оживляла полотна.Охоты властвовать примѣта:Съ послушной куклою, дитяПриготовляется шутяКъ приличію, закону свѣта,И важно повторяетъ ейУроки маменьки своей.

XXVII.

Но куклы, даже въ эти годы,Татьяна въ руки не брала;Про вѣсти города, про модыБесѣды съ нею не вела.И были дѣтскія проказыЕй чужды; странные расказыЗимою, въ темнотѣ ночей,Плѣняли больше сердце ей.Когда же няня собиралаДля Ольги, на широкій лугъ,Всѣхъ маленькихъ ея подругъ,Она въ горѣлки не играла,Ей скученъ былъ и звонкій смѣхъ,И шумъ ихъ вѣтренныхъ утѣхъ.

XXVIII.

Она любила на балконѣПредупреждать зари восходъ,Когда на блѣдномъ небосклонѣЗвѣздъ исчезаетъ хороводъ,И тихо край земли свѣтлѣетъ,И вѣстникъ утра, вѣтеръ вѣетъ,И всходитъ постепенно день.Зимой, когда ночная тѣньПолміромъ долѣ обладаетъ,И долѣ въ праздной тишинѣ,При отуманенной лунѣ,Востокъ лѣнивый почиваетъ,Въ привычный часъ пробуждена,Вставала при свѣчахъ она.

XXIX.

Ей рано нравились романы;Они ей замѣняли всё;Она влюбилася въ обманыИ Ричардсона и Руссо.Отецъ ея былъ добрый малый,Въ прошедшемъ вѣкѣ запоздалый;Но въ книгахъ не видалъ вреда;Онъ, не читая никогда,Ихъ почиталъ пустой игрушкой,И не заботился о томъ,Какой у дочки тайный томъДремалъ до утра подъ подушкой,Жена жъ его была самаОтъ Ричардсона безъ ума.

XXX.

Она любила Ричардсона,Не потому, чтобы прочла,Не потому, чтобъ ГрандисонаОна Ловласу предпочла;14Но встарину, Княжна Алина,Ея Московская кузина,Твердила часто ей объ нихъ.Въ то время былъ еще женихъЕя супругъ; но по неволѣ;Она вздыхала по другомъ,Который сердцемъ и умомъЕй нравился гораздо болѣ;Сей Грандисонъ былъ славный франтъ,Игрокъ и гвардіи сержантъ.

XXXI.

Какъ онъ, она была одѣта,Всегда по модѣ и къ лицу.Но не спросясь ея совѣта,Дѣвицу повезли къ вѣнцу,И чтобъ ея разсѣять горе,Разумный мужъ уѣхалъ вскорѣВъ свою деревню, гдѣ она,Богъ знаетъ кѣмъ окружена,Рвалась и плакала сначала,Съ супругомъ чуть не развелась;Потомъ хозяйствомъ занялась,Привыкла и довольна стала.Привычка свыше намъ дана:Замѣна счастію она.15

XXXII.

Привычка усладила горе,Неотразимое ничѣмъ;Открытіе большое вскорѣЕе утѣшило совсѣмъ.Она межъ дѣломъ и досугомъОткрыла тайну, какъ супругомъЕдиновластно управлять,И все тогда пошло на стать.Она ѣзжала по работамъ,Солила на зиму грибы,Вела расходы, брила лбы,Ходила въ баню по субботамъ,Служанокъ била осердясь —Все это мужа не спросясь.

XXXIII.

Бывало писывала кровьюОна въ альбомы нѣжныхъ дѣвъ,Звала Полиною Прасковью,И говорила на распѣвъ;Корсетъ носила очень узкій,И Руской Н какъ N ФранцузскійПроизносить умѣла въ носъ;Но скоро все перевелось:Корсетъ, альбомъ, Княжну Полину,Стишковъ чувствительныхъ тетрадьОна забыла — стала зватьАкулькой прежнюю Селину,И обновила наконецъНа ватѣ шлафоръ и чепецъ.

XXXIV.

Но мужъ любилъ ее сердечно,Въ ея затѣи не входилъ,Во всемъ ей вѣровалъ безпечно,А самъ въ халатѣ ѣлъ и пилъ.Покойно жизнь его катилась;Подъ вечеръ иногда сходиласьСосѣдей добрая семья,Нецеремонные друзья,И потужить, и позлословить,И посмѣяться кой о чемъ.Проходитъ время; между тѣмъПрикажутъ Ольгѣ чай готовить;Тамъ ужинъ, тамъ и спать пора,И гости ѣдутъ со двора.

XXXV.

Они хранили въ жизни мирнойПривычки милой старины;У нихъ на масляницѣ жирнойВодились Русскіе блины. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Имъ квасъ, какъ воздухъ былъ потребенъИ за столомъ у нихъ гостямъНосили блюда по чинамъ.

XXXVI.

И такъ они старѣли оба.И отворились наконецъПередъ супругомъ двери гроба,И новый онъ пріялъ вѣнецъ.Онъ умеръ въ часъ передъ обѣдомъ,Оплаканный своимъ сосѣдомъ,Дѣтьми и вѣрною женой,Чистосердечнѣй чѣмъ иной.Онъ былъ простой и добрый баринъ,И тамъ, гдѣ прахъ его лежитъ,Надгробный памятникъ гласитъ:Смиренный грѣшникъ, Дмитрій Ларинъ,Господній рабъ и бригадиръПодъ камнемъ симъ вкушаетъ миръ.

XXXVII.

Своимъ пенатамъ возвращенный,Владиміръ Ленскій посѣтилъСосѣда памятникъ смиренный,И вздохъ онъ пеплу посвятилъ;И долго сердцу грустно было.«Poor Yorick!16 молвилъ онъ уныло,«Онъ на рукахъ меня держалъ.«Какъ часто въ дѣтствѣ я игралъ«Его Очаковской медалью!«Онъ Ольгу прочилъ за меня,«Онъ говорилъ: дождусь ли дня?...»И полный искренней печалью,Владиміръ тутъ же начерталъЕму надгробный мадригалъ.

XXXVIII.

И тамъ же надписью печальнойОтца и матери, въ слезахъ,Почтилъ онъ прахъ патріархальной....Увы! на жизненныхъ браздахъМгновенной жатвой, поколѣнья,По тайной волѣ Провидѣнья,Восходятъ, зрѣютъ и падутъ;Другія имъ во слѣдъ идутъ....Такъ наше вѣтренное племяРастетъ, волнуется, кипитъИ къ гробу прадѣдовъ тѣснитъ.Придетъ, придетъ и наше время,И наши внуки въ добрый часъИзъ міра вытѣснятъ и насъ!

XXXIX.

Покамѣстъ упивайтесь ею,Сей легкой жизнію, друзья!Ея ничтожность разумѣю,И мало къ ней привязанъ я;Для призраковъ закрылъ я вѣжды;Но отдаленныя надеждыТревожатъ сердце иногда:Безъ непримѣтнаго слѣдаМнѣ было бъ грустно міръ оставить.Живу, пишу не для похвалъ;Но я бы, кажется, желалъПечальный жребій свой прославить,Чтобъ обо мнѣ, какъ вѣрный другъ,Напомнилъ хоть единый звукъ.

XL.