Юрий Щеглов - Проза. Поэзия. Поэтика. Избранные работы Страница 62

(14) Инициальное состояние (канун, начало, «первый раз», появление, приход, вход, приветствие, порог, крыльцо, стук в дверь или окно и т. п.) – другой очень частый угол зрения на событие у Ахматовой. Ты первый раз одна с любимым (Ч); Здравствуй! Легкий шелест слышишь… / Я к тебе пришла (Ч); И если в дверь мою ты постучишь… (Ч); И друга первый взгляд, беспомощный и жуткий (БС); Там впервые предстал мне жених (БС); Постучи кулачком – я открою (С); Победа у наших стоит дверей (С) и мн. др. Общеизвестна тяга Ахматовой к начальным фазам завершившихся и канонизированных явлений (например, строки о лицеисте Пушкине, начинающем Маяковском, молодом Блоке).

(15) Финальное состояние (конец, «последний раз», уход, прощание, порог, крыльцо и т. п.). В последний раз мы встретились тогда… (Ч); И посыпала ступени, / Где прощалась я с тобой / И откуда в царство тени / Ты ушел, утешный мой (БС); На пороге белом рая, / Оглянувшись, крикнул: «Жду!» (АД) и мн. др.

(16) Предчувствие, предвосхищение, ожидание, с одной стороны, и воспоминание, ретроспективное переживание, с другой, – естественные для Ахматовой модусы изображения действительности. События, как счастливые, так и несчастные, часто описываются в прошедшем или будущем времени. Все обещало мне его (БС); Скоро будет последний суд (БС); Но, предчувствуя свиданье… (П); Вчера еще, влюбленный, / Молил: не позабудь (БС); О, это был прохладный день (БС) и мн. др.

Нередки различные совмещения мотивов (13) – (16): например, «воспоминание о начале» (годовщины / Первых дней твоей любви – АД) или «о конце»; «предчувствие начала» (Я с утра угадав минуту, / Когда ты ко мне войдешь – БС); «предчувствие кануна конца» (Не чудо ль, что нынче пробудем / Мы час предразлучный вдвоем – БС); «воспоминание о начале конца» (Не забыть, как пришел он со мною проститься – В) и т. п.

(17) Значимость малого. Еще один важный тип стимулирующей воображение «редукции» состоит в сведении происходящего и переживаемого к внешне незначительным деталям. Малое – как положительное, так и отрицательное – для Ахматовой может значить очень много. Я на правую руку надела / Перчатку с левой руки (В); Качание веток задетых / И шпор твоих легонький звон (которые слаще всех песен пропетых – П) и мн. др.

(18) Склонность к взволнованно-экстатическим состояниям, душевному опьянению, бреду. И взволнованным голосом петь (Ч); Не живешь, а ликуешь и бредишь (БС); В ту ночь мы сошли друг от друга с ума (С) и мн. др. Частыми моментами таких состояний являются, во‐первых, «неразличение окружающих объектов»: Кто ты: брат мой или любовник / Я не помню… (В); Сливаются вещи и лица (Ч); И куда мы идем – не пойму (Т); И я не узнала – ты враг или друг, / Зима это или лето (С); …И мне не разобрать, / Конец ли дня, конец ли мира, / Иль тайна тайн во мне опять (С); во‐вторых, «нарастание сил, стимулирующих экстаз, в окружающей природе» (совмещение с «приближением», см. (13)): Крик ворон / Становится все слышней (В); Все сильнее запах теплый / Мертвой лебеды (В); Все сильнее запах спелой ржи (Ч); С каждым утром сильнее мороз (АД); в‐третьих, особая опьяняющая роль запахов, ветра, планет, циклически возвращающихся дат и т. п. Национально окрашенная разновидность транса и бреда – «юродивость», «блаженность», которой отмечены многие стихотворения: «А Смоленская нынче именинница…» (АД) и др.

Ряд мотивов выражает способность души ЛГ к преодолению и нейтрализации разнообразных граней: временных, пространственных, разделяющих живое и мертвое, человека и природу и пр. Приведем лишь два, наиболее нужные для последующего изложения:

(19) Память. Она является аккумулятором всех ценных моментов жизни и ориентирована прежде всего на их сохранение и преодоление эфемерности; однако память может оказываться и источником нежелательных соблазнов и даже мучений. Важность запоминания и способность ЛГ все помнить подчеркнута во многих стихах. Я вижу все. Я все запоминаю, / Любовно-кротко в сердце берегу (В); У него глаза такие, / Что запомнить каждый должен (Ч). В «Умирая, томлюсь о бессмертье…» ясно показана роль памяти для сохранения теплых, индивидуальных человеческих ценностей от анонимных, нивелирующих сил: Только память вы мне оставьте… // Чтоб в томительной веренице / Не чужим показался ты… (Ч). То же выражено в «Уже безумие крылом…» («Реквием»).

Память о моментах человеческой жизни приписывается также предметам и местам – в виде теней, отражений, следов, звука шагов и т. п. Ср. «Смуглый отрок бродил по аллеям…» (В); «В ремешках пенал и книги были…» (Ч); «Хорошо здесь: и шелест, и хруст…» (АД); «Там тень моя осталась и тоскует…» (БС) и мн. др.

(20) Дистантное общение – основная форма преодоления расстояний и физических преград. Общение ЛГ с отдаленным (в том числе и не находящимся среди живых) человеком может осуществляться как непосредственно, путем «посылания духа» (Свой дух прислал ко мне – С), так и через те или иные стихии или объекты-носители, как ветер, музыка, птицы и др. Зачем притворяешься ты / То ветром, то камнем, то птицей? (БС); С первым звуком, слетевшим с рояля, / Я шепчу тебе: «Здравствуй, князь!» / Это ты, веселя и печаля, / Надо мною стоишь, наклонясь; Мы с тобой в Адажио Вивальди / Встретимся опять (С).

Тематический сегмент «Долг и счастье» развертывается в три группы инвариантных мотивов. Первая группа реализует тему «самоотречения» и «антигедонизма»; мотивы, входящие в нее, выражают аскетический настрой души, скромность, осуждение легкомысленной погони за удовольствиями и т. д. В ранних книгах Ахматовой эти мотивы нередко носят традиционный национальный оттенок:

Великий русский соблазн самоумаления, смирения, страдальчества, кротости, бедности, манивший Тютчева, Толстого, Достоевского, обаятелен и для нее. В этом она заодно с величайшими выразителями старо-русской души (Чуковский 1921: 26).

Вторая группа образуется в результате согласования той же темы «самоограничения» и т. п. с темой «любви к жизни и ее хрупким ценностям», входящей в тематический комплекс «Душа». Здесь идет речь об эмоциональных реакциях ЛГ на те частицы запретного счастья, которые все же иногда приходятся на ее долю и от которых она не имеет сил отказаться. В основе третьей группы лежит, помимо уже упоминавшегося «самоограничения», тема «альтруизма, взаимопомощи, взаимной выручки»; сюда входят мотивы, касающиеся содержания взаимоотношений ЛГ с любимыми людьми и объектами.

В первую группу мы включили мотивы (21) – (30).

(21) «Мы». Самоумаление, смирение, отказ от «эго» выражаются там, где ЛГ, пользуясь местоимением «мы», говорит от лица некой массы, состоящей из людей скромных, богобоязненных, однотипно мыслящих, иногда немного юродивых. А у нас – светлых глаз / Нет приказу подымать (Ч); Много нас таких бездомных… (Ч); А мы живем как при Екатерине (П); Принесли мы Смоленской заступнице… / Наше солнце, в муке погасшее (АД). О другом значении «мы» см. (39).

(22) Опасения расплаты за легкомысленную или гедонистическую жизнь. А та, что сейчас танцует, / Непременно будет в аду (Ч); Ты – как грешник, видящий райский / Перед смертью сладчайший сон (БС, о Петрограде); Черных ангелов крылья остры, / Скоро будет последний суд (БС); Трудным кашлем, вечерним жаром / Наградит по заслугам, убьет (БС); Где, день и ночь, склонясь, в жару и холода, / Должна я ожидать последнего суда (БС).

(23) Угрызения совести. Прежнее легкомыслие вызывает у ЛГ раскаяние иногда само по себе, иногда – в связи с ущербом, который оно нанесло другому человеку, с недооценкой ЛГ этого человека в прошлой жизни, и т. п. И только совесть с каждым днем страшней / Беснуется: великой хочет дани (БС); Кого ты на смерть проводила, / Тот скоро, о, скоро умрет (В); см. также «Пока не свалюсь под забором…»; «Ангел, три года хранивший меня…» (оба – АД).

(24) Переход ЛГ от прежней жизни (невинно-счастливой, легкомысленной, а то и бездумно-гедонистической) к новой жизни (под знаком аскезы, долга, самоотречения, труда, скромности). Данный мотив, как и следующий, часто совмещается с (50) «Успокоение». Позабудь о родительском доме, / Уподобься небесному крину, / Будешь, хворая, спать на соломе / И блаженную примешь кончину (БС).