Василий Жуковский - Том 3. Орлеанская дева. Эпические произведения Страница 62

Глава шестая

Вот наконец Дамаянти дошла до города Шедди.Грустно стояла она у ворот, не входя в них, стыдясяБедной одежды своей, обрезанной Налем, и смятыхДолгих волос, в беспорядке ей грудь покрывавших.Жители города Шедди, встречаяся с ней, удивлялисьСтранному виду ее, а дети за нею бежалиС криком; их шумной толпою следимая, скоро к палатамЦарским пришла Дамаянти. Там, на площадке высокойКровли, мать царева стояла. Увидя идущую, старойМамке своей сказала она: «Поди пригласи к намЭту жалкую странницу, чистый, дымом затменныйОгнь красоты, народом теснимую. Верно, приютаИщет она. Я вижу в ней нечто высокое; дом нашСветом наполнит она благодатным». Представилась старойМатери царской младая царская дочь. И царица,Ласковым взором встретя ее, сказала приветно:«В самом затменье печали твой образ сияет, как в темнойТуче яркая молния. Кто ты? Куда и откудаПуть твой? Лицо твое неземное, хотя и покрытоНищенским рубищем тело твое; одна, без защитыСтранствуешь ты по земле и людей не страшишься, как чистыйАнгел. Скажи ж мне, какое званье твое?» ДружелюбнойРечью такой ободренная, так Дамаянти сказала:«Я не ангел, царица, я смертный простой человек; но породыЯ не простой. Огорченная тяжкой разлукой с супругом,Вслед за ним, чтоб его отыскать, по земле я скитаюсь,Женским себя рукодельем питая; плоды и кореньяПища моя, а пристанище там, где укажут мне боги.Доблестный, мудрый, прекрасный, богатый, сердцем избранный,Милый супруг мой расстался со мною; царица, несчастливБыл он; в игре роковой свои все богатства утратив,Нищим он дом свой покинул и в лес с одною одеждойСкрылся; за ним я пошла, чтоб имел он в печали отраду.Там, изнуряемый голодом, он, на несчастье рожденный,Платье последнее с плеч потерял: кто богами назначенВ жертву беде, у того похищает и ветер и птицаПлатье; и днем и ночью я шла за ним, беспокровным.Раз случилось, что я, утомленная, в лесе заснула…Ах! он скрылся, он бросил меня, он унес половинуБедной одежды моей. С той поры и денно и ночноВслед за ним, весельем и светом души, я по темнымДиким лесам, по широким степям, по долинамСтранствую; мне половину одежды моей возвратить онДолжен иль взять у меня мою половинную, сердцуТяжкую жизнь; как одной половине одежды другаяНадобна, так и мне другую себя половинуДолжно найти иль жить перестать». С состраданьем царица,Выслушав жалкую повесть ее, отвечала: «ОстаньсяС нами, блаженно-скорбящая; радовать будет мне сердцеСветлая близость твоя. Не медля нимало, повсюдуМы разошлем гонцов за супругом твоим; но случитьсяМожет, что он ненароком зайдет и сюда, где его тыБудешь ждать в безопасно-спокойном приюте». На то ей,Горе свое обуздав, сказала в ответ Дамаянти:«Здесь я охотно останусь, если ты мне обещаньеДашь, царица, условье исполнить такое: чтоб низкойДолжности я не имела, служа лишь тебе, чтоб объедковВ пищу мне не давали, чтоб доступ ко мне запрещен былВсем мужчинам, чтоб каждый, кто мной овладеть пожелает,Смертью наказан немедленно был, — такую дала яКлятву богам, чтоб найти помогли мне супруга; видаться жТолько с одними браминами буду. Когда ты, царица,Примешь такое условье мое, то здесь с благодарнымСердцем останусь». На то отвечала царица: «ИсполнюВсе, и свят для меня твой обет». Потом приказалаВызвать из внутренних царских покоев царевну Сунанду,Дочь свою. Скоро царевна явилась, венком многоцветнымРезвопрелестных подруг окруженная. «Видишь, Сунанда(Мать ей сказала), эту пришелицу в бедной одежде?Ей ты летами ровесница; но испытания жизниДали ей раннюю зрелость. Люби ты ее как подругу;Ласково с ней обходись и ее уважай, чтоб с тобоюСердце ее отдохнуло, чтоб ты в сообществе с неюПользу нашла для души». Сунанда, с веселостью детскойЗа руку взяв Дамаянти, ее увела. И осталасьС той поры Дамаянти подругой царевны Сунанды.

Наль, столь жестоко покинув свою Дамаянти, прискорбен,Сумрачен, шел по пустыне и, сам пустыня, с собоюВ горе расстаться желал. Когда раскаленное солнцеЗноем пронзало его, он ему говорил: «Не за то ли,Солнце, ты жжешь так жестоко меня, что я ДамаянтиБросил?» Он горько плакал, когда на похищенный лоскутПлатья ее глаза обращал. Изнуряемый жаждой,Раз подошел он к ручью; но, в водах увидя свой образ,С ужасом кинулся прочь. «О! если б я мог разлучитьсяС этим лицом, чтоб быть и себе и другим незнакомым!» —Он воскликнул и в лес побежал; и вдруг там увиделПламя — не пламя в лесу, а в пламени лес, — и оттудаЖалобный голос к нему вопиял: «Придешь ли, придешь лиС мукой твоею к муке моей, о Наль благодатный?Будь мой спаситель, и будешь мною спасен». — Изумленный,Наль вопросил: «Откуда твой голос? Чего ты желаешь?Где ты и кто ты?» — «Я здесь, в огне, благородный, могучийНаль. Ты будешь ли столько бесстрашен, чтоб твердой ногоюВ пламя вступить и дойти до меня?» — «Ничего не страшусь я,Кроме себя самого, с той минуты, когда я неверенСтал моей Дамаянти». С сими словами он прямоВ пламя пошел; оно подымалось, лилось из глубокихТрещин земли, вырастая в виде ветвистых деревьев,Густо сплетенных огнистыми сучьями, черно-багровыйДым венчал их вершины. В сем огненном лесеНаль очутился один — со всех сторон устремлялисьЖаркие ветви навстречу ему, и всюду, где шел он,Частой травой из земли пробивалося острое пламя.Вдруг он увидел в самом пылу, на огромном горячемКамне змею: склубяся, дымяся, разинутой пастьюЗнойно дышала она под своей чешуей раскаленной.Голову, светлой короной венчанную, тяжко поднявши,Так простонало чудовище: «Я Керко́та, змеиныйЦарь; мне подвластны все змеи земные; смиренный пустынникСтарец Нерада проклял меня и обрек на такуюМуку за то, что его я хотел обмануть. Ты, рассказ мойСлушая, стой здесь покойно; стой покойно под страшнымПламенем, жарко объявшим тебя, чтоб оно затушилоБурю души, чтоб душой овладевший Кали был наказан,Чтоб наконец ты, очищенный, снова нашел, что утратил».

«Слушай же повесть мою, — продолжал, задыхаясь от жару,Царь змеиный; и Наль, терпеливо снося нестерпимыйПламень, внимательно слушал. — Нерада, смиренный пустынник,Чудный сад насадил вкруг кельи своей; и в саду томБыли все земные деревья и травы, и былоМного там светлых ручьев и сеней прохладно-тенистых.В этот сад пригласил он всех незловредных животных,Всех ходящих, летающих, скачущих, плавать иль ползатьСозданных; всех же зловредных, терзающих зубом, когтямиРвущих иль жалом пронзающих проклял и вход запретил имВ сад свой. Из змей, мне подвластных, в него проникать он дозволилТолько одним, не имеющим жала, безвредно по травкеВьющимся, ро́су сбирая с цветов, иль из ягод сосущимСок благовонный. Из этих красивых, незлобно-веселыхЗмеек одна, любопытно-отважная, резвая змейка,Раз без всякого умысла злого в саду по деревьямПолзала, ярко блестя чешуею на солнце; вдруг видитДомик воздушный, сплетенный из тонких былинок и моха;Он на ветке висел и качался, как люлька; то былоГнездышко маленькой птички; самой же крылатой хозяйкиНе было в нем; она улетела за пищей; яички,Легким прикрытые пухом, лежали в гнезде. ПерегнувшиТонкую шейку свою через ветку, в гнездо опустилаГоловку змейка — и видит яйцо там лазурного цвета;Каплей росы оно показалось, и змейке напитьсяВдруг захотелось; лизнула яйцо; яйцо раскололось.В эту минуту птичка в гнездо прилетела; увидя,Что там наделала змейка, бросилась с жалобным крикомПрямо к Нераде она. Нерада во гневе ужасен.Тут же погибла бы змейка, когда б не успела проворноИз саду скрыться. Она спаслася ко мне. Но блаженныйСтарец потребовал строго, чтоб я преступницу выдал.Я не посмел отказать; я спросил: «Чего ты желаешь?Как повелишь ее мне казнить? Я царь; самому мнеДолжно виновных наказывать подданных». — «Видеть хочу яЗавтра ж ее на заборе сада висящую, — строгоМне отвечал Нерада, — потом, по прошествии трех дней,Сам я ее перед всеми сожгу, чтоб вперед опасалсяКто бы то ни было сад мой тревожить зломышленным делом».Был мне прискорбен такой приговор; как родную любил яЭту милую змейку; поспешней других и вернееВести она приносила ко мне. Предо мной извиваясьВ страхе, с молитвой она ко мне подымала головку.Я ей сказал: «Проворней вылезь из кожи». Не нужноБыло того повторять; в минуту в новой одеждеЗмейка явилась моя, на земле предо мною оставивСтарую. Тотчас, двух сильных удавов призвав, я велел имКожу пустую с приличным обрядом повесить на тынеСада. Когда через три дня он снимет ее, то, конечно,Станет думать, что солнце ее иссушило, — так мыслилЯ, уповая, что мой мне удастся обман. И доволенБыл Нерада моим послушаньем, увидя на тынеКожу висящую; ветер ее колыхал. «Как живая, —Молвил Нерада, — она гибка и вертлява; но краскиКожи потускли: бледная смерть ее обхватила».Тем бы и кончилось все, когда б, на беду, не пропелаПтичка. Она недовольна была законною казнью:Собственным мщеньем себя ей хотелось потешить; к висящейКоже она подлетела, чтоб оба глаза у мертвойВыклевать, — что же? Их нет; сквозь пустые скважины такжеВидит она, что и внутренность кожи пуста. И к НерадеТотчас она полетела. «Тебя обманули; змеиныйЦарь не змейку, а змейкину кожу повесил», — пропелаПтичка. Страшно Нерада разгневался; вдруг он явилсяЗдесь, где тогда я на этом камне лежал и на солнцеГрелся один — при мне ни ужа, ни змеи, ни дракона,Стражей моих, тогда не случилось; я спал. На громовыйГолос Нерады проснувшись, хотел я вскочить, но, могучимВзором его обессилен, не мог шевельнуться: «Предатель, —Старец сказал мне, — меня обмануть тебе удалося:Призрак за сущность я принял; змеиную кожу пустуюВместо змеи я предал огню, и виновную спас ты.Сам за нее наказанье прими. Не сойдешь ты отнынеС этого камня; но будешь здесь не на солнечном светеГреться — я пламя иное зажгу вкруг тебя; не сгорая,Будешь гореть в нем, шипя и свистя от тоски и меняяКожу за кожей в напрасной надежде, что жар утолится.Кончатся ж муки твои лишь тогда, как к тебе издалекаНекто придет, самому себе ненавистный и образСвой утратить желающий. Если его из срединыПламени ты позовешь и он бесстрашной стопоюВ пламень войдет, чтоб избавить себя от мучений, сильнееМуки твоей его раздирающих; если достанетТвердости в нем, чтоб среди нестерпимого жара спокойноВыслушать повесть твою, — тогда ты спасен, прекратитсяВ ту же минуту твое наказанье, и сам, по исходеГода со днем, он все возвратит, о чем сокрушается сердцем.Но чтоб в страданье своем ты мог к себе издалекаЗвать своего искупителя, имя его я открою:Он называется Налем». С сими словами НерадаСкрылся, и муки мои начались. Окружала мой каменьГолая степь; вдруг услышал я шорох и треск; озираюсь —Всюду из трещин земли, как острые иглы, выходитПламя, все гуще и гуще растет, все выше и вышеВьется, все ярче и ярче пылает; прикованный к камню,Чувствую я, как все подо мною, как все надо мною,Камень, на коем лежал я, и воздух, коим дышал я,Мало-помалу в пронзительный жар обращалось; сначалаБыло то пламя как тонкая, гибкая травка; слилосяСкоро оно в кустарник густой; напоследок воздвиглосьЛесом широким, в котором каждое дерево былоВсе из огня; языками горящими листья шумели;Ветви со всех сторон вилися, как молнии; в вихорьОгненный слившись, качались вершины; и дым громовоюТучей над ними клубился. Теперь на себе испытал ты,Наль бесстрашный, муку мою. Напрасно я жался,Пламень вытягивал тело мое до тех пор, покудаКожа на нем не лопалась; снова потом на минутуЯ сжимался, чтоб снова вытерпеть то же мученье.Целых семь лет протекло с той поры, как лежу я на этомКамне в огне, а времени медленный ход замечал я,Каждый час повторяя однажды: придешь ли, придешь лиС мукой твоею к муке моей, о Наль благодатный?Вот наконец и пришел ты. Но знай, что здесь о тебе яЧастые слухи имел; мне подвластные змеи, которымВсе на земле дороги известны, ко мне ежедневноЗмеек-гонцов присылали, и каждая, верно исполнивДолг свой и весть передав мне, в огне предо мной умирала;Видишь, как много здесь собрано кож их истлевших. От них-тоМог я проведать о том, как ты полюбил Дамаянти;Как цари и царевичи созваны были в Видарбу;Как мой гонитель Нерада, пресытясь земными плодами,Сад небесный богов посетил; как там он посеялСладостных слов семена, от которых мгновенно желаньеВыросло в сердце богов на землю сойти; как богамиБыл ты послан в Видарбу. Я знаю, о Наль благородный,Также и то, что тебе самому досель неизвестно:Как закрался Кали в твое непорочное сердце.Сведав, что царство свое ты утратил, что вместе с супругойБродишь нагой по горам и степям, что ее, наконец, тыСам покинул, я был утешен надеждой, что скороСбудется то, что теперь и сбылося. Благословляю,Наль, и тебя и приход твой; уже мучительный пламень,Жегший доныне меня, уступает сходящей от небаСладостной свежести. Наль, не страшись, приступи и, на палецВзявши меня, из пламени выдь». Керкота умолкнул,Свился проворно легким кольцом и повиснул на пальцеНаля; и с ним побежал из пламени царь, и при каждомШаге его оно слабело и гасло и скороВсе исчезло, как будто его никогда не бывало.Свежий почувствовав воздух, трепетом сладким спасеньяВесь проникнутый, быстро отвившись от Налева пальца,Змей бесконечной чешуйчатой лентою вдруг растянулся;С радостным свистом пополз к тому он ручью, где, увидевОбраз свой, Наль самого себя испугался, глубокоВсунул голову в воду и с жадностью долгую жаждуПосле толь долгого жара стал утолять — истощилисьВоды ручья, а змей по-прежнему сделался полон.Силы свои возвратив, он, блестя чешуею на солнце,Налю сказал: «Подойди; перед нашей разлукой ты долженЗубы мои перечесть; в таком долголетнем от мукиСкрежете много зубов я мог потерять иль испортить».Наль подошел; перед ним оскалились зубы; считать онНачал: перво́й, другой, четвертый. «Ошибся, ошибся, —С гневом царь змей зашипел, — ты не назвал третьего зуба».С этим словом кольнул он третьим, неназванным зубомНаля в палец — и тут же почувствовал Наль, что с собоюОн как будто расстался; сперва свой собственный образВ зеркально-светлом щите, на царевой шее висевшем,Он увидел; потом тот образ мало-помалуНачал бледнеть и скоро пропал; и мало-помалуМесто его заступил другой, некрасивый; и НалюСтало ясно, что это был образ его же, и болеНе был он страшен себе самому в таком превращенье.«Видишь, — Керкота сказал, — что желанье твое совершилось;Ты превращен, ты расстался с собой, и отныне никем ты,Даже своею женою не можешь быть узнан. Простимся;В путь свой с богами иди и не мысли, чтоб мог быть опасенЯд мой тебе; не в твое он чистое сердце проникнул,Нет! а в того, кто сердцем твоим обладает: отнынеБудет он жить там и мучиться. Ты ж, превращенный, с надеждойПуть продолжай; ищи в чужих странах пропитанья;Но не забудь о стихийных дарах, от богов полученныхВ брачный день; они для тебя не потеряны; помни,Наль, об этом; и также твое искусство конямиПравить тебе сохранилось. В царство Айодское прямоПуть свой теперь обрати; там увидишь царя Ритуперна;Нет на земле никого, кто с ним бы сравнился в искусствеСчета и так бы в кости играл. «Я Вагука, правительКоней», — скажи ты ему про себя; и если он спросит,Много ли можешь в день проскакать? «Сто миль», — отвечай ты.Он твоему научиться искусству захочет; за этоСам научит тебя искусству считать; без него тыВ кости все царство свое проиграл. И как скоро искусствоЭто получишь, страданья твои прекратятся, следа не оставив;В ту же минуту, когда, и жену и детей отыскавши,Прежний свой вид возвратить ты захочешь, лишь только об этомЧасе вспомни и в этот щиток поглядись; кто владеетЭтим щитком, того на земле все змеи боятся».Так говоря, Керкота одну из зе́ркально-светлых,Шею его украшавших чешуек снял и, подавшиНалю, примолвил: «Носи ее на груди; в роковоеВремя эта чешуйка тебе пригодится». Потом онСкрылся; а Наль остался в лесу один, превращенный.

Глава седьмая