Петр Киле - Телестерион [Сборник сюит] Страница 64

3

Санкт-Петербург. Редакция журнала "Мир искусства". Комната с длинным столом и креслами. На стене висят дружеские шаржи художников друг на друга. Входит Серов с большой папкой, насупленный, почти рассерженный.

                 С е р о вЗдесь никого? Ну, славно! Отдышусь.      (Садится в кресло, про себя.)Готов я изорвать сей холст на части.А в чем повинен он передо мной?Когда и сам не очень-то доволен,Начать бы сызнова, все лучше будет.Но просто выправить слегка в угодуСужденьям ученицы КаульбахаЕдва ли я сумею, не приучен.Портрет Портретыч разве не удался?

Вскакивает, рассмеявшись; сорвав упаковку, устанавливает портрет на кресле у дальнего угла стола и отходит.

Отлично! Как живой. Смотрите, царьРедакцию журнала "Мир искусства"Изволил милостиво посетить.В тужурке, без регалий, за столомУселся, выставивши руки праздно, —Не царь, а человек, каков он есть,Глядит перед собою, вас не видя,Взгляд острый, погруженный в пустоту.

Входит Бакст. Он щурится, вздрагивает и исчезает за дверью.

                   С е р о в (невозмутимо, явно изображая кого-то)Портрет не кончен. Здесь прибавить должно,Убавить тут.  (Жестом, озвучивая его своим голосом)                        Вот вам палитра с кистью.Исправьте, коли вам видней, чем мне.Царь улыбнулся, превращая в шуткуМою невежливость. Не тут-то было:Императрица топнула ногой.Ужели на меня? Тогда мы квиты.И молча удалилась; царь вструхнулИ побежал за нею. Вскоре вышел,Играя зажигалкой на ходу.Возможно, ожидал он извинений.А я портрет в охапку: "В раму вставить", —Сказав, раскланялся с государем.Ну, да. Училась, видите ль, принцессаУ Каульбаха!

Входит Бенуа, за ним Бакст. Серов отходит в сторону.

Б а к с т. Здесь никого, не правда ли? Всегдашняя моя мнительность, да еще близорукость доведут меня когда-нибудь до беды.

Б е н у а. Нет, постой! Здесь Серов. А за столом… да это сам Николай? (Догадываясь, в чем дело.) Великолепно!

Серов и Бенуа смеются над озадаченным Бакстом, который устремляется к портрету и трогает царя за руки, лежащие на столе. Слышны голоса за дверью, Серов дает знак отойти всем в сторону.

Входит Дягилев, за ним два господина и дама.

Д я г и л е в (чуть ли не с вызовом). Ваше величество! (Раскланивается галантно.) Ваше величество! (Шепотом.) Серов, представьте меня. (Решается сам.) Сергей Павлович Дягилев.

1-й г о с п о д и н. Сережа! Не старайся понапрасну. Здесь явно что-то не так.

            2-й  г о с п о д и нНе может быть, чтоб царь явился здесьОдин своею собственной персоной.Я сплю, мне снится?

                 Д а м а                                      Мистика, конечно.Двойник? Ну, значит, император болен.

             2-й  г о с п о д и нХолеру подхватив на юге, царьБыл болен, но вернулся он здоров.

                  Д а м аНо дух его, повидимому, страждет,И здесь, и там витая до сих пор.

             2-й  г о с п о д и нА коли дух, его явленье — знак.И вопрошать его мы вправе.

             1-й  г о с п о д и н                                                     Боже!Взгляните на Серова и проснитесь.

Серов, более не в силах удерживаться, громко хохочет, и ему так или иначе все вторят.

Д а м а (разглядывая портрет царя в лорнет). Впечатление поразительное, хотя портрет как будто еще не окончен.

С е р о в. То же самое заявила Александра Федоровна.

Д а м а. Императрица?

С е р о в. Да, принцесса Гессенская. Она ведь училась у Каульбаха. Взяла сухую кисть и, сличая лицо августейшего супруга с его изображением, принялась с важностью мне показывать, где прибавить, где убавить, вероятно, точь-в-точь, как делал Каульбах.

Б е н у а. И как вы это снесли, Антон?

Д я г и л е в (все приглядываясь к царю). Как! Забрал портрет.

С е р о в. Нет, я тотчас предложил ее величеству мою кисть и палитру, чтобы она своей августейшей ручкой выправила портрет, как ей нравится.

Д а м а (обращая лорнет на Серова). Как! Вы прямо протянули кисть императрице? И что же, она взяла кисть?

С е р о в. Слава Богу, нет.

Б е н у а. Однако, что ни говори, очень даже невежливо.

Д а м а (с удивлением). Дерзко.

Д я г и л е в. А что государь?

С е р о в. А что государь? Он благодушно улыбнулся, сведя мой неприличный жест к шутке. Но, похоже, лишь подлил масла в огонь. Александра Федоровна топнула ногой и молча удалилась. А государь засеменил за нею.

Д я г и л е в. И что теперь будет?

С е р о в. Ничего. Топать ногой тоже нехорошо.

Б а к с т. Нет, вы нахал, Серов. Разве можно так обращаться с царями?

С е р о в. Это всего лишь мои модели. Что царь, что извозчик, я художник.

Д я г и л е в. А портрет, вы забрали?

С е р о в. Нет, надо вставить в раму.

Д я г и л е в. Надеюсь, вы не поссорились с царем? Я не за вас боюсь, а за наш журнал.

С е р о в. Нет, я думаю. Но в этом Доме я больше не работаю. (Упаковывает портрет, собираясь уходить.)

Д я г и л е в. Нет, нет, Валентин Александрович, ради Бога, не зарекайтесь. На вашем месте любой художник сделался бы уже камергером, а вы глядите на высочайших особ букой.

С е р о в. А ты, Сережа, глядишь директором императорских театров вместо того, чтобы смиренно служить чиновником особых поручений. Тебе так же трудно спрятать свой блистательный гений, как мне — буку.

Все смеются, пародируя то Серова, то Дягилева.

4

Москва. Большой зал Дворянского собрания. Концерт и бал с благотворительной целью. У дверей сбегаются молодые художники в маскарадных костюмах, соответствующих их произвищам: Бова, Сирин, Феб, Бычок, Леший.

                 Б ы ч о кМы опоздали на концерт, о, ужас!

                 Л е ш и йК кому ты обращаешься "О Ужас!"?Я — Леший, не Кощей иль Смерть сама.

                 С и р и нНад залом пролетела, мнится,         Тень черной птицы.

                   Б о в а     И что то значит, эй, пророк?

                    Ф е б     Худые вести, видит Бог.

         Х о р  у ч е н и к о вКонцерт благотворительный и бал.Сверкающий великолепный зал.      Здесь праздник муз и граций,      Студенчества и знати,      Купечества и всех,      Кто ценит славу и успех.Плеяда звезд российской сценыВосходит цепью вдохновенной,      И рукоплещет стоя зал,      В финале открывая бал.

Большой зал. В павильонах начинается торговля. Вокруг непрерывное шествие и танцы.

1-я д а м а. Я не знала, что великий князь Сергей Александрович с супругой присутствовали на концерте.

2-я д а м а. Как же, как же! Елизавета Федоровна, сестра императрицы, в невольном соперничестве, может быть, любит быть на виду, в то время как Александра Федоровна замкнулась в своей семье.

1-я д а м а (шепотом). О великом князе говорят ужасные вещи, но княгиня кажется довольной и счастливой. Для меня это загадка непостижимая.

2-я д а м а. Она приняла нашу веру и сделалась куда более верующей, чем мы, грешные.

1-я д а м а. Как и императрица. Она предпочитает посещать церковь, а не театры и балы.

2-я д а м а. Что, они уходят?

1-я д а м а. За ними, как тень, следует Трепов.

2-я д а м а. Он же обер-полицмейстер Москвы, правая рука генерал-губернатора.

1-я д а м а. И голова. Вся власть у Трепова в руках.

2-я д а м а. У нас его не любят. Он провоцирует студентов на беспорядки и жестоко с ними обходится.

1-я д а м а. Великий князь с супругой раскланиваются с очаровательной продавщицей в синем павильоне.

2-я д а м а. Да это же сама устроительница бала!