Марина Цветаева - Том 1. Стихотворения 1906-1920 Страница 66

«Мой путь не лежит мимо дому — твоего…»

— «А впрочем, Вы ведь никогда не ходите мимо моего дому…»

Мой путь не лежит мимо дому — твоего.Мой путь не лежит мимо дому — ничьего.

А все же с пути сбиваюсь,(Особо весной!)А все же по людям маюсь,Как пес под луной.

Желанная всюду гостья!Всем спать не даю!Я с дедом играю в кости,А с внуком — пою.

Ко мне не ревнуют жены:Я — голос и взгляд.И мне не один влюбленныйНе вывел палат.

Смешно от щедрот незваныхМне ваших, купцы!Сама воздвигаю зá ночь —Мосты и дворцы.

(А что говорю, не слушай!Все мелет — бабье!)Сама поутру разрушуТворенье свое.

Хоромы — как сноп соломы — ничего!Мой путь не лежит мимо дому — твоего.

27 апреля 1920

«Глаза участливой соседки…»

Глаза участливой соседкиИ ровные шаги старушьи.В руках, свисающих как ветки —Божественное равнодушье.

А юноша греметь с трибуныУстал. — Все молнии иссякли.—Лишь изредка на лоб мой юныйСлова — тяжелые, как капли.

Луна как рубище льняноеВдоль членов, кажущихся дымом.— Как хорошо мне под луною —С нелюбящим и нелюбимым.

29 апреля 1920

«Нет, легче жизнь отдать, чем час…»

«День — для работы, вечер — для беседы, а ночью нужно спать».

Нет, легче жизнь отдать, чем часСего блаженного тумана!Ты мне велишь — единственный приказ! —И засыпать и просыпаться — рано.

Пожалуй, что и снов нельзяМне видеть, как глаза закрою.Не проще ли тогда — глазаЗакрыть мне собственной рукою?

Но я боюсь, что все ж не будут спатьГлаза в гробу — мертвецким сном законным.Оставь меня. И отпусти опять:Совенка — в ночь, бессонную — к бессонным.

14 мая 1920

«В мешок и в воду — подвиг доблестный…»

В мешок и в воду — подвиг доблестный!Любить немножко — грех большой.Ты, ласковый с малейшим волосом,Неласковый с моей душой.

Червонным куполом прельщаютсяИ вороны, и голубки.Кудрям — все прихоти прощаются,Как гиацинту — завитки.

Грех над церковкой златоглавоюКружить — и не молиться в ней.Под этой шапкою кудрявоюНе хочешь ты души моей!

Вникая в прядки золотистые,Не слышишь жалобы смешной:О, если б ты — вот так же истовоКлонился над моей душой!

14 мая 1920

«На бренность бедную мою…»

На бренность бедную моюВзираешь, слов не расточая.Ты — каменный, а я пою,Ты — памятник, а я летаю.

Я знаю, что нежнейший майПред оком Вечности — ничтожен.Но птица я — и не пеняй,Что легкий мне закон положен.

16 мая 1920

«Когда отталкивают в грудь…»

Когда отталкивают в грудь,Ты на ноги надейся — встанут!Стучись опять к кому-нибудь,Чтоб снова вечер был обманут.

. . . . . .с канатной вышиныШвыряй им жемчуга и розы.. . . . . .друзьям твоим нужны —Стихи, а не простые слезы.

16 мая 1920

«Сказавший всем страстям: прости…»

Сказавший всем страстям: прости —Прости и ты.Обиды наглоталась всласть.Как хлещущий библейский стих,Читаю я в глазах твоих:«Дурная страсть!»

В руках, тебе несущих есть,Читаешь — лесть.И смех мой — ревность всех сердец! —Как прокаженных бубенец —Гремит тебе.

И по тому, как в руки вдругКирку берешь — чтоб рукНе взять (не те же ли цветы?),Так ясно мне — до тьмы в очах! —Что не было в твоих стадахЧерней — овцы.

Есть остров — благостью Отца, —Где мне не надо бубенца,Где черный пух —Вдоль каждой изгороди. — Да. —Есть в мире — черные стада.Другой пастух.

17 мая 1920

«Да, вздохов обо мне — край непочатый…»

Да, вздохов обо мне — край непочатый!А может быть — мне легче быть проклятой!А может быть — цыганские заплаты —Смиренные — мои

Не меньше, чем несмешанное злато,Чем белизной пылающие латыПред ликом судии.

Долг плясуна — не дрогнуть вдоль каната,Долг плясуна — забыть, что знал когда-то —Иное вещество,

Чем воздух — под ногой своей крылатой!Оставь его. Он — как и ты — глашатайГоспода своего.

17 мая 1920

«Суда поспешно не чини…»

Суда поспешно не чини:Непрочен суд земной!И голубиной — не черниГалчонка — белизной.

А впрочем — что ж, коли не лень!Но всех перелюбя,Быть может, я в тот черный деньОчнусь — белей тебя!

17 мая 1920

«Так из дому, гонимая тоской…»

«Я не хочу — не могу — и не умею Вас обидеть…»

Так из дому, гонимая тоской,— Тобой! — всей женской памятью, всей жаждой,Всей страстью — позабыть! — Как вал морской,Ношусь вдоль всех штыков, мешков и граждан.

О вспененный высокий вал морскойВдоль каменной советской Поварской!

Над дремлющей борзой склонюсь — и вдруг —Твои глаза! — Все руки по иконам —Твои! — О, если бы ты был без глаз, без рук,Чтоб мне не помнить их, не помнить их, не помнить!

И, приступом, как резвая волна,Беру головоломные дома.

Всех перецеловала чередом.Вишу в окне. — Москва в кругу просторном.Ведь любит вся Москва меня! — А вот твой дом…Смеюсь, смеюсь, смеюсь с зажатым горлом.

И пятилетний, прожевав пшено:— «Без Вас нам скучно, а с тобой смешно»…

Так, оплетенная венком детей,Сквозь сон — слова: «Боюсь, под корень рубит —Поляк… Ну что? — Ну как? — Нет новостей?»— «Нет, — впрочем, есть: что он меня не любит!»

И, репликою мужа изумив,Иду к жене — внимать, как друг ревнив.

Стихи — цветы — (И кто их не даетМне за стихи?) В руках — целая вьюга!Тень на домах ползет. — Вперед! Вперед!Чтоб по людскому цирковому кругу

Дурную память загонять в конец, —Чтоб только не очнуться, наконец!

Так от тебя, как от самой Чумы,Вдоль всей Москвы —……. длинноногойКружить, кружить, кружить до самой тьмы —Чтоб, наконец, у своего порога

Остановиться, дух переводя…— И в дом войти, чтоб вновь найти — тебя!

17-19 мая 1920

«Восхищенной и восхищённой…»

Восхищенной и восхищённой,Сны видящей средь бела дня,Все спящей видели меня,Никто меня не видел сонной.

И оттого, что целый деньСны проплывают пред глазами,Уж ночью мне ложиться — лень.И вот, тоскующая тень,Стою над спящими друзьями.

17-19 мая 1920

«Пригвождена к позорному столбу Славянской совести…»

Пригвождена к позорному столбуСлавянской совести старинной,С змеею в сердце и с клеймом на лбу,Я утверждаю, что — невинна.

Я утверждаю, что во мне покойПричастницы перед причастьем.Что не моя вина, что я с рукойПо площадям стою — за счастьем.

Пересмотрите все мое добро,Скажите — или я ослепла?Где золото мое? Где серебро?В моей руке — лишь горстка пепла!

И это все, что лестью и мольбойЯ выпросила у счастливых.И это все, что я возьму с собойВ край целований молчаливых.

«Пригвождена к позорному столбу Я все ж скажу…»