Юлия Друнина - Стихотворения (1942–1969) Страница 7

1950

«Веет чем-то родным и древним…»

Веет чем-то родным и древнимОт просторов моей земли.В снежном море плывут деревни,Словно дальние корабли.

По тропинке шагая узкой,Повторяю — который раз! —«Хорошо, что с душою русскойИ на русской земле родилась!»

1952

ПИОНЕР

Заботы остались на дымном вокзале.Нам ветер весенний желает удачи.Прощайте, мои подмосковные дали,Лесные платформы, веселые дачи!

Старушка качает седой головоюИ крестится по привычке,Когда мимо окон с космическим воем.Проносятся электрички,

И внуку бормочет:                                — Вот страсти-то, милый!А внук-пионер улыбается:                                             — Что ты!Ему по душе эта скорость и сила,Ветров исступление, чувство полета.

И верю я — этот парнишка в веснушках,С вихрами в дорожной колючей пыли,Будет водить по морям безвоздушнымРакетные корабли.

1952

«— Рысью марш! — рванулись с места кони…»

— Рысью марш! —Рванулись с места кони.Вот летит карьером наш отряд.— Ну, а все же юность не догонишь! —Звонко мне подковы говорят.

Всех обходит школьница-девчонка,Ветер треплет озорную прядь.Мне подковы повторяют звонко:«Все напрасноЮность догонять!»

Не догнать?В седло врастаю крепче,Хлыст и шпоры — мокрому коню.И кричу в степной бескрайний вечер:— Догоню!Ей-богу, догоню!

1952

КАТЕРИНА

Шли купцы животами вперед,В кабаках матерились длинно.В тот ничем неприметный годОбвенчалась ты, Катерина.

Мать крестилась сухой рукой,Робко вздрагивали ресницы.Ты в кого уродилась такой —Большеглазой да тонколицей?

Ты в кого уродилась, скажи,С этим сердцем, большим и чутким?Как ты сможешь с Кабанихой жить,Слушать пьяного мужа шутки?

Муж кудлатой трясет головой:Мол, конечно, бывают краше,Но «карактером» ничего —Больно тихая, как монашка.

— Знаем тихие омута! —На невестку свекровь шипела.В низких горницах — духота,Были б крылья — так улетела.

А любовь? Разве это любовь?Здесь и любят наполовину…Днем и ночью грызет свекровьБезответную Катерину.

Взгляды сплетниц-купчих остры.Все ж ты вырвалась на свободу:По преданию, с той горыКатерина бросилась в воду…

Я всегда эту гору найду,Отыщу ее склон зеленый:Летом в сорок втором годуТам держали мы оборону.

1952

В БОЛЬНИЦЕ

Я помню запах камфары в палатеИ Таниного сына тихий плач.Со мной стояла девушка в халате —Наталья Юрьевна,                             Наташа,                                            врач.

Она сказала:                      — Все, —                                        и отвернулась…А Тане шел лишь двадцать пятый год.Она умела песни петь под пулями,Когда в атаку поднимался взвод.

Всегда терять товарища нам горько,Но кажется вдвойне нелепой смерть,Когда она не тронет в гимнастеркеЗатем, чтоб дать в постели умереть.

Наш врач НаташаВсех больных моложе.Хоть не пришлось бывать ей на войне,Невольно думалось —Такая может,Как и Татьяна, песни петь в огне.

Или привить себе чуму, коль надо.Или отдать больному кровь свою.Порой вставала перед ней преградаНе легче, чем у воина в бою.

И в каждое свободное мгновенье —Она в дежурку — и за микроскоп.Уверенные, точные движенья,Над линзою склоненный умный лоб.

Наташа знала —Не дается скороПобеда никому и никогда,Но смерть возьмем мы приступом                                                      упорным,Как вражеские брали города.

1952

«Вот по нехоженым тропам…»

Вот по нехоженым тропамЧерез поля,Без дороги,Мчит меня вдальГалопомДосармовский конь тонконогий.

Ветер встречает гулом —Знойный ветер июля.Птица над ухом мелькнулаИль просвистела пуля?

Пахнет полыньюИлиПорохом снова тянет?Может, в том облаке пылиСкрылись однополчане…

1952

ОДНОПОЛЧАНКЕ

Эти руки привыклиК любой работе —Мыть полы,Рыть окопы, стирать.Им пять лет приходилосьВ стрелковой ротеПод огнем солдат бинтовать.

Эти руки зимойНе боялись стужи,Не горели они в огне,А теперьВ окружении светлых кружевОчень хрупкими кажутся мне.

Ты выходишь с сынишкойИз детского сада,Как подросток, тонка, легка.Но я знаю —Все выдержит, если надо,Эта маленькая рука.

1952

«Я ушла от тебя…»

Я ушла от тебя…Пышут улицы жаром.От слепящего солнцаПрищурив глаза,Я шагаю однаПо нагретым тротуарам…Комсомольская площадь,Казанский вокзал.

Я билеты взяла,Задержалась у касс на минутку —Все ж не так одинокоВ толпе, в папиросном дыму.

Молодой офицерБросил вслед осторожную шуткуЗа веселое словоСпасибо ему.

А старушка с котенкомИ бесчисленными узламиВдруг спросила,Не плохо ли мне,Отчего я бледна…

Смотрит женщина вследПонимающими глазами —Прямо в сердце моеВзглядом дружескимСмотрит она.

Понимает она —Утешенье сейчас не поможетИ в сторонке стоит,Машинально платок теребя…Улыбнуться бы мнеЭтим людям хорошим.Я ушла от тебя.Как мне жить без тебя?..

1952

СТУДЕНТКЕ

Давно ли навстречу буреВ грохот, огонь и дымШла ты на быстром аллюреС эскадроном своим?

Давно ли земля горелаПод легким копытом коня?Сколько ты хлопцев смелыхВынесла из огня?

Давно ли казалось странным,Что где-то на свете тишь?

…Теперь с пареньком румянымЗа партою ты сидишь…

1952

«В час, когда багровые закаты…»

В час, когда багровые закатыОсвещают неба синеву,В битвах побывавшие солдатыЛюбят по-особому Москву.

Подметает дворник тротуары.На бульварах шумно и пестро.Улыбаются, встречаясь, парыПод часами или у метро.

И в улыбке этих губ счастливых,В полыханье этих юных глазВсюду наше русское:                                     — СпасибоВам, солдатам, защитившим нас!

1952

«В почерневшей степи Приднепровья…»

В почерневшей степи Приднепровья,Где сады умиралиВ орудийном огне,Наградил меня богНастоящей любовью,Ведь бывало и такНа войне.

В почерневшей степи Приднепровья,Где сады умиралиИ дымился металл,На бегу,Захлебнувшись кровью,Мой любимыйУпал…

Нас война приучилаК утратам и крови.Я живу не однаВ своем мирном дому.Отчего же ты снишься мне,Степь Приднепровья,И сады в орудийном дыму?..

1952