Симон Чиковани - Стихотворения и поэмы Страница 7

Этот монолог — обвинительная речь против всего, что смеет посягнуть на жизнь, на свободу и талант человека. И он же — защитная молитва, «охранная грамота» ему, казалось бы, беззащитному, но воистину могучему по силе своего духа. О нем, обладателе того чудодейственного дара, который, подобно морской раковине, вмещающей и сохраняющей в себе все отзвуки бесконечного океана, может обнять и увековечить все краски, все звуки, все чувства и мысли мира, поэт говорил и ранее, еще в довоенных своих стихах:

Я, как Шекспир, доверюсь монологув честь раковины, найденной в земле.Ты послужила морю молодому,теперь верни его звучанье мне.

…О раковина, я твой голос вещийхотел бы в сердце обрести своем,чтоб соль морей и песни человечьисобрать под перламутровым крылом.

И сохранить средь прочих шумов — милыйшум детства, различимый в тишине.Пусть так и будет. И на дне могилыпусть всё звучит и бодрствует во мне.

Жизнелюбие и мысли о бессмертии пронизывают творчество Симона Чиковани, определяя все движения его души, все физическое, духовное и нравственное существо поэта. Но это жизнелюбие особого рода — предельно, драматически напряженное, включающее в себя страх смерти и небытия. Мы видели, как отразилось это чувство в стихотворении «Сказанное во время бомбежки». А вот стихотворение-мольба, обращенная к неумолимой старости:

О старость, приговор твой отмении детского не обмани доверья.Не трогай палисадники мои,кизиловые не побей деревья.

Позволь, я закатаю рукава.От молодости я изнемогаю —пока живу, пока растет трава,пока люблю, пока стихи слагаю.

Изнеможение от молодости, от полноты жизни, от творчества и чудотворства, вечное предвкушение начала, возникающее даже в те мгновения, когда перо, казалось, выпадает уже из рук, это и есть талант жизни, который оказывается и талантом поэтическим. Об этом Симон Чиковани говорил в своих творческих декларациях: «…поэзия всегда является чудесным результатом непростой, напряженной драматической встречи поэта и мира, искрой, высеченной при их столкновении, независимо от того, гармония или конфликт связывает поэта с миром. Лишь равнодушие неспособно высечь эту искру, т. е. неспособно к зачатию стиха».[15]

Встреча Симона Чиковани с миром высекла несгорающее пламя поэзии — высокой и благородной, сильной и здоровой духом, молодой и человечной:

О стихи, я бы вас начинал,начиная любое движенье.Я бы с вами в ночи ночевал,я бы с вами вступал в пробужденье.

Своеобразие поэтического искусства зрелого Чиковани состоит не во внешнем блеске слова. Его поэзия как бы упорно вовлекает нас вглубь, в свои недра. Главная, решающая роль принадлежит здесь внутренним формам стиха, поэтической живописи, своеобразной системе пластических образов.

Творческая мастерская Симона Чиковани чрезвычайно богата разнообразнейшими средствами и способами выражения. Перу поэта принадлежат многие произведения, привлекающие оригинальным мелодическим звучанием и оркестровкой стиха. Но с точки зрения поэтического искусства особенно значительны в творчестве Чиковани именно формы художественной, в собственном смысле слова, выразительности.

Это обстоятельство неоднократно отмечалось исследователями и ценителями его поэзии.

Следует подчеркнуть, что Симон Чиковани был одним из лучших знатоков классической и современной живописи среди грузинских литераторов нашего времени. Ему было свойственно оригинальное восприятие многих старых и современных мастеров кисти, и он всегда был готов с увлечением говорить об их искусстве. Но те, кому случалось хотя бы несколько раз беседовать с поэтом, легко могли заметить, что с особой заинтересованностью относился он к творчеству французских художников нового времени.

Правда, по своим эстетическим воззрениям Симон Чиковани стоял на позициях прямо противоположных по многим принципиальным вопросам импрессионизму, но можно сказать, что своеобразная живописная манера Моне и Писсарро, как и все творческое наследие французских художников конца прошлого столетия, имела важное значение для его поэзии.

В этом отношении примечательно не только то обстоятельство, что как в своих ранних стихотворениях, так и в поздних Чиковани часто обращался к излюбленной импрессионистами натуре (стога сена на солнце, дождь, город во время дождя и т. д.).

Строки Симона Чиковани порой легко узнать даже вне контекста по некоторым внешним признакам. Характерно, например, что он особенно часто прибегает к метафорам и сравнениям (построенным на неоднократно повторяемом союзе «или»), которые вызывают у читателя многослойные образные представления.

Такое богатство поэтических ассоциаций вызвано обостренным восприятием живописных оттенков «предмета».

Метафорическая система Симона Чиковани, в отличие от образного строя классической лирики, лишена строгой простоты и гармоничности, поскольку главная цель поэта — не гармония и четкость, а обилие оттенков и их сочетаний. Многие его поэтические картины, как и знаменитые полотна импрессионистов, писаны «на пленэре» и сохраняют чудесное богатство живых красок природы.

Однако именно здесь наиболее ярко проявляется одна особенность, которая резко отличает художественную манеру поэта от импрессионистской живописи. Симону Чиковани совершенно чужда присущая творчеству импрессионистов подчеркнутая мягкость красок, спокойные, несколько затуманенные тона, а также специфическая зыбкость рисунка. Чиковани-художник, как правило, подбирает резко контрастные сочетания, ярчайшие оттенки, которые не сливаются, а, наоборот, как бы сталкиваются, борются друг с другом и таким образом создают совершенно особое настроение.

Характерно в этом отношении одно из последних стихотворений поэта — «Переход через Гомбори», с его столпотвореньем «хрупких светотеней, слепящих красок и кромешной тьмы».

Следует также отметить, что для Симона Чиковани не меньшее значение, чем цвет, имеют пластические свойства предмета.

Ничего общего с «чистой живописью» не имеет, в частности, неоднократно повторяющееся в его стихах сравнение солнца с оленем. Здесь, как и во многих других его поэтических образах, перед нами — ярко выраженная «скульптурная» манера видения и воплощения реальных впечатлений.

Главная же особенность творчества Симона Чиковани состоит в исключительно острой и динамичной манере поэтического отображения мира, что в большинстве случаев придает его полотнам или даже простым («живописным», «скульптурным» или «графическим») эскизам отчетливо экспрессивный характер.

В поэтическом искусстве Симона Чиковани изобразительность никогда, в сущности, не имеет самодовлеющего характера. Внешняя действительность, «мертвая» или «живая» природа интересуют его не как предмет для описания, а как материал для лепки поэтических образов, конечная цель которых состоит не в достижении живописного или скульптурного эффекта, а в наиболее полной передаче переживания и мысли.

Обилие контрастных красок передает сложную гамму духовного мира поэта. Многообразие внешних изобразительных средств обусловлено внутренним многообразием его впечатлений.

Симон Чиковани — поэт аналитического мышления, один из тех современных мастеров, которые отличаются обогащающим поэтику XX века обостренным вниманием к детали, к составным частям целого; один из тех, в чьем творчестве наиболее четко выразился характерный для современного поэтического искусства интерес к конкретному, частному. «Обостренное приглядывание к вещи» и соответствующий «крупный план» (определения Ю. Олеши) лежат в самой основе образного строя поэзии Симона Чиковани.

Трудно назвать другого грузинского поэта наших дней, который бы так мастерски умел выявлять скрытую значительность и многозначность явления, узреть в мельчайшей частице внутреннюю полноту и масштабность бытия. Поэтической детали предоставлена важнейшая роль в его стиле. Здесь можно было бы привести множество отдельных образцов, но у Симона Чиковани есть целый ряд произведений, целиком построенных на таком принципе (в их числе уже рассмотренные нами стихотворения «Старинные часы», «Морская раковина», «Гнездо ласточки» и др.).

Мысль поэта, как правило, развертывается от единичного к универсальному, от малого к монументальному, и внутренний пафос его исканий (как и у автора бессмертного «Мерани») очень часто представляет страстный порыв к преодолению «пространства» и «времени».