Татьяна Стрыгина - Пасхальные стихи русских поэтов Страница 7

***

Образ Твой, мучительный и зыбкий,Я не мог в тумане осязать.«Господи!» – сказал я по ошибке,Сам того не думая сказать.Божье имя, как большая птица,Вылетало из моей груди.Впереди густой туман клубится,И пустая клетка позади.

Дмитрий Мережковский

(1866–1941)

Христос воскрес

«Христос воскрес» – поют во храме;Но грустно мне… Душа молчит:Мир полон кровью и слезами,И этот гимн пред алтарямиТак оскорбительно звучит.Когда б он был меж вас и видел,Чего достиг ваш славный век:Как брата брат возненавидел,Как опозорен человек,И если б здесь в блестящем храме«Христос воскрес» он услыхал,Какими б горькими слезамиПеред толпой он зарыдал!

Пусть на земле не будет, братья,Ни властелинов, ни рабов,Умолкнут стоны и проклятьяИ стук мечей, и звон оков, —О лишь тогда, как гимн свободы,Пусть загремит: «Христос воскрес!»И нам ответят все народы:«Христос воистину воскрес!»

Stabat Mater

На Голгофе, Матерь Божья,Ты стояла у подножьяДрева Крестного, где былРаспят Сын Твой, и, разящий,Душу Матери скорбящейСмертной муки меч пронзил.Как он умер, Сын Твой нежный,Одинокий, безнадежный,Очи видели Твои…Не отринь меня, о Дева!Дай и мне стоять у Древа,Обагренного в крови,Ибо видишь – сердце жаждетПострадать, как Сын Твой страждет.Дева дев, родник любви,Дай мне болью ран упиться,Крестной мукой насладиться,Мукой Сына Твоего;Чтоб, огнем любви сгорая,И томясь, и умирая,Мне увидеть славу раяВ смерти Бога моего.

Весеннее чувство

С улыбкою бесстрастияТы жизнь благослови:Не нужно нам для счастияНи славы, ни любви,Но почки благовонныеНужны, – и небеса,И дымкой опушенныеПрозрачные леса.И пусть все будет молодо,И зыбь волны порой,Как трепетное золото,Сверкает чешуей.Как в детстве, все невиданнымПокажется тогдаИ снова неожиданным —И небо, и вода,Над первыми цветочкамиЖужжанье первых пчел,И с клейкими листочкамиБерезы тонкий ствол.С младенчества любезное,Нам дорого – пойми —Одно лишь бесполезное,Забытое людьми.Вся мудрость в том, чтоб радостноВо славу Богу петь.Равно да будет сладостноИ жить, и умереть.

Март

Больной, усталый лед,Больной и талый снег…И все течет, течет…Как весел вешний бегМогучих мутных вод!

И плачет дряхлый снег,И умирает лед.А воздух полон нег,И колокол поет.От стрел весны падет

Тюрьма свободных рек,Угрюмых зим оплот, —Больной и темный лед,Усталый, талый снег…И колокол поет,Что жив мой Бог вовек,Что Смерть сама умрет!

Молитва о крыльях

Ниц простертые, унылые,Безнадежные, бескрылые,В покаянии, в слезах, —Мы лежим во прахе прах.

Мы не смеем, не желаемИ не верим, и не знаем,И не любим ничего.

Боже, дай нам избавленья,Дай свободы и стремленья,Дай веселья Твоего,О, спаси нас от бессилья,Дай нам крылья, дай нам крылья,Крылья Духа Твоего!

Николай Минский

(1855–1937)

Гефсиманская ночь

Восстав от вечери последней,Он шел врагов своих встречать,Слова любви венцом страданий увенчать.С ним шли ученики. Прохлада ночи летней,Сменивши знойный день, струилася вкруг них.И спящий мир в тот час прекрасен был и тих.Бледнея, месяц плыл по голубой пустыне.Бессонный ключ, звеня, тишь ночи нарушал,И где-то мирт расцвел, и бальзамин дышал.Он шел, дивясь душой. Нет, никогда доныне,Привыкши созерцать бесплотные черты,Не видел на земле он столько красоты.

И путь Ему лежал вблизи дворца Пилата.В дворце шла оргия. За мраком колоннадГремела пиршества палата,И шепота любви был полон темный сад.То звук лобзания, то смех гетеры хитрыйРаздастся и замрет за мраморной стеной.Но вот стихает пир. Рыданье нежной цитрыВлилось в немую ночь дрожащею волной.И голос женщины, печальный и зовущий,Запел под лепет струн, и разбудил он вдругИ воздух дремлющий, и сонных маслин кущи,И звезды, и луну, всю ночь, весь мир вокруг.И мир, отдавшись весь тем звукам, полным яда,Казалось, трепетал и страстно вторил им:«Да, средь земных скорбей одна лишь есть отрада.Да, только тот блажен, кто женщиной любим,Кто ночью темной, ночью луннойК устам возлюбленной прильнетИль внемлет, как она поетПод ропот цитры тихоструйной…»И он ускорил шаг, печали не тая, —Но песня вслед за ним вилася, как змея.

Чрез город дремлющий теперь вела дорога,Но город не дремал. Был Пасхи первый день,И всякий средь семьи вкушал покой и лень,На кровлю вышедши иль сидя у порога.И в чуткий слух лились то звонкий детский смех,То оклик матери, то песенка простая, —Те звуки и слова, которые для всех,Кто в мире одинок, звучат как песни рая.В них слышен был призыв, была мольба слышна:«Сюда, страдалец, к нам. Одно есть в жизни счастье —Семьи приветливой любовь и тишина,И ласки чистые, и кроткое участье…»А Он спешил вперед, исполненный тоски.И, отставая, шли за Ним ученики.

На Масличной горе, вблизи вершины черной,Две старых маслины, обнявшися, росли.Устав за долгий день учить народ упорный,Здесь, пред лицом небес и пред лицом земли,Молиться Он любил всю ночь, пока с востокаНе брызнут стрелы дня и облака зажгутИ тени от холмов по долам побегут;Тогда в тени олив Он засыпал глубоко.Туда Он шел теперь. он жаждал пред ОтцомМолиться и рыдать наедине в пустынеИ воскресить в душе, пред тягостным концом,Святой восторг, с каким Он ждал конца доныне.И вот, уж миновав Иосафат пустой,Он полгоры прошел, скорбя невыразимо,Как вдруг, из тьмы кустов, ученикам незримо,Явился злобный дух, и дерзкою пятойКасаться он дерзал следов пяты нетленной.Он видел, он постиг, как страждет друг вселенной,И мрачным торжеством глаза его зажглись,И, следуя за Ним, шептал он: «Оглянись!Прекрасна ночь – и жар любовныйВ людских сердцах сильней горит,И сон блаженный, сон греховныйНад спящим городом парит.Грудь ищет страстно груди знойной,Горят уста, и взор погас…Куда, мечтатель беспокойный,Куда бежишь Ты в этот час?Исполнен к грешникам участья,Ужель Ты смерть готов принять,Чтобы избавить их от счастья,Чтоб цель у жизни их отнять?О, Ты не знаешь власти чуднойЗемной любви, земных утех,Как грех силен, как сладок грех…Верь, быть подвижником нетрудноТому, кто прожил жизнь, как ты,Скитальцем нищим и бездомным,Кто потуплялся взором скромнымПред дерзким взором красотыИ убегал перед соблазном.Нет, Ты вернись в толпу со мной,Ты Сам сперва в потоке грязномИсчезни мутною волной.Изведай все: мученья страсти,Объятий вечно новый рай,И месть, и зависть испытай,И упоенье гордой власти.Тогда реши: пустой ли звукТщета грехов и заблуждений,И можно ль отказаться вдругОт раз вкушенных наслаждений.Тогда узнай, легко ль спастиЧистейшей жертвой мир нечистыйИ с проторенного путиУвлечь толпу на путь тернистый.Иль Ты мечтаешь, что онаЗабудет все – очаг семейный,Науки тайной письмена,И славы гул благоговейный,И шум пиров, и страсти бред,И вдруг, восстав из грешной бездны,Пойдет за призраками вслед —Куда? в какой-то мир надзвездный?И Ты мечтал о том, скромнейший изо всех?Гордыня дикая! Гордыни ослепленье!Покуда мир стоит – всесилен грех,И бог земной – земное наслажденье.Вернись! Вернись! Вернись! Тебе я счастье дам…»Так злобный дух шептал, и горестный УчительПромолвил, обратясь к Своим ученикам:«Молитесь! Близко искуситель».И стал молиться Сам. Но только слезный взорОн поднял вверх, согнув дрожащие колени,Как снова выступил из мрака злобный гений,И крылья черные над плачущим простер,И слезы высушил своим дыханьем льдистым,И чистый слух язвил злоречием нечистым.«Смотри, – коварный дух сказал, —Встают виденья дней грядущих.Ты видишь пиршественный зал,Гостей хохочущих и пьющих?Их тесен круг. Седой старик —Хозяин пира. С лаской пьянойВот он щекой своей румянойК груди красавицы приник.То – дочь его: лишь преступленьеОсилить может пресыщенье.Вот засыпает он. Не верь!Прикрыв зрачки, как хищный зверь,Он смотрит с злобой беспокойной,Как сын его, отца достойный,Радушно потчует гостей,Торопит шуткой пир усталыйИ цедит сам вино в бокалыРукой предательской своей.Все пьют. Вдруг вопль… Вскочил, кто в силах…Бегут к дверям, ползут назад…Кричат, упав: «Измена! Яд!»Но поздно. Смерть течет в их жилах.Тогда очнувшийся старикВ объятья сына призывает,И стоны смерти прерываетЕго злорадства дикий крик…Кто ж изверг сей? Ночной грабитель?Злодей, таящийся во мгле?Нет, Твой наместник на земле,Твоих заветов он хранитель,Он – высший совести судья,Его народы чтут, как дети.Гляди ж, безумец! Вот, спустяПятнадцать медленных столетий,К чему распятье приведет!Чтоб пресыщенному злодеюДоставить силу и почет;Чтобы, святынею ТвоеюПокрыв преступное чело,Творить свободней мог он зло…Вернись! Оставь людей судьбе неумолимой!Вернись! Ты не спасешь их жертвою своей!»

И, руки вверх воздев, молился Друг людей:«Да идет чаша эта мимо».И вновь злой гений говорит:«Вот площадь шумная. Трибуна,Как бы скала среди буруна,Над ней высокая царит.В трибуне той – старик бесстрастный,Как нищий, в рубище одет.В его лице кровинки нет,Недвижен взор сухой и властный.Толпа, ревущая окрест,Вблизи него хранит молчанье.Он оперся на черный крест,Застыл, как рока изваянье.И вдруг – о, чудо! – по лицуУлыбка легкая мелькнула.Какая сила мертвецуСпособность чувствовать вернула?Толпа стихает. Слышен хор.На площадь шествие выходит.Монах с крестом его подводитТуда, где высится костер!Средь черных ряс в рубахах белыхМужей и жен идут ряды.Злых пыток свежие следыГорят на лицах помертвелых.И вот хоругвей черный лесНедвижно стал. На возвышеньиМелькнули мучеников тени.И вдруг костер в дыму исчез —Под стоны жертв, под пенье хора,Под тяжкий вздох Твоей груди.Но Ты на старца погляди!Не сводит огненного взораС огня, дыханье затаив.Он молод стал, он стал красив,Молитву шепчет… НеужелиТвое он имя произнес?Тебе – Ты слышишь? – он принесНесчастных в жертву, что сгорели.Тебя прославил он огнем,За души грешников предстатель.Ты весь дрожишь? Так знай, мечтатель:О кротком имени ТвоемМоря из крови заструятся,Свершится бесконечный рядЗлодейств ужасных, освятятсяКинжал и меч, костер и яд.И будут дикие проклятьяТвою святыню осквернять,И люди, именем распятья,Друг друга будут распинать.И станет знаменем в борьбе непримиримойТвой крест, Твой кроткий крест, символ любви Твоей…»И, руки вверх воздев, молился Друг людей:«Да идет чаша эта мимо!»А демон хохотал: «Взывает к небесамИ чашу горькую ко рту подносит Сам.Как! не смутил Тебя костер, ни пир кровавый?Ты медлишь здесь, назло и людям и себе?Уж не ошибся ль я в Тебе?И вместо истины не жаждешь ли Ты славы?О, если так, то жди. Удачно выбран миг:Тьма в городе людей… Иди на муки смело!Пусть кровь Твою прольют, пусть распинают тело.Я вижу: нрав толпы глубоко Ты постиг.Да, жаждет и она не правды, не святыни,Но правды идолов, святыни алтарей.Толпе дай образы, лишь резче да пестрей,Миражи ей твори средь жизненной пустыни,Чтоб было вкруг чего, беснуясь, ей плясатьИ воздух воплями безумно потрясать.Поменьше мудрости, лишь было б красок много.Глаза людей прельщай, не трогая сердец.Понятней им немой, но блещущий телецИз туч вещавшего невидимого Бога.Вот отчего Твой крест и бледный труп на нем,Прекрасное лицо и скорби выраженье,И тернии, и кровь, и воины кругомГлубоко поразят толпы воображенье,Легенды создадут – стозвучный бред молвы —И будут жить в веках, но вечно ли? Увы!Гляди: вот храм, Твой храм недавно,Теперь неведомо он чей.Перед толпой оратор славныйТам держит речь. Все горячей,Неудержимей льется слово.Он говорит, что для землиСтолетья сумрака прошли,Что мир стряхнул с себя оковыНеправды, рабства – и Твои!Твою борьбу, Твои мученьяОн осмеянью предает,Твою любовь, Твои ученьяАскета бреднями зовет.Тебя клеймит он изувером,Голгофу – трусости примеромИ школой нравственных калек.Он говорит: в безумья векВселенной правил бог безумный,Пусть Разум правит в век разумный!И вот, в ответ его речам,Раздался гром приветствий пылких,Раскрылась дверь – и вносят в храмНа раззолоченных носилкахПолураздетую жену,Законодательницу оргий.Нет, не гремели в старинуТебе подобные восторги!Тебя сменив, как божество,Вступил порок в Твою обитель,Забыт Божественный Учитель,И вот – преемница его!И вот она – толпа, развратная блудница,Хоть пресыщенная давно,То оргий бешеных, то истязаний жрица,Всегда безумная равно.Рабы мучителей, мучители пророков,Сыны отцов, которых БогХоть смыл с лица земли, но все ж клейма пороковС души детей их смыть не мог.И за толпу умрешь? Толпой же распят будешь?Но слышишь: спят ученики…Уж если спят они, ужель толпу разбудишь?Вернись! в пустыню убеги!..»

Так искушал злой дух, ликуя беспредельно.И Друг людей молчал, поникнув головой.Душа скорбела в Нем смертельно,С чела катился пот кровавою струей,И ум изнемогал от тяжкого боренья.И вся вселенная в те горькие мгновеньяНедвижно замерла, молчала и ждала…Великий, страшный час, когда в душе скорбевшей,В душе, за целый мир болевшей,Свершалось таинство борьбы добра и зла.И там, на небесах, в селеньях жизни горней,Настало царство тишины.И Сам Господь скорбел, сокрывшись в туче черной.Толпились Ангелы, тоской омрачены.И вдруг один из них, с поспешною тревогой,На землю ринулся…Когда, по скорби многой,Друг мира поднял взор, уже стоял пред нимС очами, полными надежды и испуга,Безгрешной красотой сиявший серафим.И долго, грустные, глядели друг на друга.И Ангел пел:«Кто крест однажды хочет несть,Тот распинаем будет вечно,И если счастье в жертве есть,Он будет счастлив бесконечно.

Награды нет для добрых дел.Любовь и скорбь – одно и то же.Но этой скорбью кто скорбел,Тому всех благ она дороже.Какое дело до себя,И до других, и до вселеннойТому, кто шествовал, любя,Куда звал голос сокровенный!

Но кто, боясь за ним идти,Себя сомнением тревожит,Пусть бросит крест среди пути,Пусть ищет счастья, если может…»

И прояснилися Скорбевшего черты,И, руки вверх воздев, молилсяОн смиренно:«Не так, как Я хочу, а так, как хочешь Ты».И шепот радости промчался по вселенной.

Он разбудил учениковИ молвил: «Час Мой наступает».И чу! им слышен звук шагов,К ним звон оружья долетает.Мелькнули факелы в кустах,Сноп света вырвался оттуда.И вот – с улыбкой на устахИз мрака кра́дется Иуда…

Семен Надсон