Олег Хлебников - На небесном дне Страница 7

Остальные, к счастью, живы. И всех их автор считает братьями. Так что слово «брат», встречающееся в его поэмах, собирательное. Но иногда и очень конкретное.

Так же собирательно, а иногда очень конкретно надо воспринимать и героиню по имени Она (или Ты).

Всё действие поэмы «В том же составе» относится к семидесятым-восьмидесятым годам ХХ века. А окончательное крушение кухонной Москвы произошло позже – в девяностых, вместе с СССР… Собственно, в последний год восьмидесятых – в 1990-м, в сентябре, автор накаркал крах «Союза нерушимого», когда написал свой «Дилижанс» (см. следующую главу).

Впервые московская повесть «В том же составе» была опубликована в журнале «Знамя».

IV. Дилижанс

Хроника – 1990

Анне

– Вишь ты, – сказал один другому, – вон какое колесо!

Аэропорт – эротика и спорт:

важнее ожидание полёта,

чем сам полёт. И веско дремлет кто-то,

своей натренированностью горд.

А кто-то взмокший мечется от

справочной ночной, где женщина не рада

ему, – налево – вновь к

администратору – тара-ра-ра – петь серенады.

И всё же не об этом разговор —

нет, не о вознесенье предстоящем! —

но о мгновенье хрупком, преходящем,

а в нём вся жизнь – и радость, и позор,

волненье, искушенье, скука, злость…

Речь о прилёте в край полдневный, сочный —

среди тревожной, влажной южной ночи,

наглеющих почти эстрадных звёзд,

бесстыже-голых лавок и реклам

(таких московских – как не улетали!),

средь огоньков, аукающих дали

и разводящих сумрак по углам.

1

Его богатство – конь ретивый…

Нам не везло – нас не везли.

Бензин был дорог этим летом

(уже Ирак играл Кувейтом

и мрак зиял из-под земли),

но были дёшевы рубли —

всё легче делались, трофейней.

Как хорошо, что мы нашли

микроавтобус у кофейни.

Тридцатник – и прибудем на…

ну, словом, к месту назначенья —

туда, где море и сосна,

и солнце – без ограниченья.

Залезли, сели, стали ждать…

Но что-то

наш предводитель встал опять

со скучным видом у капота…

Ну ничего – сейчас, сейчас —

ещё попутчика обрящем

и – в путь!.. А вот и он как раз:

грузин как будто бы. Курящий…

Сейчас докурит – и вперёд…

Ещё спелее звёзды стали:

так ветку неба пригибали

к земле, что чудилось: вот-вот

их кто-то всё-таки сорвёт…

Хоть все, кто мог, в далёкой дали.

Грузин курил, шофёр стоял.

Меж тем ещё приспела пара:

он – седовласый, сухопарый,

она – Совкома идеал —

блондинка, выпуклая вся,

со стойким взглядом, мягким носом…

– Ну что, поехали? – с вопросом

в пространство обратился я.

Ответа не было… Из тьмы

возникла только Марьиванна —

она! Пусть Ольга иль Татьяна

звалась, – не обознались мы:

– Тут мою девочку не ви-

де-ли-ли-Ли-ду?

– Нет! – сказали

грузин и мы с тобой. Дрожали

в её руках цветы любви…

Ушла. Щелчок. На Ереван

посадку объявили… «Боже! —

я вздрогнул, – как это похоже

звучит сегодня: на Ливан… —

на Ереван… – одно и то же!

Не дай-то бог: Сургут – Бейрут…»

Грузин усы разгладил тут:

– Откуда к нам? – кивнул соседям

(Так всё-таки когда поедем?..),

услышал «Клайпеда», спросил

о положенье дел и сил

в Литве. (А может, ждём кого-то?..)

– Нет ископаемых, – зевоту

сдержал мужчина. (…Но – кого?)

– Ландсбергис как?

– Да ну его…

– У нас получше: чай, марганец…

(Ну что он ждёт ещё, поганец!..)

– Марганец – это хорошо, —

вступила женщина весомо.

И муж затих – как будто дома…

(И что он хочет-то? Ещё?

И так слупил!..)

– …и нефть, и мех…

Когда от всех освободится, —

исторгла крашеная жрица, —

России будет лучше всех.

Нет, не литовцы, понял я

(мы целый час уже стояли),

хотя и русские едва ли —

те б возроптали?..

– Ты свинья! —

сказала ты. – Давно машину

поймал бы, если-б-был-мужчина. —

И посмотрела на меня.

О, этот русский женский взгляд! —

строптивость и сентиментальность,

не воплощённые в реальность,

в нём адским пламенем горят…

И я вскочил…

– МОЮЛИДОЧ…

не видели? – из тьмы кромешной

лик Марьиванны безутешный

всплыл и опять метнулся прочь…

Такси, как в стойлах рысаки,

скучали и хотели ехать —

как жалко, что для их успеха

нужны другие седоки…

– Ворьеё – ворчали мужики, —

кооператорэкетиры!..

Но знал водила: из Москвы

другие будут «командиры» —

богатыри! – не вы…

2

…дядя, ведь не даром…

Уже никто не прилетал

в аэропорт курорта Сочи.

И вдруг – скрежещущий металл

и сонный голосок: (с отточья)

«…чка Лидочка… Владивосток…

замужняя… с образованьем…

тебя ждёт мамочка…» Щелчок.

Все выслушали с пониманьем.

Грузин курил, шофёр стоял —

мы два часа уже стояли.

А где-то моря пенный вал!..

Тут я, не выдержав, сказал:

– Пойдём!.. Там продают хинкали…

…Так в темноту вперяли взгляд

из чёрной «Волги» трансцендентной

гэбэшники – лет шесть назад, —

ловя последних пациентов.

Смурные муровцы вот так

ждут появления убийцы

на месте преступленья. Мрак.

Но от закона не укрыться.

Так ждали мы кого-нибудь,

кто б согласился ехать с нами…

Уж Марьивановна с цветами

к нам притулилась отдохнуть.

Но, коль судьбу сравнить с весами,

склонила чашу лишь чуть-чуть…

Опять заговорил грузин —

про нефть, про цены на бензин,

делёжку прибыли с завгаром:

– Зачем ему пахать задаром?

Пускай стоит! —

                    …Над головой,

над крышей «рафика» – неужто

цикады?!

– Подводить не нужно —

хороший парень, молодой, —

муж успокаивал блондинку.

– Мне с ним не спать. —

…Сверлили тьму

цикады…

– …переходим к рынку…

– А жаль!

– О чём ты? Не пойму…

Хороший парень… (Вновь цикады!)

– Так, может, доллары дадим? —

съязвила ты.

– Вот так не надо, —

блондинка, зло («Не спать мне с ним!»).

Тут я не вынес:

– Палестина

куда милей Кувейта вам,

а чем, простите?

Не простила,

влепила:

– Наши храмы там.

…Чего б хотелось? Жить сперва

своей конечной жизнью частной,

к всеобщему не столь причастной,

как в наших весях века два

подряд, – и без поводырей,

идей, затей, знакомых – общих

(вагонов, мест)… Хотелось, в общем,

на пляж пустынный поскорей!

Но вновь: гармонии хотим —

рок барабанит нам другое.

…Грузин курил. Шофёр ходил.

Потом – стоял. И на него я

смотрел, как Кашпировский на

больной народ с телеэкрана.

Но под гипнозом, как ни странно,

не дёргался он ни хрена!

…Мы простояли три часа.

Разговорились и сроднились.

Мы б для ковчега не сгодились,

но для музея хама са-

ветикуса – в самый раз.

(А что ошибки просочились —

масковский выговор у нас.)

3

Четырёхстопный ямб мне надоел…

…И мне он опротивел, наконец! —

затёртый, нудный, преданный, ретивый

холуй, извозчик тупо-терпеливый —

вот только бы доехать и – конец…

Но как же звёзды здесь осатанели! —

сверкали, как рыбёшки на мели,

как битые стекляшки на панели

средь нашей разухабистой земли…

Грузин курил (стрельнуть бы сигарету! —

да времена не те…), шофёр уже

лёг на баранку (у, баран!) …О, где ты,

завгар? Ужель ночуешь в гараже?

Нет, ты сейчас вздымаешь тост последний

над изобильным всё ещё столом.

Поспать бы нам! Ну а тебе – поспеть бы

всех обласкать до света за стеклом…

Не раз мы за твоим столом сидели,

слыхали, что не в угощенье суть —

лишь в уваженье… Так ли, в самом деле,

завгар, завхоз, завмаг, зав-чем-нибудь?

Но пусть тамбовский волк тебе товарищ,

а гусь – свинье, и мир с ума сошёл,

мы и сейчас – покуда угощаешь —

спешим за твой вечнозелёный стол…

О Грузия! Приют поэтов русских,

блондинок тусклых чистый водопой,

на тропах узких, поворотах резких —

как в этот раз останешься собой?..

Россия, о! В твоём дыханье зимнем

согрев свои начальные лета,

наглец, как я завидовал грузинам,

что родина у них не отнята!

Как вспоминал наш домик в три окошка

(и в каждом – вьюга, вата, конфетти),

день ото дня осознавая то, что

лишь в нём одном ещё ютилась ты.

Но стоило по щучьему веленью,

по своему хотенью – из ворот

шмыгнуть – и в то же самое мгновенье

навстречу выступало населенье

и мало походило на народ.

…Вздохнула Марьивановна: – А вот

вчера пришельцев встретила – цветочки

купила тоже – сколько же хлопот

им с нами, ой!.. – Седой ответил: – Точно,