Александр Твардовский - Василий Теркин. Стихотворения. Поэмы Страница 7

Если б залпы победные

Нас, немых и глухих,

Нас, что вечности преданы,

Воскрешали на миг, —

О, товарищи верные,

Лишь тогда б на войне

Ваше счастье безмерное

Вы постигли вполне.

В нем, том счастье, бесспорная

Наша кровная часть,

Наша, смертью оборванная,

Вера, ненависть, страсть.

Наше все! Не слукавили

Мы в суровой борьбе,

Все отдав, не оставили

Ничего при себе.

Все на вас перечислено

Навсегда, не на срок.

И живым не в упрек

Этот голос наш мыслимый.

Братья, в этой войне

Мы различья не знали:

Те, что живы, что пали, —

Были мы наравне.

И никто перед нами

Из живых не в долгу,

Кто из рук наших знамя

Подхватил на бегу,

Чтоб за дело святое,

За Советскую власть

Так же, может быть, точно

Шагом дальше упасть.

Я убит подо Ржевом,

Тот еще под Москвой.

Где-то, воины, где вы,

Кто остался живой?

В городах миллионных,

В селах, дома в семье?

В боевых гарнизонах

На не нашей земле?

Ах, своя ли, чужая,

Вся в цветах иль в снегу…

Я вам жить завещаю, —

Что я больше могу?

Завещаю в той жизни

Вам счастливыми быть

И родимой отчизне

С честью дальше служить.

Горевать – горделиво,

Не клонясь головой,

Ликовать – не хвастливо

В час победы самой.

И беречь ее свято,

Братья, счастье свое —

В память воина-брата,

Что погиб за нее.

1945–1946

В тот день, когда окончилась война

В тот день, когда окончилась война

И все стволы палили в счет салюта,

В тот час на торжестве была одна

Особая для наших душ минута.

В конце пути, в далекой стороне,

Под гром пальбы прощались мы впервые

Со всеми, что́ погибли на войне,

Как с мертвыми прощаются живые.

До той поры в душевной глубине

Мы не прощались так бесповоротно.

Мы были с ними как бы наравне,

И разделял нас только лист учетный.

Мы с ними шли дорогою войны

В едином братстве воинском до срока.

Суровой славой их озарены,

От их судьбы всегда неподалеку.

И только здесь, в особый этот миг,

Исполненный величья и печали,

Мы отделились навсегда от них:

Нас эти залпы с ними разлучали.

Внушала нам стволов ревущих сталь,

Что нам уже не числиться в потерях.

И, кроясь дымкой, он уходит вдаль,

Заполненный товарищами берег.

И, чуя там сквозь толщу дней и лет,

Как нас уносят этих залпов волны,

Они рукой махнуть не смеют вслед,

Не смеют слова вымолвить. Безмолвны.

Вот так, судьбой своею смущены,

Прощались мы на празднике с друзьями

И с теми, что в последний день войны

Еще в строю стояли вместе с нами;

И с теми, что ее великий путь

Пройти смогли едва наполовину;

И с теми, чьи могилы где-нибудь

Еще у Волги обтекали глиной;

И с теми, что под самою Москвой,

В снегах глубоких заняли постели,

В ее предместьях на передовой

Зимою сорок первого; и с теми,

Что, умирая, даже не могли

Рассчитывать на святость их покоя

Последнего, под холмиком земли,

Насыпанным не чуждою рукою.

Со всеми – пусть не равен их удел, —

Кто перед смертью вышел в генералы,

А кто в сержанты выйти не успел:

Такой был срок ему отпущен малый.

Со всеми, отошедшими от нас,

Причастными одной великой сени

Знамен, склоненных, как велит приказ, —

Со всеми, до единого со всеми

Простились мы. И смолкнул гул пальбы,

И время шло. И с той поры над ними

Березы, вербы, клены и дубы

В который раз листву свою сменили.

Но вновь и вновь появится листва,

И наши дети вырастут и внуки,

А гром пальбы в любые торжества

Напомнит нам о той большой разлуке.

И не затем, что уговор храним,

Что память полагается такая,

И не затем, нет, не затем одним,

Что ветры войн шумят, не утихая,

И нам уроки мужества даны

В бессмертье тех, что стали горсткой пыли.

Нет, даже если б жертвы той войны

Последними на этом свете были, —

Смогли б ли мы, оставив их вдали,

Прожить без них в своем отдельном счастье,

Глазами их не видеть их земли

И слухом их не слышать мир отчасти?

И, жизнь пройдя по выпавшей тропе,

В конце концов, у смертного порога,

В себе самих не угадать себе

Их одобренья или их упрека?

Что ж, мы – трава? Что ж, и они – трава?

Нет, не избыть нам связи обоюдной.

Не мертвых власть, а власть того родства,

Что даже смерти стало неподсудно.

К вам, павшие в той битве мировой

За наше счастье на земле суровой,

К вам, наравне с живыми, голос свой

Я обращаю в каждой песне новой.

Вам не услышать их и не прочесть.

Строка в строку они лежат немыми.

Но вы – мои, вы были с нами здесь,

Вы слышали меня и знали имя.

В безгласный край, в глухой покой земли,

Откуда нет пришедших из разведки,

Вы часть меня с собою унесли

С листка армейской маленькой газетки.

Я ваш, друзья, – и я у вас в долгу,

Как у живых, – я так же вам обязан.

И если я, по слабости, солгу,

Вступлю в тот след, который мне заказан,

Скажу слова без прежней веры в них,

То, не успев их выдать повсеместно,

Еще не зная отклика живых,

Я ваш укор услышу бессловесный.

Суда живых не меньше павших суд.

И пусть в душе до дней моих скончанья

Живет, гремит торжественный салют

Победы и великого прощанья.

1948

О прописке

По всему Советскому Союзу,

Только б та задача по плечу,

Я мою уживчивую Музу

Прописать на жительство хочу.

Чтобы мне не ведать той печали,

Как ответят у иных ворот:

– Нет, не проживает. Не слыхали.

Номер дома, может быть, не тот.

Чтоб везде по селам и столицам

Отвечали на вопрос о ней:

– Как же, есть. Давнишняя жилица, —

И улыбки были б у людей.

Чтоб глаза у стариков яснели,

Чтобы к слову вставил не один:

– Мы еще на фронте были с нею,

Вместе помним Вязьму и Берлин.

Чтоб детишки из любого дома,

Если к ним случайно обращусь,

Говорили б:

– Как же, мы знакомы

И немножко знаем наизусть.

Чтобы не с почтеньем, а с любовью

Отзывалось каждое жилье:

– Здесь она. На доброе здоровье

Здесь живет. А как же без нее?

Вот тогда, как отзыв тот желанный,

Прозвучит о ней, моей родной,

Я и сам пропиской постоянной

Обеспечен буду под луной.

1951

Перед дорогой

Что-то я начал болеть о порядке

В пыльном, лежалом хозяйстве стола:

Лишнее рву, а иное в тетрадки

Переношу, подшиваю в «дела».

Что ж, или все уж подходит к итогу

И затруднять я друзей не хочу?

Или опять я собрался в дорогу,

Выбрал маршрут, но покамест молчу?

Или гадаю, вступив на развилок:

Где меня ждет озаренье и свет

Радости той, что, быть может, я в силах

Вам принести, а быть может, и нет?..

Все я приму поученья, внушенья,

Все наставленья в дорогу возьму.

Только за мной остается решенье,

Что не принять за меня никому.

Я его принял с волненьем безвестным

И на себя, что ни будет, беру.

Дайте расчистить рабочее место

С толком, с любовью – и сразу к перу.

Но за работой, упорной, бессрочной,

Я моей главной нужды не таю:

Будьте со мною, хотя бы заочно,

Верьте со мною в удачу мою.

1951

Мне памятно, как умирал мой дед

Мне памятно, как умирал мой дед,

В своем запечье лежа терпеливо,

И освещал дорогу на тот свет

Свечой, уже в руке стоявшей криво.

Мы с ним дружили. Он любил меня.

Я тосковал, когда он был в отлучке,

И пряничного ждал себе коня,

Что он обычно приносил с получки.

И вот он умер, и в гробу своем,

Накрытом крышкой, унесен куда-то.

И нет его, а мы себе живем, —

То первая была моя утрата…

И словно вдруг за некоей чертой

Осталось детства моего начало.

Я видел смерть, и доля смерти той

Мне на душу мою ребячью пала.

И с той поры в глухую глубь земли,

Как будто путь туда открыт был дедом,

Поодиночке от меня ушли

Уже другие проторенным следом…

В январский холод, в летнюю жару,

В туман и дождь, с оркестром,

                                                  без оркестра —

Одних моих собратьев по перу

Я стольких проводил уже до места.

И всякий раз, как я кого терял,

Мне годы ближе к сердцу подступали,

И я какой-то частью умирал,

С любым из них как будто числясь в паре.

И если б так же было на войне,

Где счет потерям более суровый,

Наверно б, жизни не хватило мне

И всем, что ныне живы и здоровы.

Но речь о том, что неизбежный час,

Как мне расстаться – малой части —

                                                             с целым,

Как этот мир мне потерять из глаз, —

Не может быть моим лишь частным делом.

Я полагаю, что и мой уход,

Назначенный на завтра иль на старость,

Живых друзей участье призовет —

И я один со смертью не останусь.

1951

Ни ночи нету мне, ни дня

Ни ночи нету мне, ни дня,