Фернандо Пессоа - Элегия тени Страница 7

«Дождливых сумерек прохлада…»

Дождливых сумерек прохлада.Нет мысли ни о ком,И все, чего для счастья надо,Мерцает маяком.

Что жизнь? Лишь мрак, обретший лица.А темень принеслаТот луч, который вечно длитсяИ мучит не со зла.

И все текучей, мимобежнейМоя полумечта,Где стала всплесками на стрежнеТа жизнь, что не жита.

И этот луч, сродни парому,По пустоши морскойУносит к берегу другому,Где ждет меня покой —

Который, если был бы рядом,То был бы ни к чему.И ливень хлещет новым хладомВ сгустившуюся тьму.

«Я мир пишу, как пишут акварели…»

Я мир пишу, как пишут акварели…Гирляндами на дне глухого яраВесна слагает, что осталось жараОт скоротечных призрачных веселий.

На луговине в месяце апреле —Сандалий перезвончивая пара…Ты создал дар, не обретая дара;А день цветет подобьем капители…

Ты озарен подобием улыбки…Тебя истома соблазнит в истому…Молчанье нежно в приумолкшей скрипке…

И предо мной – свершенная работа…Я пристален к бесцельному былому,Недвижному – но в облике полета…

«Мой сон ушел. Болезненная скука…»

Мой сон ушел. Болезненная скука —Ты явью или грезами тверда?В моей душе ни помысла, ни звука.Я, как морская бурная вода,Теку, не притекая никуда.

И мучаюсь – не то его уходом,Не то его продленною игрой.И я морским уподобляюсь водам,Что замерли вечернею порой:Я книга, где отсутствует герой.

И где я сам, и где мои порывы?Во мне, как в море, кто-то съединилВсе то, чем грезим, и все то, чем живы:Удар, и блеск, и капелек распыл,И обновленье нерастратных сил…

«Лучи скользнули по темнотам…»

Лучи скользнули по темнотам,Заря недалека…Линялым вдовичьим капотомСереют облака.

Одним-единственным прогаломПотемки раздались,И день – еще за перевалом,Еще восходит ввысь.

Мой день – без цели и без дела,С тщетой своих забот…Мой день, которым завладелоВсе то, что не придет.

«Порою в небе, где гроза…»

Порою в небе, где гроза,Исходом долгого уныньяЗажгутся световые клиньяИ наши радуют глаза.

Когда мы оторопью взятыИ даже горя лишены,Мы причастимся тишины,Где грома плещутся раскаты.

От этих радостей пустых,От равновесия на грани —Вином в фиале упованийНа свете остается стих.

Они придут и снова канут —И утешенье, и беда.Правдивы чувства лишь тогда,Когда ты чувствами обманут.

А стих – противен естеству,И как прознать – откуда выжат…Мы словно дождь, который брызжетНа прошлогоднюю листву.

«Иду с предчувствием запинки…»

Иду с предчувствием запинкиК заулку-тупику.Воды холодные крупинкиСлетают на щеку.

Я этой ночи не перечу,Ничто здесь не мое,И лишь из сумерек навстречуМне брызжет забытье.

Где ночь, я тоже буду ночью,Ночным дождем;Я только явленный воочьюМагический фантом.

Я так вживаюсь в те пустоты,Так грежу наяву,Что сам с собой живу сам-сотый,Почти что не живу.

И с каждым шагом – крепче связи,Запутанней узлыМеж синевой моих подглазийИ капельками мглы.

«Мне с каждым утром все тревожней…»

Мне с каждым утром все тревожней,Что стала грезы полнотаЛишь побрякушкою порожнейВ руках у праздного шута.

О сон! Волшебный промежуток,В котором, если не уснешьИ если к теням будешь чуток,То правдой обернется ложь.

О сон! Ужели он изранит, —Как волны, тая на лету?Прихлынет – и тотчас отпрянет,Разверзнув жизни пустоту…

Отдушина

Когда настанет миг смятенный,Душа подобна пустырюИ вижу стены – только стены,Куда вокруг ни посмотрю, —

И вдруг в окошко каземата,Где сам в себе я заточен,Лучом рассвета иль закатаЗаглядывает небосклон —

Тогда я жив, тогда я вправеВладеть и мыслью, и судьбой,И в мире из подложных явейЯ всех бесплотней, всех лукавей,И значит, стал самим собой.

«В распахнутой безвольной сини…»

В распахнутой безвольной синиИстаивают облака.Чем прежде был – не буду ныне;Но не о том – моя тоска.

Когда я плачу, то от плачейДуша родится из души —Чтоб незаслуженной придачейВ небесной зыбиться тиши.

И это родственно печали,И я печалюсь от родства;Тому, что сумерки наткали,Дарую щедрые слова.

Однако то, чем песня пета,Тот горестный полувопрос,Витает не вблизи, а где-то,Превыше туч, превыше слез:

Такою наделенный волей,Со мной сроднившийся настоль,Что рядится в личину болиДуши всамделишняя боль.

«Я предавался сумеречной дреме…»

Я предавался сумеречной дреме;И, пробудясь, я сравниваю с нейВесь этот мир, который не знакомей,Но призрачней и, кажется, грустней.

Я вижу свет в обманчивом изломе,Где вещества соткались из теней,И я мечтаю, словно бы о доме,О той дремоте сумрачной моей.

Сей мир – и не безмолвен, и не громок,Сиянья с мраком пасмурная смесь:Все не комок, а – только полукомок.

И все, что нужно, я найду не здесь,Где каждой вещи смутный окоемокНе виден – только слышен из потемок.

«В мои безрадостные дни…»

В мои безрадостные дниМне вдруг становятся сродниЧужие люди в их мороке,Что точно так же одиноки,Но одиноки – искони.

А в одиночестве моем —Освободительный проем,И мне мила моя свобода:Шагаю двойственным путем,Где нет преград и нет исхода.

На всем – двусмыслия печать,И стежка выстелится вгладь,Без бугорков и без проточек,Когда, как выпавший платочек,Самих себя не замечать.

«Я сам – глубокая пучина…»

Я сам – глубокая пучина,Где тусклый путеводный свет —Прозрение, что есть причинаТому, чему причины нет.

Я так же разумом несмелымИз небыли врастаю в быль,Как ветру делается теломОт ветра взбившаяся пыль.

«Когда же перестану…»

Когда же перестануБыть сам своей тюрьмой —Уйду себе порануДорожкою прямой?

Когда же, словно цепи,Себя я надорву?Когда же – не во склепе?Когда же – наяву?

Узилище разрушу —И за изломом дняТакую встречу душу,Как та, что у меня?

Когда же – и когда же?Ну а пока мы врозь,Я буду жить на стражеВсего, что не сбылось.

«Я никому не дам отчета…»

Я никому не дам отчетаИ не сочту своей виной,Что видели во мне кого-тоНе совпадавшего со мной.

Из нас в любом – толпа народа.Себя я грезой создаю,А прочим – полная свободаОшибку пестовать свою.

Друг друга ни одно не метче —Ни отверженье, ни сродство.Кто сам с собой не хочет встречи,Не хочет встретить никого.

«Ветряного перегуда…»

Ветряного перегудаБесконечнее тоска.Я никто и ниоткуда,Из глухого далека.

И как ветру в мощных кронахОтзываются листы,Дрожью знаний потаенныхГлуби сердца проняты.

Лишь бы ветряному шумуОткликался гулкий лес:Лишь бы спугивали думу,Лишь бы вовсе я исчез.

«Продлись, мой сон! Я знаю, что рассвет…»

Продлись, мой сон! Я знаю, что рассвет,Но я так долго маялся без дремы,Что мне нужней, чего на свете нет, —Безбытья прихотливые изломы.

И наяву, о греза, не оставь,Но будь со мной – и будь все та же,И украшай пролгавшуюся явьВсей непреложностью миражей.

Себя утрачу, если обрету;И, наклонясь над парапетом,Ищу я в бездне только слепотуКо всем закатам и рассветам.

«К отъезду – скверная примета!»

К отъезду – скверная примета!Не празднуй злых примет.Ведь все равно ни здесь, ни где-то —Тебе отрады нет.

Тебе лишь греза будет близкой,Вживешься в собственную мглу;Ты будешь скомканной запиской,Брезгливо брошенной в углу.

Ремней надето-понадетоНа эту жиденькую кладь…И не разлука, а приметаТебя останется терзать!

«Я не хочу ни истины, ни слова…»

Я не хочу ни истины, ни слова.Их обретя, не сделаться собой:В них лишь останок бытия живого,Да сердца боязливый перебой.

Я не хочу. Так вдумывался в суть я,Что разгубил и замысел, и суть.Воды и неба жалкие лоскутьяМне помогают ужас обмануть.

Я лишний. Я ненадобная спайкаМеж бытием и высшим бытием…И словно бы незрячий попрошайка,Я колочусь в давно безлюдный дом…

Подражание