Георгий Раевский - Одинокий прохожий Страница 7

«Беспокойный, торопливый…»

Беспокойный, торопливый,Смутный облик смутных дней,Лживый звук и отзвук лживыйПодозрительных речей,

Скуки мертвые объятья,Равнодушие… И вдруг:Крепкое рукопожатье,Чистый взгляд и слово: друг.

Словно в выжженной, бесплодной,Каменной пустыне — тыПолучил стакан холоднойНеотравленной воды.

«Сгорбились прямые плечи…»

Сгорбились прямые плечи,Снегом тронуло виски,Шумные когда-то речиИ слова не так легки.

Но зато полнее ценуЭтой жизни знаем мы,Глубже всматриваясь в сменуСвета, сумерек и тьмы,

Слушая земные звуки,Шум знакомый и простой,Ласковей сжимая рукиТем, кто послан нам судьбой.

Да, друзья, какой дорогойНи пойдешь, — когда-нибудьВсе приводят понемногуНа прямой вечерний путь.

И проходишь, золотоеПозднее сиянье дняБлагодарною душоюОсторожнее храня.

«Снова вечер, и утро, и вечер…»

Снова вечер, и утро, и вечер,Завершается солнечный круг;Журавли пролетают на север,Журавли пролетают на юг.

И внемля равноденственной буре,И беззвучному снегу внемля, —Встретить синюю силу лазуриТак же просто готова земля.

Все устроено мудро и дивно:Мгла и холод, и свет и тепло,И шершавые листья крапивы,И торжественной птицы крыло.

Станут волны кристаллами соли,И густая смола — янтарем;Станет горькая память о болиСветлой памятью в сердце твоем.

«Цветок достаточно на свет…»

Цветок достаточно на светПоднять и посмотреть, —И сразу проступает в немТончайших жилок сеть.

Уж так он, кажется, всегдаСмиренен был и прост,И прятал средь густой травыСвой неприметный рост.

Но в синей чашечке егоВ четыре лепесткаСейчас такое торжество,И так она тонка,

Как тихое твое лицо,Когда средь суеты,Среди земного шума — вдругЗадумаешься ты.

«He отдам тебя, даже во сне!..»

He отдам тебя, даже во сне!..Кто отдаст свое детище? — ДажеЗверь спасает из чащи в огнеИ стоит у берлоги на страже;

Даже ворон своих воронятЗащищает и до крови бьется.Не отдам!.. Утро: листья шумят;Зазвенело ведро у колодца…

Хоть бы хлынула с силой вода,Хоть бы хлынул огонь мне навстречу, —Все равно, не отдам никогда,Что бы ни было, — жизнью отвечу.

«Как в раннем детстве, в день весенний…»

Как в раннем детстве, в день весенний,Мы радуемся и теперь,Пять лепестков найдя в сирени, —Как будто распахнулась дверь,Или окно приотворилосьОт ветра, или просто так, —И что-то легкое случилось.Как знать? Быть может, это знак,Которым хочет провиденьеОтметить благосклонный час,Благоприятное мгновенье;Оно как бы торопит нас,Покуда день не потемнеет,И к сердцу не подступит мгла,И эту звездочку не свеетПорывом ветра со стола.

«Как беден мир и мрачен…»

Как беден мир и мрачен,Невесело в нем жить.А ведь могло иначе,Совсем иначе быть.

Певучею рекоюМог быть болотный пруд,Где ветлы над водоюТорчащие растут, —

Певучею рекою,Большие облакаИ небо голубоеКачающей слегка.

Но жаворонок светлыйБез солнца не поет,В покрытом снегом полеПчела к цветку не льнет.

Лишь человек во мракеИдет, раскрыв глаза,Под резким ветром стынетНевольная слеза.

«Озлобленных и позабывших…»

Озлобленных и позабывших,Куда ведет нас путь земной,В себе надменно исказившихИ замысел и образ Твой,

Таких, как есть, о Боже Вечный,Помилуй, сохрани в живых,От мрака гибели конечнойСпаси отчаянных Твоих.

«О, сколько раз, при виде дикой злобы…»

О, сколько раз, при виде дикой злобы,Что черной бурей в мире поднялась,Ты закрывал глаза руками, чтобыНе видеть ничего. О, сколько раз

Ты говорил: нет, не могу, не время.Мне трудно петь, мне стыдно ликовать:Земной душе невыносимо бремяТакой вражды!.. — И каждый раз опять,

Невидимою выпрямленный дланью,Ты слышал властный голос над собой,Подобный ветра сильному дыханью;Он отвечал тебе: Живи и пой!

«Tы доволен, спокоен, беспечен…»

Tы доволен, спокоен, беспечен,И богат твой удачный улов.Оглянись: надвигается вечер,Уж во мгле не видать берегов.

Может ветер внезапно подняться,Может черный нахлынуть туман,Мачта рухнуть и парус порваться,Может в дикий, глухой океан

Унести твою лодку волнами,И никто не узнает, — куда;Может с силою бросить о камень,С темным пеньем ворваться вода.

«Ночью долгой и бессонной…»

Ночью долгой и бессоннойВ комнате неосвещеннойТускло зеркало блестит,Глухо маятник стучит.

Смотрит сумрак первобытный,Смотрит в темное окно.Господи, как беззащитно,Одиноко и темно!

И ни с кем не поделиться,Не открыться никому,Почему тебе не спитсяИ томишься почему.

Ни ответа, ни привета!..Долго ль ждать еще рассвета?— Не спасет тебя рассвет:Ночью надо дать ответ.

«Ты думаешь — в твое жилище…»

Ты думаешь: в твое жилищеСудьба клюкой не постучит?..И что тебе до этой нищей,Что там, на улице стоит!

Но грозной круговой порукойМы связаны, и не даноОдним томиться смертной мукой,Другим пить радости вино.

Мы — те, кто падает и стонет,И те, чье нынче торжество;Мы — тот корабль, который тонет,И тот, что потопил его.

«Ясно видный в освещенной раме…»

Ясно видный в освещенной рамеЧасовщик в очках и с бородойМедленно колдует над часами.На стенах скользящею толпой

Маятники ходят неустанно,Мерный шум звучит со всех сторон,Лишь порою крик кукушки странноСлышится сквозь музыку и звон.

Этот мирный, молчаливый мастерСам не знает, что он продает…Этот призрачный, лишенный страсти,Торопливо-медленный полет,

И бегущая по циферблатуЭтих узких шпаг двойная тень —Отмечает каждую утрату,Каждый час погибший, каждый день,

И с неумолимостью железнойИх оточенные лезвия,Отсекая, сбрасывают в безднуКраткие отрезки бытия.

Днем и ночью — слышишь этот грозный,Этот властный, непрерывный стук?..О, скорей, пока еще не поздно,Измени всю жизнь, внезапно, вдруг!

«О, эти тонкие гобои…»

О, эти тонкие гобоиНад морем скрипок и альтов!Как будто брошены судьбоюВ печальный мир без берегов,

Они зовут, томятся, просят,И дирижера тонких рукДвиженья мягкие приносятЗа вздохом вздох, за звуком звук.

О, насмерть раненная темаСвинцом холодным на лету!Она поет, — и видим все мыПолет последний в высоту,

И неизбежное паденье,И крылья светлые в пыли…И мы следим с таким волненьем,Как будто не уберегли,

Как будто нашим соучастьем,Виною нашей, из-за насО легком, о свободном счастьеДо мира весть не донеслась.

Блудный сын