Петр Киле - Телестерион [Сборник сюит] Страница 70

Николай уходит; Александра Федоровна опускается на колени и, опершись руками о кресло, замирает.

А л е к с а н д р а Ф е д о р о в н а (приподнимая голову). Возлюбленный мой и незабвенный учитель, спаситель и наставник. Как томительно мне без тебя. Я только тогда душой покойна, отдыхаю, когда ты, учитель, сидишь около меня, а я целую твои руки и голову свою склоняю на твои блаженные плечи. (Покачивает головой.) О, как легко, легко мне тогда бывает. Тогда я желаю мне одного: заснуть, заснуть навеки на твоих плечах, в твоих объятиях. О, какое счастье даже чувствовать одно твое присутствие около меня. Где ты есть…

Входит Николай и останавливается.

Только ты, наставник мой возлюбленный, не говори Ане о моих страданиях без тебя. Аня добрая, она — хорошая, она меня любит, но ты не открывай ей моего горя. Скоро ли ты будешь опять около меня? Скорей приезжай. Я жду тебя и мучаюсь по тебе. Прошу твоего святого благословления и целую твои блаженные руки. (Потянувшись, падает.)

Н и к о л а й (подбегая). Аликс! На что это похоже?

А л е к с а н д р а Ф е д о р о в н а (рассмеявшись). Я упала.

Н и к о л а й (опускаясь на колени). Ты не ушиблась?

А л е к с а н д р а Ф е д о р о в н а. Нет, нет, я чувствовала его руки и плечи.

Н и к о л а й (приподнимаясь вместе с женой). Аликс, нет, право, это ни на что не похоже. Почему вы молитесь не Господу Богу, а мужику? Да и странно обращаетесь к нему. "Бесценный друг мой!" Это Ольга. "Дорогой и верный друг мой!" Это Татьяна. "Милый мой друг!" Это Анастасия. Не могу поверить. Принцессы! Императрица! Да, наконец, просто мать, да, хорошая мать, как она додумалась приучить детей к такого рода обращениям?

А л е к с а н д р а Ф е д о р о в н а. Я только хотела, чтобы дети прикоснулись к благодати Божьей, что исходит от нашего друга.

Н и к о л а й. И почему "наш друг"? Это же звучит двусмысленно для всякого постороннего слуха. Можно подумать, ты сходишь с ума. Ну, называй его по-русски "старец". Это понятно всем.

А л е к с а н д р а Ф е д о р о в н а. Он же не стар, а в такой силе, что недаром на него клевещут. Но всякий, кто приходит с клеветой на него, выдает прежде всего себя с головой, свою нелюбовь к нам, либо тайную недоброжелательность. Распутин свят, поэтому всех выводит на чистую воду.

Н и к о л а й. И матушку, и сестру твою. Кто же нас любит, кроме них, бескорыстно?

А л е к с а н д р а Ф е д о р о в н а. Он! Только он! Даже ты не любишь меня так, как он. Он исцеляет маленького не дубовой корой, а своею любовью, как Бог.

Н и к о л а й. Аликс, ты не в себе. Я сейчас позову Аннушку.

А л е к с а н д р а Ф е д о р о в н а. Лучше позвони ему. Где он? Пошли телеграмму. Пусть помолится за нас.

Н и к о л а й. Хорошо. Уф! (Уходит.)

11

Дача Серова на берегу Финского залива в Ино. На втором этаже мастерская с окнами в сторону моря, с балконом. На стене афиша с изображением балерины в воздушном полете. Слышны иногда голоса детей. Входит Серов в приподнятом настроении.

                С е р о вМне кажется, я только что вернулсяИз Греции; жара и море в дымкеЖемчужной, сизо-голубой, — нет, тамВсе резче, чище, ярче, как весной…Иль краски юга проступают в небеИ в водах серых северного края,Как живопись эпохи ВозрожденьяПреображала мир вокруг, и зреньеСтоль чутко к красоте и форм, и красокПрироды и искусства, что творить,Как будто нет уж сил, одна отрадаБродить беспечно, ехать в экипаже —С душистой розой, забывая все,Вне времени, вне жизни современной,Ведь там нет дела до нее, как здесь,Где сердце отзывается, как эхо,На всякий звук, мучительный иль чистый, —Все больно, да куда же с ним и деться.       (Выходит на балкон.)Акрополь, Парфенон — совсем иноеУвидеть наяву. Какое счастье!Хотя в обломках, красота нетленна,И будто не прошли тысячелетьяВ жестоких распрях, в войнах бесконечных, —Все стало прахом, кроме красоты.И тут известье о разгоне Думы,Второй уже, и весь кошмар российскийВновь втиснут в грудь.

Входит Ольга Федоровна.

     О л ь г а  Ф е д о р о в н а                                          Уединившись,Разговорился сам с собой, молчун?

                С е р о вНемой и то мычит о чем-то в ярости.

      О л ь г а  Ф е д о р о в н аДа нет, ты не молчун, я знаю. Как же,С Коровиным — его заговоришь…

                С е р о вС Шаляпиным — его перепою…

      О л ь г а  Ф е д о р о в н аНо первым и о пустяках — такоеВсе замечают за тобой впервые.Ты весел, хорошо; успех огромныйНа Римской выставке и в Лондоне, —Прекрасно!

                 С е р о в                      Можно подбочениться?

      О л ь г а  Ф е д о р о в н аКогда бы слава голову кружилаТебе хоть чуточку, пожалуй, можно,Но ты суров и именно с собой.

                 С е р о вПрисядь же, отдохни. В веселый праздникТы наши будни превратила ныне.

       О л ь г а  Ф е д о р о в н аНет, дети все, взрослеющие наши,На выдумки горазды — все в тебя.А как чудесно танцевал ты польку,На удивленье всем! При грузном телеКак навык сохранил, из юности,Когда резвились с Врубелем у насНа вечеринках, милых посиделках.

                С е р о вНа ярмарке невест и женихов.

       О л ь г а  Ф е д о р о в н аАх, нет, влюбленность все таили страшно,Как буржуазность, флирт и все такое.Ведь все учились с увлеченьем, с цельюСлуженья…

                С е р о в                      просвещенью и искусству.

       О л ь г а  Ф е д о р о в н аЛюбовь же обнаружилась в разлуке —Как память о счастливых вечерах,О юности, столь чистой и чудесной,Хотя и бедной, и весьма бесправной.Как сохранил ты память обо мне,О сироте среди сестер прекрасных,В разлуке долгой, в странствиях по свету,В Абрамцеве, среди прелестниц юных, —Я все поверить не могу?

                С е р о в                                             Ты ж знаешь,И я ведь рос, как сирота, один,Пригретый лаской и заботой всюду;О ком же было помнить мне средиСестер твоих? Тебя нам не хватало,И, верно, я прирос к тебе душой.

       О л ь г а  Ф е д о р о в н аНо чем же замечательна была?Ужель как сирота?

                 С е р о в                                  Нет, нет, конечно.Да знаешь ты: мне говорят и пишут,Какая ты, — слыхала и читала?Все доброе и верное, чем в жизниЯ с детства окружен был в семьях близких,Предугадал в тебе и не ошибся.Добра ты, говорят; какая новость.Добра ты силой духа — вот где чудо!Случись бы, в революцию ушла.А я ведь слаб, мне больно жить на свете,Особенно теперь у нас в России.Ты говоришь, я счастлив тем и тем.Хотя ничем не обойден судьбою,Не чувствую я этого совсем.Недаром все насупленный хожуИ слов простых, не говоря, пустыхСказать мне трудно вслух, и я молчу,Как в церкви нечего сказать мне Богу.

         О л ь г а  Ф е д о р о в н а           (поднимаясь со вздохом)Развеселить тебя не удалось.

                 С е р о вДа весел я, и мыслей бродит туча,Как после путешествия в Элладу,Все с большим погруженьем вглубь времен.

Ольга Федоровна уходит; входит Матэ.

М а т э. А попугайчик, что залетел в ваш дом, бог весть откуда, не жилец. Это "Inseparable", неразлучник.

С е р о в. Тсс! Жена говорит, я весел, я нахожусь в каком-то приподнятом настроении, и это ее беспокоит. Мне кажется, мы все пребываем в таком состоянии: и весело, и все-таки как-то неестественно, — вся жизнь превращается в клоунаду.