Александр Твардовский - За далью — даль Страница 8

Фронт и тыл

Быть может, этот спор дорожный,Порой почти пустопорожний,Но жаркий — грудь на грудь, в упор —В вагоне шел бы до сих пор,Не встань с улыбкой осторожнойИ легким вздохом мой майор.

А может, перед вспышкой новойОн сам собою поостыл,Всегда, везде зайти готовыйТот спор на тему:Фронт и тыл…

Давно война отгрохотала,Давно в страде иной страна,По данным выхода с гектараВ пудах и центнерах зернаИ данным — на душу — металла,Свои убытки наверстала, —Душа, казалось бы, полна.

Однако, — нужды нет лукавить, —Душа, минуя давность лет,Той горькой памяти оставитьЕще не может и — нет-нет —В тот самый заступает след.

И неизмеренное мореПечали, тяжких мук и горяИ славы — тот душевный пыл,Что вновь и вновь родится в спореНа эту тему: фронт и тыл.

Он возникает не по знакуОрганизованных начал,А сам собой и тоже всяко:То днем, а то и по ночам.

В пути, в гостинице, в больнице,На переправе затяжной,В районе, в области, в столице,В гостях и дома, — хоть с женой.

В бараке, клубе и сторожке,В тайге, в степи, на целине,«На кукурузе», «на картошке», —Как говорят еще в стране.

На даче, на горячем пляже,В Крыму и в заполярной тьме,Во льдах торосистых, и даже,Не диво, если и в тюрьме…

Но время лучшее для спора,Когда Москва — его исток,А устье — где-то там, не скоро,В конце, вдали — Владивосток.

Итак, в дороге три — четыре,А то и пять, пожалуй, днейШел спор о фронте и о тыле, —Не что важней,А где трудней.

Спор в постановке чисто русской:Где круче в смысле всех страстей —Обычной на душу нагрузки,Жары,     морозов          и харчей.

Горячность пылкая без мерыСо стороны фронтовика,Минувшей службы офицера,Рвалася вон из пиджака.

Казалось, был он кровный, личный,Извечный враг тыловиков,Да и оратор был каков! —Куда там — наш трибун столичный,Любимец публики Сурков.

Казалось, так в разгаре спора,Что он, случись в иную пору,Отцу б родному не простил,Когда бы с цехом иль конторойСтарик нестойкий убыл в тылИ под огнем на фронте не был.Не отступал за Днепр и Дон…

Должно быть, там с овчинку небоОднажды сам увидел он.

И это тяжкое виденьеОн нес теперь сквозь жизнь свою,Крутого полон озлобленьяНа всех, кто не был в том бою…

Зато его противник в спореПрощал охотно старика.И о своей тех лет контореОн дал понять издалека.

На пафос тот, отчасти зверский,Он отвечал — уму учил —С улыбкой мягко — министерскойБольших секретарей — мужчин,Что лишены обычной страстиИ с правом входа на докладРасполагают большей властью,Чем тот, при коем состоят…

Сперва с усталостью заметнойОн пояснил, что не секрет,В наш век — век атомно-ракетный —Былых понятий фронта нет,

Как нет былых понятий тыла.Но с точки зренья прежних дней,Понятно, где труднее было:В тылу у нас — куда трудней.

Он так сказал: ходить в атакиИ умирать, коль выпал час,Есть тот гражданский долг, что всякийОбязан выполнить из нас.

Он к месту вспомнил утвержденьяСамих прославленных вояк,Что нет героев от рожденья,—Они рождаются в боях.

И возразить, казалось, нечем,Когда вздохнул он тихо:— Но… —В тылу, мол, дело обеспечитьУже не всякому дано.

И в правоте неоспоримойПодвел черту, как говорят:Тыл фронту, верно, брат родимый,Но он сказал бы:Старший брат.

Сказал — гляди, куда как метче —И с новым вздохом повторил:Тыл — старший брат, за все ответчик, —И почему избрал он тыл.

Ему в годину испытанийКрепить его велел закон.С ним разговаривать не стали,Когда на фронт просился он…

И, дескать, несколько неловкий,По меньшей мере, этот спор,При современной обстановкеОн лишь несет в ряды раздор…

И тут как раз вздохнул майор.

Майор, молчун тяжеловатый,Что был курить да спать здоров,Сказал с улыбкой виноватой:

— Скажу сперва насчет рядов…Зачем же вдруг!.. Ряды — рядами.И от беседы нет беды,Поскольку мы же с вамиСамиИ есть те самые ряды…

Теперь насчет меньшого брата,Скажу, не хвастать отнюдь,Что от солдатаДо комбатаЯ сам прошел когда-то путь.

И что, причастный с ополченьяК боям, походам и котлу,Я вправе сделать заключенье:На фронте — легче, чем в тылу.

Я поясню, — сказал он, видяСмущенье спорящих сторон, —Не к чьей-нибудь из нас обидеИ чистой правде не в урон.

Как говорил один нестарыйМой из запаса рядовой,Знаток и той, что он оставил,И этой жизни, фронтовой:«Воюй — и все твое с тобой».

Мол, все по форме и по норме:О чем заботиться тебе?Случись, что если не накормлен,Так это есть уже ЧП.

В твое траншейное жилище,У самой смерти на глазах,К тебе ползут с горячей пищейИ даже с чаем в термосах.

Твой килограмм, с надбавкой, хлеба,Твой спецпаекИ доптабакТебе должны доставить с неба,Раз по земле нельзя никак.

С жилищем — тоже много проще:Дворец ли, погреб — все твой дом.Ни доставать прописку теще,Ни уплотнять ее судом.

Что в жизни нужно — все бесплатно,За все ответчица — казна.Убьют иль ранят?Фронт.Понятно.И не твоя уже вина.

В той жизни — долгой иль короткой —Уж там добро иль недобро, —Тебя согреть спешат и водкой,И сводкойСовинфорбюро.

В недальнем следуя обозе,А то в бою — тебе хвалуВовсю поют в стихах и прозеТвои певцы.А что в тылу!

В тылу совсем не та картина,Хотя все то же существо.Во-первых, если ты мужчина,То вроде как-то не того…

Опять же кухня полеваяТебе не придана в тылу.Посеял карточки в трамвае, —Садись к заочному столу.

И та опаска всем знакома:В тылу проштрафился чуть-чуть,Глядишь, привет от военкома:Прошу зайти.И — в добрый путь.

На фронте нет того в заводе,Чтоб опасался: вдруг да в тыл.Ошибся в роте,Так во взводеИсправишь все, что допустил.

И даже, если ты там в шуткуУже подсудную удрал,То ни к чему тебя в наукуВозить куда-то на Урал.

Писать от фронта открепленье,Давать в дорогу аттестат.Нет, где вина — там искупленье, —Всегда поблизости штрафбат.

На месте весь тебе зачтетсяТот срок к недальнему числуБез упущенья в производстве,Как это водится в тылу.

С пристрастьем слушали майораДва главных спорщика в купе.Но самый след крутого спораУже по новой шел тропе.

Все ближе, ближе постепенноК сужденьям тем склоняли слухИ наш профессор, и военныйМоряк, и врач, и все вокруг…

И в орденах старик кудрявыйНе усидел в своем углу,Тряхнул своей безвестной славой:— Нет, легче все-таки в тылу.Как ни хотите — легче трошки… —Успех майора он учел. —Уже одно, что нет бомбежки,А есть — так в шахте нипочем.

— Смотря какая бомба-дура, —Поправил кто-то старика.Но тот сказал:— Нет, жизнь горька,Как под землей без перекура,А наверху — без табака…

— Ах, в табаке ли только дело, —Включился вздох со стороны. —В одном равны душа и тело,Что легче — вовсе без войны…

Тот вывод с благостной печальюКивком почтенной головыОдобрил попик наш с медальюВосьмисотлетия Москвы.

Но означал его уместныйПростой кивок — полупоклон,Что, может, волею чудеснойИ сверх того, что всем известно,Он кое в чем осведомлен…

А мой майор невозмутимый,Со слов солдата выдав речь,На весь вагон добавил дымаИ вновь намерен был залечь…

Солдатской притчи юмор грубыйУлыбкой лица подсветил,И сам собой пошел на убыльТот спор на тему: фронт и тыл.

За новой далью скрылся город.Пошли иные берега.Тоннели, каменные горы,Вверху — над окнами — тайга.

По кругу шли обрывы, пади,Кремнистой выемки откос.И те, что в душу мне вступали,Слова горели жаром слез.

И не хотел иных искать яЗатем, что не новы они.Да, тыл и фронт — родные братья.И крепче в мире нет родни.

Богатыри годины давнейИ в славе равные бойцы.Кто младший там, кто старший — главный, —

Неважно:Братья-близнецы.

И не галди — кто, который,Кому по службе подчинен,Оставив эти счеты-спорыДля мирных нынешних времен…

Но не иссякнуть этой теме,Покамест есть еще в живыхИ те, что сами знали бремяЧасов и суток фронтовых;И те, кому в завидных далях,В раю глубоком тыловомУ их станков и наковаленБыл без отрыва стол и дом.

И после них не канут в нетяхТа боль, и мужество, и честь.Но перейдет в сердца их детямИ внукам памятная весть.

О том, как шли во имя жизниВ страде — два брата, два бойца.Великой верные ОтчизнеТогда.И впредь.И до конца.

Москва в пути