Михаил Дудин - Сто стихотворений Страница 8

1968

«Вчера ломал деревья ураган…»

Вчера ломал деревья ураган,И, словно танки, громыхали тучи,И озеро бежало к берегамИ расшибалось о седые кручи.

Сегодня — неземная благодать:Прозрачно небо, неподвижны воды.И как-то непривычно наблюдатьБлаженное спокойствие природы.

Земля, как истина, обнажена,И верится наперекор обману:Великое рождает тишина,Пришедшая на смену урагану.

1969–1971

Элегия

Отошедшее летоС печалью пустынных полей,Над полями с рассветаСедая печаль журавлей.

С этой вечной печальюМоя улетает печаль.За прозрачною дальюДалекая видится даль.

Там под синею синьюХолодных и ломких небес,Словно дань повторенью,Осенний смыкается лес.

Там лежит на травеИ на золоте сонных осинСиневой в синевеОсиянная синяя синь.

Эта легкая синьЧерез тонкую плоскость стеклаС крыльев диких гусыньПод ресницы твои натекла.

Натекла и стоит,Как озера в тени камыша.И цветет, и грустит,И смеется, и стонет душа.

1969–1971

Памяти Александра Трифоновича Твардовского

Он был на первом рубежеТой полковой разведки боем,Где нет возможности ужеДля отступления героям.

Поэзия особнякомЕго прозрением дарила.Его свободным языкомСтихия Жизни говорила.

Сочувствием обремененИ в песне верный своеволью,Он сердцем принял боль временИ сделал собственною болью.

Пусть память, словно сон, во снеХранит для чести и укораВсю глубину в голубизнеЕго младенческого взора.

1969–1971

«Да, я солдат. Завидуй мне. Дивись…»

Да, я солдат.   Завидуй мне. Дивись.Я принимаю всех обид упреки,Мне плоть и душу вымотала жизнь,Восторги века и его пороки.

В снега времен и мой впечатан след,Мое плечо хранит тепло соседа.Я знал войну: взлет разума и бред —Все, чем жила и маялась Победа.

Да, я солдат. Все шло через меня:Остуда века и его отрада,Сияние рассветного огняИ пепел водородного распада,

Предательство и чести правый суд,Страсть поцелуя и мороз измены.От стронция эпохи не спасутИскусства бронированные стены.

Да, я солдат. Я возводил мосты.Душа — в рубцах, и на руках — короста.Возвышенные истины просты,Да только их осуществлять не просто.

Я трубачом и плакальщицей был.Меня несли бессилие и сила.Я женщину без памяти любил —Она меня еще не позабыла.

Да, я солдат. Живущее любя,На перекрестках памяти непрочной,Как листья клен по осени, себяИдущим дальше раздаю построчно.

В бреду ночей и в сутолоке днейУ мысли есть одна первопричина:Чем выше — тем сложнее и трудней,И все-таки — да здравствует вершина!

Да, я солдат. И мой угрюмый страхЖивет во мне, как жизнь в подножном прахе,И песня леденеет на губах,Как свет звезды на снежном Карабахе.

Пусть упаду седой горе на грудь,Но солнце вспыхнет огненным раструбом,И кто-то вновь продолжит этот путь,Цепляясь за уступы ледорубом.

1972

Прощаясь с Венецией

В. Н. Орлову

Венеция уходит. Не тревожьВенеции дождей и старых дожей,Смущавшей оборванцев и вельможОсанкою и золотистой кожей.

Венеция уходит в глубину,Венеция скрывается из виду,Перечеркнув старинную винуИ позабыв последнюю обиду.

Венеция уходит навсегда.Уходят тротуары и подмостки.И куполом смыкается водаНад рыжим завихрением прически,

Там в изумрудном забытьи водыЕе кольцо колышется неярко,И медленно смываются следыМоей любви с камней Святого Марка.

Венеция! Уходит страсть и стать.Сестра моя, а мне куда податься?Венеции положено блистать.Венеция устала торговаться.

Венеция уходит. На каналОт железнодорожного вокзалаОплакивать последний карнавалПоследняя гондола опоздала.

Парада нет, и пушки не палят,Обманутая временем жестоко,Венеция уходит в Китеж-град,Как женщина, легко и одиноко.

Горит ее пленительная прядь,Причесанная солнцем над волною.…О чем ты призадумалась? Присядь.Когда мы снова встретимся с тобою?

1972

Тихо

М. М. Пришвину

Ночной грозы угомонился гром.Перед рассветом эхо отзвучало.И тишина торжественна кругом,Как изначальной музыки начало.

Сосновый лес — как золотой орган,Пронизанный легчайшим свежим светом.От мокрого брусничника туманУходит в небо, не касаясь веток.

Как мир хорош! И как я счастлив сам!В умытом мире тайное не тайно.Не вечность ли сейчас по волосамМеня рукой погладила случайно?

И вновь душа, сомнений лишена,Покоя набирается без спешки.…И каплю обронила тишинаВ фаянсовое блюдце сыроежки.

1972

Письмо из «Красной стрелы»

Когда тебе я не помощник в горе,Когда слова сочувствий ни к чему,Печальному, с самим собой в раздоре,Я обращаюсь к твоему уму.

Еще не все испробовано в мире,Еще он свеж и не кровоточит.Вильям Шекспир не думает о Лире,И Лермонтов о Пушкине молчит.

Еще о Руставели грезит кельяВсей пустотой тоски в монастыре,И пьяница в предчувствии похмельяЕще не просыпался на заре.

Еще не подступилось, окружая,Раскаянье к нему. И налегке,В блаженной страсти, женщина чужаяСпит на его, как на родной, руке.

Еще меж ними не порвались звенья,Еще плечо доверено плечу…Я не желаю для тебя забвенья,Я действия твоей душе хочу.

На свежий воздух выйди из угара,Где, тощие растенья теребя,Недоумений старая отараЖдет нынче не Кязима, а тебя.

Бери свой посох! Гор отроги строги,Промыто небо таинством воды.Смертельное желание дорогиИ есть освобожденье от беды.

Идущие да будут вечно правы.Попутным ветром горизонт раздут.И на каменьях прорастают травы,Как на сомненьях истины растут.

1972

Стихи о самом первом

Подснежник там еще, под настом.Но через наста хрусткий пластОн знак условленный подаст нам,Уже без кода передаст.

И выйдет — вызов зимней прозе,И, захлебнувшись новизной,Погибнет первым на морозе,Так и не встретившись с весной.

1972

«Страдою лето сожжено…»

Страдою лето сожжено.И под осенним низким небомВсе на душе обнажено,Как в чистом поле перед снегом.

И снег в сегодняшней ночиЗасыплет рытвины и ямы.А ты, душа моя, молчиИ прикрывай улыбкой шрамы.

1972

Холодный ветер

Холодный ветер в голой рощеСухой листвой засыпал след.Над тощим полем стынет тощийПод масть воронам серый свет.

Лес поредел. Подлесок гибок,В нем каждый стебель, как клинок.И я в кругу своих ошибок,Как в голой роще, одинок.

Развенчанным деревьям проще,Чем людям, отходить ко сну.Холодный ветер голой рощеСулит надежду на весну.

Моя надежда небогата.И знает грешная душа,Что все уходит без возврата,Сухими листьями шурша.

1972