Михаил Лермонтов - Сашка Страница 8

144

Блажен, кто вырос в сумраке лесов,Как тополь дик и свеж, в тени зеленойИграющих и шепчущих листов,Под кровом скал, откуда ключ студеныйПо дну из камней радужных цветовСтруей гремучей прыгает сверкая,И где над ним береза вековаяСтоит, как призрак позднею порой,Когда едва кой-где сучок гнилойТрещит вдали, и мрак между ветвямиОтвсюду смотрит черными очами!

145

Блажен, кто посреди нагих степейМеж дикими воспитан табунами;Кто приучен был на хребте коней,Косматых, легких, вольных, как над намиЗлатые облака, от ранних днейНоситься; кто, главой припав на гриву,Летал, подобно сумрачному Диву,Через пустыню, чувствовал, считал,Как мерно конь о землю ударялКопытом звучным, и вперед землеюУпругой был кидаем с быстротою.

146

Блажен!.. Его душа всегда полнаПоэзией природы, звуков чистых;Он не успеет вычерпать до днаСосуд надежд; в его кудрях волнистыхНе выглянет до время седина;Он, в двадцать лет желающий чего-то,Не будет вечной одержим зевотой,И в тридцать лет не кинет край роднойС больною грудью и больной душой,И не решится от одной лишь скукиПисать стихи, марать в чернилах руки, —

147

Или, трудясь, как глупая овца,В рядах дворянства, с рабским униженьем,Прикрыв мундиром сердце подлеца, —Искать чинов, мирясь с людским презреньем,И поклоняться немцам до конца…И чем же немец лучше славянина?Не тем ли, что куда его судьбинаНи кинет, он везде себе найдетОтчизну и картофель?.. Вот народ:И без таланта правит и за деньги служит,Всех давит он, а бьют его – не тужит!

148

Вот племя: всякий чорт у них барон!И уж профессор – каждый их сапожник!И смело здесь и вслух глаголет он,Как Пифия, воссев на свой треножник!Кричит, шумит… Но что ж? – Он не рожденПод нашим небом; наша степь святаяВ его глазах бездушных – степь простая,Без памятников славных, без следов,Где б мог прочесть он повесть тех веков,Которые, с их грозными делами,Унесены забвения волнами…

149

Кто недоволен выходкой моей,Тот пусть идет в журнальную контору,С листком в руках, с оравою друзей,И, веруя их опытному взору,Печатает анафему, злодей!..Я кончил… Так! дописана страница.Лампада гаснет… Есть всему граница —Наполеонам, бурям и войнам,Тем более терпенью и… стихам,Которые давно уж не звучали,И вдруг с пера бог знает как упали!..

Глава II

1

Я не хочу, как многие из нас,Испытывать читателей терпенье,И потому примусь за свой рассказБез предисловий. – Сладкое смятеньеВ душе моей, как будто в первый раз,Ловлю прыгунью рифму и, потея,В досаде призываю Асмодея.Как будто снова бог переселилМеня в те дни, когда я точно жил, —Когда не знал я, что на слово младостьЕсть рифма: гадость, кроме рифмы радость!

2

Давно когда-то, за Москвой-рекой,На Пятницкой, у самого канала,Заросшего негодною травой,Был дом угольный; жизнь тогда игралаМеж стен высоких… Он теперь пустой.Внизу живет с беззубой половинойБезмолвный дворник… Пылью, паутинойОбвешаны, как инеем, кругомКарнизы стен, расписанных огнемИ временем, и окна краской белойЗамазаны повсюду кистью смелой.

3

В гостиной есть диван и круглый столНа витых ножках, вражеской рукоюИсчерченный; но час их не пришел, —Они гниют незримо, лишь пороюСкользит по ним играющий ЭолИли еще крыло жилиц развалин —Летучей мыши. Жалок и печаленИсчезнувших пришельцев гордый след.Вот сабель их рубцы, а их уж нет:Один в бою упал на штык кровавый,Другой в слезах без гроба и без славы.

4

Ужель никто из них не добежалДо рубежа отчизны драгоценной?Нет, прах Кремля к подошвам их пристал,И русский бог отмстил за храм священный…Сердитый Кремль в огне их принималИ проводил, пылая, светоч грозный…Он озарил им путь в степи морозной —И степь их поглотила, и о том,Кто нам грозил и пленом и стыдом,Кто над землей промчался, как комета,Стал говорить с насмешкой голос света.

5

И старый дом, куда привел я вас,Его паденья был свидетель хладный.На изразцах кой-где встречает глазЧерты карандаша, стихи и жадноВ них ищет мысли – и бесплодный часПроходит… Кто писал? С какою целью?Грустил ли он иль предан был веселью?Как надписи надгробные, онеРисуются узором по стене —Следы давно погибших чувств и мнений,Эпиграфы неведомых творений.

6

И образы языческих богов —Без рук, без ног, с отбитыми носами —Лежат в углах низвергнуты с столбов,Раскрашенных под мрамор. Над дверямиВисят портреты дедовских вековВ померкших рамах и глядят сурово;И мнится, обвинительное словоИз мертвых уст их излетит – увы!О, если б этот дом знавали выТому назад лет двадцать пять и боле!О, если б время было в нашей воле!..

7

Бывало, только утренней зарейОсветятся церквей главы златые,И сквозь туман заблещут над горойДворец царей и стены вековые,Отражены зеркальною волной;Бывало, только прачка молодаяС бельем господским из ворот, зевая,Выходит, и сквозь утренний морозРаздастся первый стук колес, —А графский дом уж полон суетоюИ пестрых слуг заботливой толпою.

8

И каждый день идет в нем пир горой.Смеются гости, и бренчат стаканы.В стекле граненом дар земли чужойКлокочет и шипит аи румяный,И от крыльца карет недвижный стройДалеко тянется, и в зале длинной,В толпе мужчин, услужливой и чинной,Красавицы, столицы лучший цвет,Мелькают… Вот учтивый менуэтРисуется вам; шопот удивленья,Улыбки, взгляды, вздохи, изъясненья…

9

О, как тогда был пышен этот дом!Вдоль стен висели пестрые шпалеры,Везде фарфор китайский с серебром,У зеркала. . . . . . . . . .

Примечания

Печатается по Соч. изд. «Academia» (т. 3, 1935, стр. 364–418). Стихи исправлены по черновому автографу первоначальной редакции (ГПБ, Собр. рукописей М. Ю. Лермонтова, № 34, тетрадь «Лекции из географии», лл. 57 об., 60–64 об, по выписке В. X. Хохрякова в его тетради «Материалы для биографии М. Ю. Лермонтова» (ИРЛИ, оп. 4, № 85, л. 2), по журналу «Русск. мысль» (1882, кн. 1, стр. 68—120).

Беловой автограф поэмы не сохранился. Имеются лишь отрывки чернового автографа (ГПБ). Отрывки утраченной части чернового автографа, а также содержащие четыре строфы, не вошедшие в окончательный текст, были опубликованы П. А. Ефремовым с дополнениями и поправками А. Н. Афанасьева в «Библиогр. записках» (1861, № 18, стлб. 557–563). Стихи, ошибочно принятые П. А. Ефремовым и А. Н. Афанасьевым за вариант стихотворения «Памяти А. И. Одоевского», были ими опубликованы в «Библиогр. записках» (1859, № 12, стлб. 383). Текст «Библиогр. записок» напечатан по списку с утраченной ныне «Черновой тетради Лермонтова», заключавшей, кроме перечисленных выше строф, стихотворения: «Молитва» («Я, матерь божия…»), «Ах! ныне я не тот совсем», «Он был в краю святом».

Сохранившийся автограф и текст, опубликованный в «Библиогр. записках», являются фрагментами ранней черновой редакции, в целом до нас не дошедшей.

Автограф последней редакции поэмы находился в Пензе у И. А. Панафутина. Он был известен В. X. Хохрякову, который в 1857 году взял из него несколько в качестве эпиграфа к своему труду «Материалы для биографии М. Ю. Лермонтова» (ИРЛИ, оп. 4, № 85, л. 2). В 1870 году И. А. Панафутин отослал автограф в Петербург для продажи в Публичную библиотеку (см. письмо В. X. Хохрякова в Публичную библиотеку от 27 декабря 1870 г. Архив ГПБ, Дело управления, 1869, № 46, л. 16. Ср. И. Л. Андроников. Лермонтов. Обл. изд., Пенза, 1952, стр. 265). Однако покупка не состоялась, так как в канцелярии библиотеки объявили, что это произведение не Лермонтова, а Полежаева («Русск. мысль», 1882, кн. 1, стр. 67). Остается невыясненным, вернулся ли в 1870 году автограф к И. А. Панафутину или у него остался лишь список с автографа.

П. А. Висковатов узнал от В. X. Хохрякова о местонахождении рукописи поэмы и, находясь в Пензе, в 1881 году снял копию с рукописи Панафутина (автографа или списка, не известно) и опубликовал поэму в «Русск. мысли» (1882, кн. 1, стр. 68—120). Ср. отдельный оттиск: Сашка. Поэма М. Ю. Лермонтова. М., тип. Кушнерева, 1882, 56 стр. с приложением печатного листа, восполняющего купюры, сделанные в тексте журнала. Имеется также копия (ИРЛИ, оп. 2, № 163), совпадающая по тексту с названным выше изданием поэмы, включая приложение и подстрочные примечания П. А. Висковатова. В двух местах текст рукописи поправлен; эти поправки («грязна» вместо «грозна», «блески» вместо «блестки») приняты в настоящем издании (впервые в Соч. изд. библиотеки «Огонек», т. 2, стр. 486).