Денис Давыдов - Стихи и проза Страница 8

1817

Элегия VIII

О, пощади! Зачем волшебство ласк и слов,Зачем сей взгляд, зачем сей вздох глубокой,Зачем скользит небережно покровС плеч белых и с груди высокой?О, пощади! Я гибну без того,Я замираю, я немеюПри легком шорохе прихода твоего;Я, звуку слов твоих внимая, цепенею;Но ты вошла… и дрожь любви,И смерть, и жизнь, и бешенство желаньяБегут по вспыхнувшей крови,И разрывается дыханье!С тобой летят, летят часы,Язык безмолвствует… одни мечты и грезы,И мука сладкая, и восхищенья слезы…И взор впился в твои красы,Как жадная пчела в листок весенней розы.

1817

Неверной

Неужто думаете вы,Что я слезами обливаюсь,Как бешеный кричу: увы!И от измены изменяюсь?Я — тот же атеист в любви,Как был и буду, уверяю;И чем рвать волосы свои,Я ваши — к вам же отсылаю.А чтоб впоследствии не бытьПеред наследником в ответе,Все ваши клятвы век любить —Ему послал по эстафете.Простите! Право, виноват!Но если б знали, как я радМоей отставке благодатной!Теперь спокойно ночи сплю,Спокойно ем, спокойно пьюИ посреди собратьи ратнойВновь славу и вино пою.Чем чахнуть от любви унылой,Ах, что здоровей может быть,Как подписать отставку милойИли отставку получить!

1817

На монумент Пожарского{4}

Так правосудная Россия награждает!О зависть, содрогнись, сколь бренен твой оплот!Пожарский оживает —Смоленский оживет!

1817

Песня старого гусара{5}

Где друзья минувших лет,Где гусары коренные,Председатели бесед,Собутыльники седые?

Деды, помню вас и я,Испивающих ковшамиИ сидящих вкруг огняС красно-сизыми носами!

На затылке кивера,Доломаны до колена,Сабли, ташки у бедра,И диваном — кипа сена.

Трубки черные в зубах;Все безмолвны, дым гуляетНа закрученных вискахИ усы перебегает.

Ни полслова… Дым столбом…Ни полслова… Все мертвецкиПьют и, преклонясь челом,Засыпают молодецки.

Но едва проглянет день,Каждый по́ полю порхает;Кивер зверски набекрень,Ментик с вихрями играет.

Конь кипит под седоком,Сабля свищет, враг вали́тся…Бой умолк, и вечеркомСнова ковшик шевелится.

А теперь что вижу? — Страх!И гусары в модном свете,В вицмундирах, в башмаках,Вальсируют на паркете!

Говорят: умней они…Но что слышим от любого?Жомини да Жомини!А об водке — ни полслова!

Где друзья минувших лет,Где гусары коренные,Председатели бесед,Собутыльники седые?

1817

Надпись к портрету князя Петра Ивановича Багратиона

Где Клии взять перо писать его дела? —У Славы из крыла.

1810-е годы

Листок{6}

Листок иссохший, одинокой,Пролетный гость степи широкой,Куда твой путь, голубчик мой? —«Как знать мне! Налетели тучи,И дуб родимый, дуб могучийСломили вихрем и грозой.С тех пор, игралище Борея,Не сетуя и не робея,Ношусь я, странник кочевой,Из края в край земли чужой;Несусь, куда несет суровый,Всему неизбежимый рок,Куда летит и лист лавровыйИ легкий розовый листок!»

Конец 1810-х или начало 1820-х годов

Эпитафия

Под камнем сим лежит Мосальский тощий:Он весь был в немощи — теперь попал он в мощи.

1822

Вечер в июне

Томительный, палящий деньСгорел; полупрозрачна теньНемого сумрака приосеняла дали.Зарницы бегали за синею горойИ, окропленные росой,Луга и лес благоухали.Луна во всей красе плыла на высоту,Таинственным лучом мечтания питая,И, преклонясь к лавровому кусту,Дышала роза молодая.

1826

Ответ

Я не поэт, я — партизан, казак,Я иногда бывал на Пинде, но наскоком,И беззаботно, кое-как,Раскидывал перед Кастальским токомМой независимый бивак.Нет, не наезднику присталоПеть, в креслах развалясь, лень, негу и покой…Пусть грянет Русь военною грозой, —Я в этой песни запевало!

1826

Генералам, танцующим на бале при отъезде моем на войну 1826 года

Мы несем едино бремя,Только жребий наш иной:Вы оставлены на племя,Я назначен на убой.

1826

Товарищу 1812 года, на пути в армию

Мы оба в дальний путь летим, товарищ мой,Туда, где бой кипит, где русский штык бушует,Но о тебе любовь горюет…Счастливец! о тебе — я видел сам — тоскойЗаныли… влажный взор стремился за тобой;А обо мне хотя б вздохнули,Хотя б в окошечко взглянули,Как я на тройке проскакалИ, позабыв покой и негу,В курьерску завалясь телегу,Гусарские усы слезами обливал.

1826

Партизан{7}

Умолкнул бой. Ночная теньМосквы окрестность покрывает;Вдали Кутузова куреньОдин, как звездочка, сверкает.Громада войск во тьме кипит,И над пылающей МосквоюБагрово зарево лежитНеобозримой полосою.

И мчится тайною тропойВоспрянувший с долины битвыНаездников веселый ройНа отдаленные ловитвы.Как стая алчущих волков,Они долинами витают:То внемлют шороху, то вновьБезмолвно рыскать продолжают.

Начальник, в бурке на плечах,В косматой шапке кабардинской,Горит в передовых рядахОсобой яростью воинской.Сын белокаменной Москвы,Но рано брошенный в тревоги,Он жаждет сечи и молвы,А там что будет — вольны боги!

Давно незнаем им покой,Привет родни, взор девы нежный;Его любовь — кровавый бой,Родня — донцы, друг — конь надежный.Он чрез стремнины, чрез холмыОтважно всадника проносит,То чутко шевелит ушьми,То фыркает, то у́дил просит.

Еще их скок приметен былНа высях за преградной Нарой,Златимых отблеском пожара,Но скоро буйный рой за высь перекатил,И скоро след его простыл…………………………………………………………………………………………………………………………………

1826

Полусолдат

Нет, братцы, нет: полусолдатТот, у кого есть печь с лежанкой,Жена, полдюжины ребят,Да щи, да чарка с запеканкой!

Вы видели: я не боюсьНи пуль, ни дротика куртинца;Лечу стремглав, не дуя в ус,На нож и шашку кабардинца.

Всё так! Но прекратился бой,Холмы усыпались огнями, И хохот обуял толпой,И клики вторятся горами,

И всё кипит, и всё гремит;А я, меж вами одинокой,Немою грустию убит,Душой и мыслию далеко.

Я не внимаю стуку чашИ спорам вкруг солдатской каши;Улыбки нет на хохот ваш;Нет взгляда на проказы ваши!

Таков ли был я в век златойНа буйной Висле, на Балкане,На Эльбе, на войне родной,На льдах Торнео, на Севкане?

Бывало, слово: друг, явись!И уж Денис с коня слезает;Лишь чашей стукнут — и ДенисКак тут — и чашу осушает.

На скачку, на борьбу готов,И чтимый выродком глупцами,Он, расточитель острых слов,Им хлещет прозой и стихами.

Иль в карты бьется до утра,Раскинувшись на горской бурке;Или вкруг светлого костраТанцует с девками мазурки.

Нет, братцы, нет: полусолдатТот, у кого есть печь с лежанкой,Жена, полдюжины ребят,Да щи, да чарка с запеканкой!

Так говорил наездник наш,Оторванный судьбы веленьемОт крова мирного — в шалаш,На сечи, к пламенным сраженьям.

Аракс шумит, Аракс шумит,Араксу вторит ключ нагорный,И Алагёз[5], нахмурясь, спит,И тонет в влаге дол узорный;

И веет с пурпурных садовЗефир восточным ароматом,И сквозь сребристых облаковЛуна плывет над Араратом.

Но воин наш не упоенНочною роскошью полуденного края…С Кавказа глаз не сводит он,Где подпирает небосклонКазбека[6] груда снеговая…

На нем знакомый вихрь, на нем громады льда,И над челом его, в тумане мутном,Как Русь святая, недоступном,Горит родимая звезда{8}.

1826