Николай Рубцов - Я буду долго гнать велосипед… (сборник) Страница 8

И немного огней вдоль по берегу…

[1966]

«В полях сверкало. Близилась гроза…»

В полях сверкало. Близилась гроза.

Скорей, скорей! Успеем ли до дому?

Тотчас очнулись сонные глаза,

Блуждает взгляд по небу грозовому.

Возница злой. Он долго был в пути.

Усталый конь потряхивает гривой.

А как сверкнет – шарахнется пугливо

И не поймет, куда ему идти.

Скорей, скорей! Когда продрогнешь весь,

Как славен дом и самовар певучий!

Вон то село, над коим вьются тучи,

Оно село родимое и есть…

[1966]

В горнице

В горнице моей светло.

Это от ночной звезды.

Матушка возьмет ведро,

Молча принесет воды…

Красные цветы мои

В садике завяли все.

Лодка на речной мели

Скоро догниет совсем.

Дремлет на стене моей

Ивы кружевная тень,

Завтра у меня под ней

Будет хлопотливый день!

Буду поливать цветы,

Думать о своей судьбе,

Буду до ночной звезды

Лодку мастерить себе…

[1965]

Памяти матери

Вот он и кончился, покой!

Взметая снег, завыла вьюга.

Завыли волки за рекой

Во мраке луга.

Сижу среди своих стихов,

Бумаг и хлама.

А где-то есть во мгле снегов

Могила мамы.

Там поле, небо и стога,

Хочу туда, о, километры!

Меня ведь свалят с ног снега,

Сведут с ума ночные ветры!

Но я смогу, но я смогу

По доброй воле

Пробить дорогу сквозь пургу

В зверином поле!..

Кто там стучит?

Уйдите прочь!

Я завтра жду гостей заветных…

А может, мама?

Может, ночь —

Ночные ветры?

1964

«Наслаждаясь ветром резким…»

Наслаждаясь ветром резким,

Допоздна по вечерам

Я брожу, брожу по сельским

Белым в сумраке холмам.

Взгляд блуждает по дремотным,

По холодным небесам,

Слух внимает мимолетным,

Приглушенным голосам.

По родному захолустью

В тощих северных лесах

Не бродил я прежде с грустью,

Со слезами на глазах.

Было все – любовь и радость,

Счастье грезилось окрест.

Было все – покой и святость

Невеселых наших мест…

Я брожу… Я слышу пенье…

И в прокуренной груди

Снова слышу я волненье:

Что же, что же впереди?

[1966]

«Окошко. Стол. Половики…»

Окошко. Стол. Половики.

В окошке – вид реки…

Черны мои черновики,

Чисты чистовики.

За часом час уходит прочь,

Мелькает свет и тень.

Звезда над речкой – значит, ночь.

А солнце – значит, день.

Но я забуду ночь реки,

Забуду день реки:

Мне спать велят чистовики,

Вставать – черновики.

[1966]

Журавли

Меж болотных стволов красовался восток

огнеликий…

Вот наступит октябрь – и покажутся вдруг

журавли!

И разбудят меня, позовут журавлиные клики

Над моим чердаком, над болотом, забытым

вдали…

Широко по Руси предназначенный срок

увяданья

Возвещают они, как сказание древних страниц.

Все, что есть на душе, до конца выражает

рыданье

И высокий полет этих гордых

прославленных птиц.

Широко на Руси машут птицам согласные руки.

И забытость болот, и утраты знобящих полей —

Это выразят все, как сказанье, небесные звуки,

Далеко разгласит улетающий плач

журавлей…

Вот летят, вот летят… Отворите скорее

ворота!

Выходите скорей, чтоб взглянуть на

любимцев своих!

Вот замолкли – и вновь сиротеет душа

и природа

Оттого, что – молчи! – так никто уж

не выразит их…

[1965]

На вокзале

Закатилось солнце за вагоны.

Вот еще один безвестный день,

Торопливый, радостный, зеленый,

Отошел в таинственную сень…

Кто-то странный (видимо, не веря,

Что поэт из бронзы, неживой)

Постоял у памятника в сквере,

Позвенел о бронзу головой,

Посмотрел на надпись с недоверьем

И ушел, посвистывая, прочь…

И опять родимую деревню

Вижу я: избушки и деревья,

Словно в омут, канувшие в ночь.

За старинный плеск ее паромный,

За ее пустынные стога

Я готов безропотно и скромно

Умереть от выстрела врага…

О вине подумаю, о хлебе,

О птенцах, собравшихся в полет,

О земле подумаю, о небе

И о том, что все это пройдет.

И о том подумаю, что все же

Нас кому-то очень будет жаль,

И опять, веселый и хороший,

Я умчусь в неведомую даль!..

[1965]

Промчалась твоя пора!

Пасха

под синим небом,

С колоколами и сладким хлебом,

С гульбой посреди двора,

Промчалась твоя пора!

Садились ласточки на карниз,

Взвивались ласточки в высоту…

Но твой отвергнутый фанатизм

Увлек с собою

и красоту.

О чем рыдают, о чем поют

Твои последние колокола?

Тому, что было, не воздают

И не горюют, что ты была.

Пасха

под синим небом,

С колоколами и сладким хлебом,

С гульбой посреди двора,

Промчалась твоя пора!..

[1966]

«Седьмые сутки дождь не умолкает…»

Седьмые сутки дождь не умолкает.

И некому его остановить.

Все чаще мысль угрюмая мелькает,

Что всю деревню может затопить.

Плывут стога. Крутясь, несутся доски.

И погрузились медленно на дно

На берегу забытые повозки,

И потонуло черное гумно.

И реками становятся дороги,

Озера превращаются в моря,

И ломится вода через пороги,

Семейные срывая якоря…

Неделю льет. Вторую льет… Картина

Такая – мы не видели грустней!

Безжизненная водная равнина,

И небо беспросветное над ней.

На кладбище затоплены могилы,

Видны еще оградные столбы,

Ворочаются, словно крокодилы,

Меж зарослей затопленных гробы,

Ломаются, всплывая, и в потемки

Под резким неслабеющим дождем

Уносятся ужасные обломки

И долго вспоминаются потом…

Холмы и рощи стали островами.

И счастье, что деревни на холмах.

И мужики, качая головами,

Перекликались редкими словами,

Когда на лодках двигались впотьмах,

И на детей покрикивали строго,

Спасали скот, спасали каждый дом

И глухо говорили: – Слава богу!

Слабеет дождь… вот-вот… еще немного…

И все пойдет обычным чередом.

[1966]

Осенние этюды

1

Огонь в печи не спит,

перекликаясь

С глухим дождем, струящимся по крыше…

А возле ветхой сказочной часовни

Стоит береза старая, как Русь, —

И вся она как огненная буря,

Когда по ветру вытянутся ветви

И зашумят, охваченные дрожью,

И листья долго валятся с ветвей,

Вокруг ствола лужайку устилая…

Когда стихает яростная буря,

Сюда приходит девочка-малютка

И робко так садится на качели,

Закутываясь в бабушкину шаль.

Скрипят, скрипят под ветками качели,

И так шумит над девочкой береза

И так вздыхает горестно и страстно,

Как будто человеческою речью

Она желает что-то рассказать.

Они друг другу так необходимы!

Но я нарушил их уединенье,

Когда однажды шлялся по деревне

И вдруг спросил играючи: «Шалунья!

О чем поешь?» Малютка отвернулась

И говорит: «Я не пою, я плачу…»

Вокруг меня все стало так уныло!

Но в наши годы плакать невозможно,

И каждый раз, себя превозмогая,

Мы говорим: «Все будет хорошо».

2

И вот среди осеннего безлюдья

Раздался бодрый голос человека:

– Как много нынче клюквы на болоте!

– Как много нынче клюквы на болоте! —

Во всех домах тотчас отозвалось…

От всех чудес всемирного потопа

Досталось нам безбрежное болото,

На сотни верст усыпанное клюквой,

Овеянное сказками и былью

Прошедших здесь крестьянских поколений…

Зовешь, зовешь… Никто не отзовется…

И вдруг уснет могучее сознанье,

И вдруг уснут мучительные страсти,

Исчезнет даже память о тебе.

И в этом сне картины нашей жизни,

Одна другой туманнее, толпятся,

Покрытые миражной поволокой

Безбрежной тишины и забытья.

Лишь глухо стонет дерево сухое…

«Как хорошо! – я думал. – Как прекрасно!»

И вздрогнул вдруг, как будто пробудился,

Услышав странный посторонний звук.

Змея! Да, да! Болотная гадюка

За мной все это время наблюдала

И все ждала, шипя и извиваясь…

Мираж пропал. Я весь похолодел.

И прочь пошел, дрожа от омерзенья,

Но в этот миг, как туча, над болотом

Взлетели с криком яростные птицы,

Они так низко начали кружиться

Над головой моею одинокой,

Что стало мне опять не по себе…

«С чего бы это птицы взбеленились? —

Подумал я, все больше беспокоясь. —

С чего бы змеи начали шипеть?»

И понял я, что это не случайно,

Что весь на свете ужас и отрава

Тебя тотчас открыто окружают,

Когда увидят вдруг, что ты один.

Я понял это как предупрежденье, —

Мол, хватит, хватит шляться по болоту!

Да, да, я понял их предупрежденье, —

Один за клюквой больше не пойду…

3

Прошел октябрь. Пустынно за овином.