Вадим Андреев - Стихотворения и поэмы в 2-х т. Т. I Страница 8

«Шахматы ожили. Нам ли с тобой совладать…»

Д. Резникову

Шахматы ожили. Нам ли с тобой совладатьС черным и белым безумьем игры?Мы не должны, мы не можем, не смеем собратьИ помешать им играть до поры.

Кто их сокрытую волю расторг и отверз?Слышишь размеренный топот коней?Мечется вдоль по квадратам грохочущий ферзьВ поисках черной подруги своей.

Ты вовлекаешься в эту слепую игруПешек, слонов, королев, королей.Вижу, я вижу, — ты гладишь вспотевшую грудьВзмыленных черных и белых коней.

Медленно, в пол-оборота ко мне обратясь,Ты на себя надеваешь узду.Ты как подарок берешь эту темную страсть.Верно, я скоро к тебе подойду.

«Чаинки в золотом стакане…»

Чаинки в золотом стакане —О влажный, выпуклый огонь!Касается стеклянной граниЧуть напряженная ладонь.

Огонь неуловимый пролит,И жизнь на блюдце замерла:Умрут от воздуха и болиЧаинок влажные тела.

Чаинка, жизнь моя, ужелиИ ты судьбой осужденаУпасть из огненной купелиНа край фарфорового дна?

Улитка («Твой хрупкий и непрочный дом…»)

Твой хрупкий и непрочный домНа выгнутой прозрачной спинкеВ дыханьи влажном и густомПолзет по чешуе корзинки.

Безглазая! Два лучика твоихВ тревожном воздухе не могутСреди товарок, слабых и слепых,Найти свободную дорогу.

Душа! среди тревожных словТвой путь, твой день, должно быть, краток.Что могут лучики стихов!Чем ты предотвратишь утрату!

«Строжайшей нежности вниманью…»

Строжайшей нежности вниманью,Винтовка, ты передана.Невестою обряженаИ приготовлена к свиданью.

Тебя прозрачною фатойОкутает бездымный порох.Ты жениха найдешь в просторах,В прицельной рамке кружевной.

Поет над головой струна,И брызжутся камней осколки.Изменница, невеста, столькимТы в тот же день обручена!

«Эх, балалайкою тренькай…»

Эх, балалайкою тренькай,Плачь, неземная струна!Здесь, у скамейки, маленькойТенором вторит весна.

Прячется за парапетом,Там, над пустою Невой,Отблеск вечернего света,Отблеск совсем голубой.

Милая, милая, вдосталь,Милая, нам до зари —Там, у высокого мостаГаснут с зарей фонари.

Спрятался месяц за тучку,Больше не хочет гулять.Дайте мне правую ручкуК пылкому сердцу прижать.

«Лазурный ветер благостыни…»

Лазурный ветер благостыни,Небесной, емкой высоты —В моей отторженной пустынеНеукоснительней мечты.

О неповторная неволя,Беленый, скучный потолок, —Где ты, растрепанное полеЦветов, волос, и губ, и строк?

Звезда наперсница свиданья,Слепой покой монастыря,О похладевшее лобзаньеИ лжесвидетельство — заря!

Гляжу на неповторный иней —О свет тлетворной пустоты,О ножки, ножки, — где вы ныне,Где мнете вешние цветы?

«Firenze divina! О pallida seta!..»

Firenze divina! О pallida seta!О палевый шелк, облачко и закат,И с севера брызжет лазурного светаСтремительной болью, в глаза, водопад.

Рвется томительный дым у подножья,Хлещет огонь о бока.Выше, костер! И простерта над ложьюШелка — слепая рука.Савонарола! Неистовство пепла!Савонарола! И верой слепаБолью, любовью гудела и слепла,Билась толпа,Точно огнем, озаренная страхом.

Верой сжигавший — сожжен.О проповедник — и с огненной плахиКаменный лик — в небосклон.

И тень налегла.Но от века одетаФлоренция в палевый, облачный шелк.Firenze divina! О pallida seta!О память — в веках отдающийся голк.

«Венеция! Наемный браво!..»

Венеция! Наемный браво!Романтика и плащ, и шпага,Лагун зеленая отрава —Век восемнадцатый — отвага!

Венеция, невеста, вашимБыть постоянным кавалером.Адриатическая чашаИ теплый ветр над Лидо серым.

И бегство, — бегство Казановы,Свинцовых крыш покатый холод.Венеция! Последним словом,Как ночь к плащу, — я к вам приколот.

ПОСВЯЩЕНИЕ

Пред Вами полтораста лет,Послушные, сгибают спины.Лагун и дней тогдашних светЗнаком в глазах МариныЦветаевой.

«Неугомонный плащ и пистолетов пара…»

Неугомонный плащ и пистолетов параИ снежной пылью пудренный парик.Душа — несвоевременный подарокИ времени понятный всем язык.

Сквозь жизнь, сквозь ветер,Сквозь пепел встречЕдинственную в светеНе сметьИ не суметь сберечь.

Так, так, — вон там, из глубины зеркальнойМелькнувшее в последний раз, — прощай.Полсотни лет! Полет первоначальныйЕго неугомонного плаща.

Сквозь жизнь, сквозь ветер,Сквозь пепел встречЕдинственную на светеНе сметьИ не суметь сберечь.

Полсотни лет! Там, в воздухе, недвижен,Там, на стекле, чуть уловимый след.Воспоминание! Что день, то ближеНеумолимых дней великолепный бред.

Сквозь смерть, сквозь ночи,Сквозь пепел летВсе тот же почерк —Oh, tu oublieras Henriette.

Невольник памяти! Он тот, кто веренСквозь жизнь и смерть — бессмертнейшей Henriette.Что эта жизнь? Легчайшая потеряСтаринного плаща, и мира нет.

***Это имя знакомо всякому,Кто в мире, как он, — иностранец.ДжакомоКазанова —Венецианец.

«Одичалые, русые косы…»

Одичалые, русые косы,Одичалые гривы коней.О ночные, холодные росыПо-над волжских, дремучих степей!

Орда моя, звезда моя,Золотая моя орда,Голубая ночь и упрямая,Упрямая моя звезда!

Храп и тяжелая пена,Рвущийся ветер — пади!Раковина — белое колено,Раковина, — погоди.

Вой и плачь — звени, струна,Пойте, злые удила, —Ветер бьет, и ветер сытДиким топотом копыт.

Не подымешь то, что бросил,Но осмелишься — и в кровь.Гололобая и раскосая,Татарская моя любовь!

Одичалый и пьяный, полынный,По-над волжский, дремучий простор.О курлыкающий, журавлиный,Журавлиный и вольный шатер!

Орда моя, звезда моя,Золотая моя орда,Голубая ночь и упрямая,Упрямая моя звезда.

«Воронье твое оперенье…»

Воронье твое оперенье.Воронья, глухая звезда.О черное вдохновенье.Взрастившее городя!

Сцепленье гранита и страха!Пока он безмолвен, восток.Пока разговорчива плаха.Куда как беспомощен рок!

О голос бессмысленной тучи!Он бьется, тяжелый слепень.Твой ветер, твой волжский, певучий.Мечтательный стенькин кистень.

О тяжесть державного груза!Трепещет года и годаКазненной рылеевской музыГлушайшая в мире звезда.

Сменив николаевский штуцерНа маузер и пенье курка,Ты белишь в дыму революцийКирпичные стены Че-ка.

И все же, что может быть слаще,Чем горькая радость моя —Твоя от твоих тебе приносящаО всех и за вся.

«Две стрелки, — о на миг, к не новой встрече…»