Владимир Набоков - Стихотворения, не вошедшие в сборники Страница 8

18. 1. 23.

"Я где-то за городом, в поле…"

Я где-то зá городом, в поле,и звезды гулом неземнымплывут, и сердце вздулось к ним,как темный купол гулкой боли.

И в некий напряженный свод —и все труднее, все суровей —в моих бессонных жилах бьетглухое всхлипыванье крови.

Но в этой пустоте ночной,при этом голом звездном гуле,вложу ли в барабан резнойтугой и тусклый жемчуг пули.

И, дула кисловатый ледприжав о высохшее нёбо,в бесплотный ринусь ли полетиз разорвавшегося гроба?

Или достойно дар примувеликолепный и тяжелый, —всю полнозвучность ночи голойи горя творческую тьму?

20 января 1923

Трамвай

Вот он летит, огнями ночь пробив,крылатые рассыпав перезвоны,и гром колес, как песнопений взрыв,а стекла — озаренные иконы.И спереди — горящее числои рая обычайное названье.Мгновенное томит очарованье— и нет его, погасло, пронесло,И в пенье ускользающего гулаи в углубленье ночи неживой —как бы зарница зыбкой синевойза ним на повороте полыхнула.Он пролетел, и не осмыслить мне,что через час мелькнет зарница этаи стрекотом, и судорогой светапо занавеске… там… в твоем окне.

21. 1. 23.

Письма

Вот письма, все — твои (уже на сгибах таютследы карандаша порывистого). Днем,сложившись, спят они, в сухих цветах, в моемдушистом ящике, а ночью — вылетают,полупрозрачные и слабые, скользяти вьются надо мной, как бабочки: инуюпоймаю пальцами, и на лазурь ночнуюгляжу через нее, и звезды в ней сквозят.

23. 1. 23.

УЗОР

День за днем, цветущий и летучий,мчится в ночь, и вот уже мертвоцарство исполинское, дремучийпапоротник счастья моего.

Но хранится под землей беспечной,в сердце сокровенного пласта,отпечаток веерный и вечный,призрак стрекозы, узор листа.

24 января 1923

Эфемеры

Посв. В. И. Полю

Спадая ризою с дымящихся высоткрутого рая — Слава! Слава! —клубится без конца, пылает и ползетпоток — божественная лава…И Сила гулкая, встающая со дна,вздувает огненные зыби:растет горячая вишневая волнас роскошной просинью на сгибе.Вот поднялась горбом и пеной зацвела,и нежно лопается пена,и вырываются два плещущих крылаиз пламенеющего плена.И ангел восстает стремительно-светло,в потоке огненном зачатый,— и в жилках золотых прозрачное крыломерцает бахромой зубчатой.И беззаветную хвалу он пропоет,на миг сияя над потоком,— сквозными крыльями восторженно всплеснет,исчезнет в пламени глубоком.И вот возник другой из пышного огня,с таким же возгласом блаженства:вся жизнь его звенит и вся горит, звеня,и вся — мгновенье совершенства.-- —И если смутно мне, и если даль мутна,я призываю эти зыби:растет горячая вишневая волнас роскошной просинью на сгибе…

26. 1. 23.

"Ты все глядишь из тучи темно-сизой…"

Ты все глядишь из тучи темно-сизой,и лилия — в светящейся руке;а я сквозь сон молю о лепесткеи все ищу в изгибах смутной ризыизгиб живой колена иль плеча.

Мне твоего не выразить подобьяни в музыке, ни в камне… Исподлобьяглядят в мой сон два горестных луча.

27 января 1923

"И утро будет: песни, песни…"

И утро будет: песни, песни,каких не слышно и в раю,и огненный промчится вестник,взвив тонкую трубу свою!

Распахивая двери наши,он пронесется, протрубит,дыханьем расправляя чашинеупиваемых обид.

Весь мир, извилистый и гулкий,неслыханные острова,немыслимые закоулки, —как пламя, облетит молва.

Тогда-то, с плавностью блаженной,как ясновидящие, всеподнимемся — и в путь священныйпо первой утренней росе!..

30 января 1923

"Глаза прикрою — и мгновенно"

Глаза прикрою — и мгновенно,весь легкий, звонкий весь, стоюопять в гостиной незабвенной,в усадьбе, у себя, в раю.

И вот из зеркала косогопод лепетанье хрусталейглядят фарфоровые совы —пенаты юности моей.

И вот, над полками, гортензийлегчайшая голубизна,и солнца луч, как Божий вензель,на венском стуле, у окна.

По потолку гудит досададвух заплутавшихся шмелей,и веет свежестью из сада,из глубины густых аллей,

неизъяснимой веет смесьюеловой, липовой, грибной:там, по сырому пестролесью,— свист, щебетанье, гам цветной!

А дальше — сон речных извилини сенокоса тонкий мед.Стой, стой, виденье! Но бессиленмой детский возглас. Жизнь идет,

с размаху небеса ломая,идет… ах, если бы навекостаться так, не разжимаяросистых и блаженных век!

3. 2. 23.

ГЕКЗАМЕТРЫ ("Смерть — это утренний луч, пробужденье весеннее")

Памяти В. Д. Набокова

Смерть — это утренний луч, пробужденье весеннее.            Верю,ты, погруженный в могилу, ты, пробужденный,       свободный,ходишь, сияя незримо, здесь, между нами — до срока,        спящими…О, наклонись надо мной, сон мой подслушай —

снятся мне слезы, снятся напевы, снятся молитвы…Сплю я, раскинув руки, лицом обращенный к звездам:в сон мой втекает мерцающий свет, оттого-то        прозрачныдаже и скорби мои…

Я чую: ты ходишь так близко,смотришь на спящих; ветер твой нежный целует мне             веки,что-то во сне я шепчу; наклонись надо мной и       услышишьсмутное имя одно, — что звучнее рыданий, и слащепесен земных, и глубже молитвы, — имя отчизны.

<30 марта> 1923

РОДИНЕ

Посвящается моей сестре Елене

Воркующею теплотой шестая —чужая — наливается весна.Все ждет тебя душа моя простая,гадая у восточного окна.

Позволь мне помнить холодок щемящийзеленоватых ландышей, когдатвой светлый лес плывет, как сон шумящий,а воздух — как дрожащая вода.

Позволь мне жить, искать Творца в творенье,звать изумленье рифмы и любви.Не укоряй в час трудного горенья,что вот я вспомнил ландыши твои.

Как тень твоя, чужой апрель мне сладок.Взволнованно душа тебя зовет,текучий блеск твоих дождей и радуг,когда весь лес лепечет и плывет.

Твой будет взлет неизъяснимо-ярок,а наша встреча — творчески-тиха;склонюсь, шепну: вот мой простой подарок,вот капля солнца в венчике стиха.

31 марта 1923

РЕКА

Каждый помнит какую-то русскую реку,но бессильно запнется, едваговорить о ней станет: даны человекулишь одни человечьи слова.А ведь реки, как души, все разные… нужно,чтоб соседу поведать о них,знать, пожалуй, русалочий лепет жемчужный,изумрудную речь водяных.Но у каждого в сердце, где клад заковалакочевая стальная тоска,отзывается внятно, что сердцу, бывало,напевала родная река.

Для странников верныхкачнул я дыханьем душиэти качели слогов равномерных   в бессонной тиши.      Повсюду —в мороз и на зное —      встретишь   странников этих,несущих, как чудо,как бремя страстное,      родину.         Сам я, бездомный,как-то ночью стоял на мосту         в городе мглистом,      огромном,и глядел в маслянистую      темнотурядом с тенью случайно любимой,стройной, как черное пламя,      да только с глазами      безнадежно чужими.Я молчал, и спросила она на своем языке:      "Ты меня уж забыл?" —      и не в силах я был      объяснить,что я там, далеко, на рекеилистой, тинистой, с именем милым,с именем, что камышовая тишь…Это словно из ямочки в глине      черно-синий         выстрелит стриж.И вдоль по сердцу      носитсяс криком своим изумленным: вий-вии!Это было в России,это было в раю…      Вот,гладкая лодка плыветв тихоструйную юность мою,      мимо леса,полного иволог, солнца, прохлады грибной,      мимо леса,где березовый ствол чуть сквозит белизной      стройнойв буйном бархате хвойном,мимо красных крутых берегов      парчевых островков,мимо плавных полянок сырых, в скабиозах      и лютиках.Раз! — и тугие уключинызвякают, — раз! — и весло на весу   проливает огнистые слезы      в зеленую тень.Чу! — в прибрежном лесукто-то легко зааукал…Дремлет цветущая влага, подковылистьев ползучих, фарфоровый купол      цветка         водяного.Как мне запомнилась эта река,      узорная, узкая.   Вечереет…         (и как объяснить,   что значило русское         "вечереет?")         стрекоза, бирюзовая нить,два крыла слюдяных — замерла   на перилах купальни…Солнце в черемухах. Колокол дальний.         Тучки румяные, русые.Червячка из чехла      выжмешь, за усикивытащишь, и на крючок.      Ждешь. Клюет.Сладко дрогнет леса, и блеснет,шлепнет о мокрые доскиголубая плотва, головастый бычок      или хариус жесткий.А когда мне удить надоест,на деревянный навесвзберусь      (…Русь!..)         и оттуда беззвучно ныряю      в отраженный закат…Ослепленный, плыву наугад,         ширяю,навзничь ложусь — и не ведаю, где я —      в небесах, на воде ли.Мошкара надо мною качается      вверх и вниз, вверх и вниз — без конца…   Вечер кончается.Осторожно сдираю с лица      липкую травку.В щиколку щиплет малявка:      сладок мне рыбий      слепой поцелуй.В лиловеющей зыбиузел огненных струй —      и плыву я,         горю,         глотаю зарю         вечеровую…А теперь в бесприютном краю,уж давно не снимая котомки,качаю — ловлю я, качаю — ловлюстроки о русской речонке,строки, как отблески солнца, бессвязные…А ведь реки, как души, все разные,         нужно,чтоб соседу поведать о них,знать, пожалуй, русалочий лепет жемчужный,изумрудную речь водяных.Но у каждого в сердце, где клад заковалакочевая стальная тоска,отзывается внятно, что сердцу, бывало,напевала родная река…

8 апреля 1923