Алексей Макушинский - Свет за деревьями Страница 8

Дождь, автострада, Чайковский

Л. Щ.

Как в Pathétique, которую мы слушали вместе,только ад, ты сказала мне, и более ничего,ни чистилища, ни проблеска, ни прощенья,так в этот день только дождь, и рваное небонад взорванными деревьями, и на автостраде

вообще никакого, но водные вихри, безумныебрызги, но красные фары, вдруг страшноблизко, и белые в зеркале, ниоткуда, в сплошном,летящем и грохочущем облаке, и конечно,печаль раздвигает границы, разрывает — отчаянье,

и все плывет, наплывая, все путается, порывыливня, никогда, нигде, на бульваре, и влаганад орешником, и трава в том лесу, из которогоя так и не вышел, до которого я никогда недойду, не доеду, и не пробую больше, и души,

обгоняя друг друга, мигают, и дворникискрежещут от ярости. Но, Лариса, прощеньеесть, ты знаешь, всегда, и место, где все, чтобыло, становится снова таким, каким было,и те, кто уже не вернется, кого мы не встретим

ни на улице, ни на автострадной парковке,прощены навсегда, как и мы, уже есть,Лариса, уже вдруг проступает, как вонте, на холмах и сквозь дождь, электрическиеветряные вышки, их спокойные крылья.

Свет за деревьями

The bed, the books, the chair, the moiring nuns…

Но каждый день был каким-то и каждаяночь какой-то, бессонной, безлунной,и сиделки совсем не сидят, но подходят, уходят,и склоненные лица выступают из сумрака, склянкиблестят на столике, собирая остатки света,

переходящего в тот же сумрак, но каждыйдень был, конечно, каким-то, счастливым, ненужнымили зимним, и никто никогда их не вспомнит,не сочтет их, и стараться не стоит, но все-такиони были, все они, с их туманом, их мокрыми ветками,

их листьями в лужах, их теплом в рукавице,их теченьем, их стеканием к вечеру, ожиданьемчего-нибудь, телефонного звонка, телефоному зеркала, и зеркалом в ванной, ни в том, нив другом, ни в каком ничего уже больше не видно,

и неважно что больше не видно, но виднодалеко и все дальше, в глубь улиц, где кто-тоеще идет и уходит, всегда уходит, все дальшеот этой комнаты, койки, этих склянок на столике,этих звуков за стеной в коридоре, шагов, уходящих

по коридору все дальше, по улицам с их облакамии крышами, с их мокрыми крышами, их круженьемптиц над мокрыми крышами, с голубями и галкамив парке, расхожденьем дорожек, тропинок, и все этобыло, и звуки гаснут, и боль остается, и были,

конечно, станции, станции, их названья, никто ихуже не вспомнит, безымянные станции, докоторых уже не добраться, а как хотелось бы, недойти по снегу, не доехать на поезде, поезда,конечно, все-таки, были, товарные, темные, надписи

мелом на стенах, уже не прочесть их, сиделкиникогда не сидят, все уходят, все дальше,и военные поезда, эшелоны, и красные, острыестрелы, как больно, и слова уезжают на стенах,слов не слышно, уже не расслышать, но каждое

было, было сказано кем-то и значило что-то,и каждое утро было добрым, недобрым,дождливым, и собака была с перевязаннойлапой, и сиамская кошка, когти, царапины, царскийподарок, и всегдашнее ожиданье чего-нибудь,

телефонного звонка, телефон был в прихожейу зеркала, и зеркало было в ванной, страшнеекогда не ждешь ничего, когда нечего, всетак тихо, так неслышно подходят, как кошки,эти сестры, сестры, эти братья и сестры, сестрицы,

не сердитесь, поезда все же были, военные,были мирные эшелоны, товарные, никуда, ниоткуда,все молчит, все смолкает, все безмолвно, как мел,как надпись мелом, как мел на дне чайника,чай был горький, был сладкий, был сахар,

было счастье, оно все-таки было, так многобыло счастья, как сахара в чае, да что ты,столько сахара, разве можно так много, не так,все всегда было, в общем, не так, были склянки,были склянки, стеклянки, стаканки, и слов не

расслышать, все смолкает как мел, все молчит,как мыло, замело, заметало, неважно, но виднодалеко по-прежнему, далеко и все дальше,и город, в который всю жизнь так хотелосьпоехать, поднимает свои башни над склянками,

свое темно-синее небо над склянками, свои башнина темно-синем небе, вот они, все-таки,и ветки на небе, и конечно же свет за деревьями,этот свет за деревьями, вечером, в сумерках,по дороге куда-нибудь, он был, были станции,

были названья станций, были ржавые буквыи треснувший асфальт на платформе, был ветер,был шарф, я люблю тебя, я тоже, был царский,пускай царапины, но царский подарок, как жалко,что дарить уже некому, прощать уже некого, все

ушли, все уходят, все дальше, все яснее от этойкойки, комнаты, и звонка не дождешься, дождатьсязвонка бы, телефонного, неважно какого, все тихо,все тише, все становится крошечным на краюзренья, в глубине этих улиц, но каждый, конечно,

день был все же каким-то, бесконечным был каждый,и все это длится, длится, никогда не кончается,и башни над склянками, и военные эшелоны, любитьтак просто, и листья в лужах, и станции, и слова,и свет, и свет, и конечно же свет за деревьями.