Владимир Пяст - Собрание стихотворений Страница 8

«“Аррагонская Хота” твоя…»

«Аррагонская Хота» твояМне милее всей музыки Фета, —В ней родного, большого поэтаВсем дыханием чувствую я!

О, поэт, вдохновенный, поверь:Тех созвучий сладчайших довольно,Что звучали тебе своевольно, —Чтобы стало тепло и привольноТем, кому так мучительно — больно,Так томительно грустно теперь!

Это с другом не я ль говорил?В этом теннисе бегал не я ли?Как я мог не играть на рояли!— И скамья то была не моя ли,Где я клятвы свои повторил?..

Пусть же будет мрачнее и глуше,И на сердце еще тяжелей, –«Мне так просто, так весело с ней»,С «Аррагонскою Хотой» твоей,Воскресающей скорбные души…

БЕЛЬГИИ

Когда Господь перелистаетСтраницы хроники земной, –Взор Жизнедавца заблистает,Упав на письмена одной.

Он скажет: «Ты, Моею волей,К недосягаемым верхамВознесена – стрельчатый храм,Возникший на кровавом поле.

Во плоть влюбленные – моглиВ свой час расстаться вольно с тленным,Вы, предъявившие ВселеннымПечать Величия Земли».

A LA BELGIQUE (Traduction du prece dant, faite par l’Auteur et Mr. Latchineff).

Quand Seigneur aura feuilleteLes annales de la Belgique,Son oeuil brillera transporte,Devant une page tragique.

Dieu dira: «Par ma volonte,Toi, ma cathedrale pointue,Au champ plein de sang apparue,Vers l’infini tu as monte,

Car, tant amoureux de la chair,Vous sutes quitter la poussiere,En presentant aux UniversLe sceau de grandeur de la Terre».

TILL FROKEN W

Мы поселились когда-то, не зная друг друга, в Стокгольме;Рюмберг был вашим жильем, – Континенталь был моим;Я одиноко бродил по Юргордену или в Шеппсхольме,Или по Вальхалля-вехьн, голодом лютым томим.

Вы, закупив кренделей, на четыре их дня разделили,Немногочисленных крон, быстрый провидя конец…Не был запасливым я — и тоскливые дни наступили:В сутки съедал я один — в орэ ценой — леденец».

Деньги Руманов прислал. — Получив, я отчалил на Борэ, —Вы ж в это время как раз — съев кренделька — голодать…О, отчего не сулила судьба миг последнее орэ,Вместе с последним стихом, вам дружелюбно отдать?

Н. С. ГУМИЛЕВУ

«Как гурии в магометанскомЭдеме в розах и шелку», —Так мы в дружине ополченскойНа прибалтийском берегу.

Сапог неделю не сымая,В невыразимой духотеВ фуфайках теплых почиваем(Все что с собою — на себе),

На нарах — этом странном ложе —В грязи занозисто-сплошной,Почти что друг на друге лежа,Дыша испариной чужой;

Чужою деревянной ложкой,Искапанной с чужих усов,Хлебаем щи из миски общей(Один состольник нездоров);

На тех же нарах (— что подошвы),Где наши ноги, там и хлеб,И протолкаться невозможно,Когда хлебает взвод обед…

Никак ни времени, ни места,Чтоб раз умыться, не урвать,И насекомым стало тесноВ лесу волосяном гулять…

…Так жизнь такая превосходитБлаженства мерой все, что могСвоим любимцам уготовитьВ раю пресветлом щедрый Бог!

И нет утонченнее пищи,Чем те замусленные «шти»,И помещений благовоннейКазармы — в мире не найти!

И тот слепец, кто в это времяВ кафе поит вином девиц:Не видит он, что вместе с темиУжей глотает и мокриц.

И жалок тот, кто тело в вашеКупает, нежучи, свое:Чем дух ее благоуханней, —Тем тяжелее смрад ее.

А мы, в чудовищном удушье,В грязи сверхмерной, слышим мы,Как павших в славных битвах душиПоют военные псалмы,

И видим мы, как, предводимыСамим Всевышним, — нашу ратьСопровождают херувимы,Уча бессмертно умирать…

РЕКВИЕМ ЮНОСТИ

«Мне тридцать лет, мне тысяча столетий...»

Мне тридцать лет, мне тысяча столетий,Мой вечен дух, я это знал всегда,Тому не быть, чтоб не жил я на свете, —Так отчего так больно мне за этиБыстро прошедшие, последние года?

Часть Божества, замедлившая в ЛетеЛучась путем неведомым сюда, —Таков мой мозг. Пред кем же я в ответеЗа тридцать лет на схимнице-планете,За тридцать долгих лет, ушедших без следа?

Часть Божества, воскресшая в поэтеВ часы его бессмертного труда —Таков я сам. И мне что значат этиГодов ничтожных призрачные сети,Ничтожных возрастов земная череда?

За то добро, что видел я на свете,За то, что мне горит Твоя звезда,Что я люблю — люблю Тебя как дети —За тридцать лет, за триллион столетий,Благодарю Тебя, о Целое, всегда.

ПРИЛОЖЕНИЕ. СТИХИ, НЕ ВОШЕДШИЕ В «ОГРАДУ» (1903-1907)

Из отдела «ЭТО ТЫ»

I. «Гармония в тебе, земная с неземной…»

Гармония в тебе, земная с неземной,Слиты особенно и больше чем мистично,И каждое твое движенье гармонично,И все — и плач и смех твой — мелодично:Иди за мной!

Ты знаешь, что тебя я понял необычно!Я сразу увидал тебя иной, —Иной чем все, — и с этих пор со мнойОстался навсегда твой образ неземной,Глубокий безгранично…

II. «Здесь с тобою стоя рядом на причаленном плоту…»

Здесь с тобою стоя рядом на причаленном плоту,Первый раз проник я взглядом в неземную высоту.Смех твой, прудом отраженный, мне предстал как голос вод, —И с тех пор преображенный мне раскрылся небосвод.

Разорвалась восприятий, чувств обычная кайма;Сколько пламенных зачатий ты учуяла сама!Как восторженно и ново мы друг друга обрели,Разом сбросивши оковы зачарованной земли!

IV. «Пойми же то, что нет определенья…»

Пойми же то, что нет определенья,Что нет определенья – тебе и мне,И оба мы – единой цепи звенья,Одной мы цепи звенья, и в общем сне;

От века дал Творец предназначенье,Мне бог дал назначенье – узреть тебя;До той поры – душа как в заточенье,Томилась в заточенье душа, скорбя.

Я был лишен и песнопений дара,И песнопений дара не ждал я вновь,И этот дар – твоя вернула чара,Твоя вернула чара – к тебе любовь…

Могла ль моя – как зарево пожара,Всем бешенством пожара не вспыхнуть страсть? –Ведь ты как я небесного Эдгара,Нездешнего Эдгара постигла власть! –

«В этот первый вечер отсветом румяным…»

В этот первый вечер отсветом румяным,Что скользит чуть зримо по цветным полянам,Дальние деревья сплошь озарены…

В этот первый вечер — красное с зеленымНа деревьях дальних по волнистым кронам,Красное с зеленым переплетены.

В этот вечер ветра, в этот вечер шумныйНа душе — все тот же крик один безумный,Наяву — все те же сладостные сны…

В этот вечер ветра — с бушеваньем моряДавние виденья в вечно-новом споре, —И душа с душою слитно сплетены.

СТУПЕНИ ИЗ МРАКА