Галина Таланова - И за воздух хватаясь руками Страница 8

Ты в этот поезд прыгнул понапрасну:

Чужой вагон, где всё не для тебя,

А спрыгнуть на ходу уже опасно.

ПОСЛЕ РОЖДЕСТВА

Возвращенье в будни неизбежно.

Зазвенел будильника сигнал.

Жизнь бежит, –

По рельсам стук железный.

Вкус же к жизни, в сущности, пропал.

Звёзды завалило облаками.

Снег в цветных огнях нарядит тень.

Брошена тетрадка со стихами.

Мягким пледом укрывает лень.

Всё тепло, свернувшись вдруг клубочком,

Примостилось кошкою на грудь.

Звук колёс тревожит молоточком,

Бухает в висок,

Не даст заснуть.

* * *

Опять возвращаемся в будни.

Весь двор – как заснеженный лист.

По снежному полю так трудно

Идти, хоть ты в помыслах чист.

Остались подставки от свечек

С оплавленным воском стоять,

Как плач о несбывшейся встрече,

А значит: нельзя потерять…

Лишь ровное снежное поле

Без красок в морозной тиши.

И сердце споткнётся от боли:

Не стоит бежать, не спеши.

Постой на дороге, тоскливо

Взирая на снежную гладь,

Баюкая боль терпеливо

И руки всё медля отнять.

* * *

Опять сюрпризы у зимы!

Растаял снег,

Весь город серый.

В недоуменье бродим мы,

Как в чутком сне,

Совсем без веры

В то, что поможет выживать –

И на болоте строят замки! –

И камни к небу поднимать,

Тянуть потрёпанные лямки.

* * *

А дождь смывает все снега:

Не навсегда укрыты травы

И лёд, сковавший берега.

И снова нету переправы

Друг к другу…

Сердце в такт частит

Дождю, стучащему по крышам.

Печаль который день гостит,

Но мы опять свой голос слышим,

Который в хоре сник, пропал,

Вдруг потерялся, как иголка,

За маской скрылся…

В карнавал

Людской

Глядим, как будто в щёлку.

Блестит игла средь мишуры:

Не отличить её блеск острый, –

Лежит,

И ждёт другой поры,

Когда поймёшь, что так непросто

Свой голос растворить в других,

Лететь в тепло с печальным клином,

И отвечать за этот миг,

Чтобы назвать его единым.

* * *

Мне больше нечего сказать:

Две разошедшиеся льдины.

И руку, если и подать,

То не изменит суть картины,

Где вскрылась чёрная вода,

Что пузырится бурой пеной

И нас разносит навсегда,

Просвет всё ширя постепенно.

Да. Так бывает…

Всё росло

В нас напряжение и зрело…

Тебя куда-то понесло,

Меня бессмысленно задело.

Теперь две льдины в тишине

Разносит резвою водою.

И коршун рыщет в вышине:

Не промелькнёт ли в тьме живое?

Но только пенится река,

И льды идут своей дорогой.

И опускается рука.

…И остаёшься недотрогой.

* * *

Пришла весна,

Но нынче не твоя.

Губами ловишь этот талый воздух.

Опасны крыш заросшие края

Сосульками,

Взращёнными на водах.

Сосульки

Ловишь прямо на лету:

Обрубят жизнь –

Ты не моргнёшь и глазом.

Летят сосульки, портя высоту,

По воздуху,

Отравленному газом.

Но ловят лица ветер перемен,

Что освежает их струёю влаги.

Я не ищу теперь – любви взамен

Разорванной,

Как смятый лист бумаги, –

Любовь другую…

Ноги приросли

К колдобинам худеющего наста.

Не отрываться больше от земли!

Но сердце бьётся

Часто, часто, часто…

И выпрыгнуть,

Как птица, норовит,

Чтоб возвратиться на бесцветье веток,

Где вить гнездо

Ей жизнь сама велит,

А защитит от «хищных»

Шелест лета.

Памяти моей мамы,

Эльвиры Бочковой,

поэтессы

* * *

В феврале нагрянули морозы,

Обступили ледяной стеной.

Сплошь сугробов высятся торосы

На дороге к сердцу и домой.

До весны завьюженная тропка –

Коротка –

Неделю прошагать.

Из машин, спешащих к счастью, –

Пробка.

В каше снега вновь забуксовать.

Лёд сковал – и намертво – порывы

Обрести глоток живой воды.

Под наркозом, в спячке, полуживы,

На краю болезней и беды.

* * *

И зиму почти пережили…

По горло нам снег навалил,

И слёзы внезапно душили,

И не было двигаться сил

В снегу беспросветном,

Глубоком,

Что сыпал на сколотый лёд.

Но думали вновь о высоком,

О лете, чей скоро черёд. –

Подхватит,

Закружит средь ягод,

Средь буйных цветов полевых. –

И будто бы не было тягот…

Остаться бы только в живых…

Остаться,

Дожить до рассвета,

Вернуться из той темноты,

Откуда не будет ответа

И смотрят на всё с высоты.

* * *

Всё бесповоротно. И нелепо. –

Как лавина двинулась с горы.

Жмурилась на солнце первом слепо

В предвкушенье отпускной поры.

А внутри тревога нарастала…

Жизнь катила, словно снежный ком.

С каждым днём всё раньше рассветало,

Но скрипел простуженно весь дом.

Заметала суетой тревогу.

Круговерть, последняя метель…

Пережить мороз ещё немного –

И прошьёт сугробы с крыш капель.

Переждать,

Силёнки собирая,

Чтоб рвануться к солнцу в полный рост,

Как трава,

Совсем ещё не зная,

Что трудилось сердце на износ.

* * *

Снег сыпал и сыпал.

Весна не спешила.

И замерло сердце в предчувствии бед.

По снежным канавам

В смятенье кружила

В надежде, что к выходу выведет след.

Но путались ног отпечатки в метели,

И слёзы стояли под горлом колом.

И в сбившейся, жёсткой, казённой постели

Душила подушка –

С крыш съехавший ком

Налипшего, ватного, плотного снега.

Опаздывал март с золотистым лучом.

И проруби сталь вдаль звала из-под века:

Там белая тень всё росла за плечом.

* * *

Зима уходить не хотела,

Стояла, как тень за спиной.

Беда, как метель, налетела,

С ног сшибла ударной волной.

Снег мягко засасывал ноги…

Тревога росла, как сугроб.

И не было дальше дороги.

И мучил жестоко озноб.

И сердце сжималось в догадке,

Что больше не будет весны.

На смену стихам, что в тетрадке,

Заявятся странные сны,

Где явь перепутана с бредом:

Жар-птица присядет на грудь,

Закутают лаской и пледом –

Не выдохнуть и не вдохнуть…

Но снег на лице не растает,

Накрытый жар-птицы крылом.

И выхода нет.

Не светает.

И веткам под снегом – облом.

* * *

Огненное лето возвратилось

В дни, когда истаивал февраль.

Потушить огонь не получилось:

Взгляд мутнел и устремлялся вдаль.

Чудилось: пожар бежит по кронам.

И пытаясь скрыться от беды,

Жар не сбила,

Поперхнувшись стоном,

Выплеснув в лицо стакан воды.

Жар вернулся дымом и удушьем –

Застилала горечь белый свет.

Ветки, как обугленные сушью,

На стене …

И на пол сброшен плед –

Затушить огонь,

Что ближе к телу

Пробирался по траве сухой.

…До беды всем не было там дела,

Не отвёл беду никто рукой.

* * *

Парю средь каруселей лиц,

В толкучке, в давке, в круговерти,

Вдыхая запахи больниц,

Но всё яснее мысль о смерти:

Как выплеск ртутный среди туч. –

Все контуры прогала рваны,

И бьёт в глаза – до слёз в них – луч

Средь дней, как серые барханы, –

Лежат, что старая гармонь, –

Все клавиши у ней запали.

А лоб горячий, как огонь,

И сны – в них раньше не бывали.

* * *

Вот и всё.

Не будет больше лета.

Только снег, как тополиный пух…

Помнишь, август

Полыхал кометой,

Воздух был разгорячён и сух.

Ягоды рябина осыпала

Угольками в пепельный ковыль.

На цветах увядших оседала

Липким слоем угольная пыль.

Солнце раскалённое катилось

Головнёй дымившего костра.

Ничего в том лете не случилось,

Только боль была, как нож, остра,

В бок впивалась горестной догадкой,

Что конец пожара впереди:

Подкрадётся с лисьей он повадкой –

Рыжий хвост мелькнул уже в груди,

Заметая горестные мысли,

Что как яд – сквозь дым пожара вдох.

Все деревья осыпали листья:

Словно искры, падали на мох.

* * *

Клянём то огненное лето,

Тот дым, как утренний туман.

Жара спадала лишь с рассветом.

Сквозь дюны шёл строф караван.

Да, ветер был угарный, душный,

И с пеплом смешан был песок.

И вдох – неровный и натужный,

Но строчки – за шажком шажок.